Ведьмы цвета мака
Шрифт:
— Спасибо, я боюсь водить.
— Хочешь мои полотна?
— Я не могу претендовать на национальное достояние.
— Ты мне очень нравишься, очень. Ты необыкновенная! Твои нежненькие волосики, твой аленький ротик, твой голубенький глазок, я не могу жить без тебя!
До этого они не виделись два с лишним месяца, и Марат Георгиевич только прибавил в весе.
— Помогите мне!
— О да! — сказал он и укрылся за хрустальным столом, уселся в хрустальное кресло и сам стал хрустальным и звенящим на сквозняке.
— Мне
Художник звякнул глубоким вздохом, застыл, а потом начал быстро перебирать бумаги, словно зарываясь в них с головой.
Марина стояла и не знала, что делать, но вдруг её колени задрожали и пошли камнем вниз, коснулись пола, женщина протянула вперёд руки.
Художник не поднимал головы.
Марина продолжала стоять на коленях, напоминая себе блудного сына, он продолжал смотреть в бумаги и звенеть. Постучали, Марат Георгиевич, вернувшись в плоть и кровь, ринулся к женщине, подняв её на ноги, нарушил всё живописное очарование этой сцены, вторгшись в неё поцелуем, который прилип старческим запахом к Марининой шее.
Секретарь осведомилась, приносить ли шампанское сейчас или чуть позже.
— Дура! Дура! — рассердился Марат Георгиевич и затопал ногами, замахал руками, а потом, откинувшись назад всем своим куцым корпусом, обернулся к Марине: — Я дам тебе деньги, но ты будешь моей!
Марина попыталась раскроить своё лицо в благодарную мину, но в эту минуту подали шампанское и фрукты, и Марат Георгиевич решительно обнял её за талию. Его бледные, слегка смазанные гигиенической помадой губы попытались опять повиснуть на ней. А ещё через десять минут Марина сидела в дежурной машине Марат Георгиевича, к которому приехала зарубежная делегация, и он должен был везти её на Поклонную гору.
Марина доехала до пиццерии, неподалёку от которой находился магазин «Интим». Ей давно хотелось зайти в него, но всё как-то не решалась. Переступив порог узкого, как гроб, помещения, она поразилась необыкновенному разнообразию резиновых гениталий обоих полов — всех цветов, конфигураций и размеров. Полная женщина пятидесяти лет с румяным лицом пристраивала на полку разверзшуюся пластмассовую вагину, а члены, казалось, как сталактиты, свисают с потолка.
— Вам чего? — деликатно осведомилась она.
— Я только посмотреть.
— Смотрите, от нас не убудет, — сказала кустодиевская девушка и подмигнула Марине круглым, как отражение самовара, глазом.
Марина растерянно уставилась на прилавок, потом опустила голову и стала изучать название кассет: «Хот энимал».
— Это в мире животных, — пояснила продавщица.
«Однополая любовь», «Порно из Гамбурга». «Страсть по-русски 2», — прочитала Марина, и вдруг перед её лицом вырос огромный чёрный член. От неожиданности она отпрянула и больно врезалась в косяк двери.
— Вы не пугайтесь! И не стесняйтесь меня.
— Ах, вот почему вибратор, а я никогда не могла понять! Славная вещь!
Продавщица, обрадованная потеплением в их отношениях, добавила:
— Надо ещё и смазочку взять, а то сухонько будет.
— Спасибо, я в подарок. У вас есть порнография со стариками?
— Надо подумать. — Продавщица заглянула куда-то в тетрадь, полистала её, потом забралась на стул. Из-под плиссированной чёрной юбки показались две толстых ноги, перетянутые резинкой полосатых гольфов. Продавщица грузно спустилась, поправила кружевной воротник и протянула кассету. — После еды не рекомендуется.
Марина дошла до перекрёстка двух дорог и стала ждать Ирму — свою подругу-журналистку, известную в Москве модницу. Она была редактором на «Молодом TV» в программе «Стиль» и женщиной самой замечательной во всех отношениях, начиная от причёски, похожей на стружку для упаковки бьющейся тары, и кончая улыбкой, напоминающей оскал шоколадного зайца из советского детства.
Через двадцать минут от назначенного времени из такси вылезла женщина, одетая в кожаные, песочного цвета штаны и замшевую куртку. Её походка, немного взвинченная и истеричная, в то же время была полна уважения к себе и являлась неким рупором, через который Ирма сообщала миру, что идёт очень важная персона, наверное, так ходили управляющие в русских крепостных хозяйствах, каждый шаг которых грозил обрушиться ударом плети на спины крестьян.
— Опять опоздала! — сказала Марина.
— Извини! Брала интервью у Олёшина.
— Это ещё кто?
— Ты что! Тоже мне швея! Он сейчас в Париже работает. У него свой бутик на rue de Midi или Minuit, не помню, в общем, фешенебельно, там же бутики Gucci, Armani и прочей шелудени.
— Когда же у меня будет свой бутик?
— Никогда! У тебя модели немодные.
— Сама ты немодная! А мои модели красивые. Женщина должна носить то, что ей идёт, а не то, что модно.
— Ну, ты у нас не Коко Шанель!
— Это почему же? Это твоя американская безапелляционность.
Ирма рассыпалась в смехе и вошла в кафе.
— Мир надо спасать красотой. Хочешь, я тебе новые эскизы покажу? — Марина подняла кусок бахромы, слетевший с Ирмы.
Марина с поспешностью достала рисунки, разложила перед Ирмой.
Редактор пробежала их и остановила глаза на приборе с солью и перцем, углубилась в него, казалось, в его блестящей поверхности она видит, как проплывают незнакомые галактики рушатся целые цивилизации. За Марининой спиной раздалось урчащее посапывание, она раздражённо обернулась.