Ведьмы, карта, карабин
Шрифт:
Как ни странно, «рунные» очки как-то защитили, я такого не ожидал. В глазах пошли круги, но совсем зрения я не потерял. Я даже успел увидеть, как что-то темное и гибкое вдруг вымахнуло оттуда в проход между стеной справа и станками, затем сигануло на лестницу, ведущую к переходам под потолком. Увидел резкую изломанную тень монстра на стене, потому что все три «Сверхновых» лили ослепительно яркий, магниевый свет.
Не знаю, завизжала ли эта тварь на самом деле или я услышал скрежещущий вой в своем мозгу, но со страху чуть в штаны не навалил. И все же успел сообразить, что если я выстрелю в чудовище из «вепря», то
Тварь явно прицеливалась напасть на меня, но у нее хватало ума понять, что допрыгнуть до меня сложно, вертикальная станина прикрывала меня спереди. Поэтому она рванула по лестнице дальше, выше, одним прыжком оказавшись на переходе.
И в этот момент Саня заорал, а неподалеку отчаянно зазвенело железо — он врезал из своего «суперщелчка» по чему-то, чего я не видел. Опять визг, частая стрельба, а я все пытался совместить белую сейчас, в этих очках, прицельную марку «фастфайра» с неуловимо быстрым, скользящим и изгибающимся силуэтом.
Выстрел, саданувший по ушам, рикошет тяжелой пули от перил. Вторая тоже мимо, ударила в потолок. Потом вдруг мысль о том, что ведь тварь уже за мной, станина меня больше не прикрывает. Едва успел подумать, как монстр вдруг совершенно беззвучно прыгнул с перехода, просто на стену, оттолкнулся от нее и вдруг оказался на старом конвейере прямо передо мной. Не совсем передо мной, впрочем, потому что я, оказывается, успел заскочить за станину с другой стороны.
Выстрел, еще один. Второй пулей попал, из твари вышибло струю огня, она опять взвыла, раздирая стальными когтями душу и мозг, соскочила на пол, полностью закрывшись от огня Дмитрия и всех артефактов Сани, подскочила ближе, поймала в себя еще две пули, тормознула, мотнула головой, если это вообще голова, потому что силуэт был мутен, расплывчат, и при этом я понял, что вовсе ее не убил, что, может, ей и больно от рвущихся из ее темной плоти струй огня, но сил пока у твари хватает.
И барабан револьвера пуст.
И опять вспомнился Рудный. И то, что в «вепре» еще два патрона, две «Сверхновых».
Я просто выронил револьвер, вскинул дробовик и выстрелил. Дважды, «дабл-тапом», стараясь не дать стволу подпрыгнуть чтобы обе пули легли в силуэт.
И они, кажется, легли.
А я ослеп. Рванулся в сторону от концентрированной волны страха и бешенства, исходившей из чего-то ослепительного прямо передо мной, оступился, грохнулся на пол, даже не поняв, ушибся я или нет, рванул куда-то на четвереньках, в панике, слыша, как волочится ружье по бетону, больно врезался плечом в железо, упал, перекатился, надеясь, что я качусь куда надо, сел, слепо зашарил по разгрузке в поисках полного магазина и, к своему же собственному удивлению, его нашел и вставил в ружье, сбросив затвор с задержки.
А потом вдруг понял, что визг уже и вовсе не такой громкий, и слышен в нем больше страх смерти, как мне кажется. И заодно зрение возвращаться стало вроде как.
Затем тварь затихла, и одновременно с этим в цеху стало светлеть. Темнота буквально растворилась в льющемся через выбитые окна солнечном свете, а заодно отступил и страх.
— Посмотрим? — спросил Саня, доставая из кармана маленький фотоаппарат.
— Ну пошли.
Подходили
Та уцелела. Свет ее убил, но не сжег, как тогда не сжег ту нежить в Рудном.
Описать… сложно. Зубастая пасть, когти, длинный тонкий костлявый хвост. Тощее, но крупное и гибкое существо. Сначала Саня его поснимал. Потом мы втроем встали и снялись на его фоне. Потом Дмитрий сказал, показав на тушу:
— Он плавится, что ли?
И вправду, тварь как-то начала расплываться, словно сделана из пластилина и ее поместили в тепло.
— Нечисть, — объяснил Саня. — Развоплощается. Это же не из плоти и крови существо, это сгусток магической энергии в телесной форме. Все, отработал свое.
Я присел рядом, пригляделся. Да, именно что растекается. От «Сверхновых» на гладкой черной шкуре два белых пятна, и все, а вот дыры от зажигательных пуль из «ругера» выглядели вздутыми и сильно обугленными. Не убил зажигательными. Значит, надо было «пустышками» бить, тварь хоть и магическая, но телесная вполне, без таких кусков, какие из этого самого тела «пустышки» выгрызут, особо не попрыгаешь. Значит — вывод на будущее.
— Ладно, сжигаем все на хрен и выходим, — объявил я, поднимаясь на ноги.
Подобрал наконец револьвер, затем выругался, обнаружив, что «ред-дот» от падения на бетон сломался. Все, больше не включается.
— Блин, до сих пор круги, — пожаловался Дмитрий, вытирая тыльной стороной ладони слезившиеся глаза. — «Заря» и то проще переносится.
— Это точно, — согласился я. — Не будь очков, сейчас бы гуськом ходили, с рукой друг у друга на плече.
— А Мила бы нас водила, — добавил Саня.
— Прямо Брейгель, — хмыкнула она. — Только посохов не хватает.
— Там их шестеро, а нас четверо.
Она с сомнением посмотрела на меня, как бы пытаясь понять, действительно ли я такой просвещенный или только прикидываюсь. Но ни к какому выводу явно не пришла.
А у меня тоже как песком глаза засыпаны. Помню, такое же ощущение было, когда в подростковом возрасте поучили меня немного на сварщика в добровольном порядке.
— Экомагом все закиньтесь, у «колодца» фонило серьезно, — сказал Саня, раздавая серые горошины.
Мы стояли вчетвером в поле, возле машины, глядя на поднимающийся с территории стекольного столб черного дыма. Мы все же нашли точку «колодца» по расползающемуся кольцу жгучей плесени вокруг нее, и Саня, рассыпая черный алхимический порошок, заключил проклятое место в магический круг, а затем заложил туда зажигательную бомбу.
Потом рвануло. Негромко, но жарко, аж сюда волна достала. В цеху вроде и гореть было нечему, но пламя не могло улечься минут пятнадцать, и когда все же затихло, от половины цеха остался лишь непонятный, обугленный и бесформенный остов. Правда, после этого Саня поводил «мухобойкой» и сказал:
— Все, никакого фона.
— Кстати, что это за черные твари были? — спросил Дмитрий.
— Не знаю. — Саня пожал плечами. — Слышал про таких, их до сих пор вроде бы и не назвали никак. Редко встречают. Коль, что теперь? — повернулся он ко мне.