Ведьмы не стареют

Рогозина Виктория

Поезд уносил меня в глубины подземелья на другой конец города, делая паузы на станциях, словно аккорды мироздания. Атмосфера с каждой минутой менялась, оставляя за собой шлейф разноцветных впечатлений. Часто я задумывалась над этими короткими и судьбоносными встречами в ущелье путешествия, где суета и безмолвие переплетают свои нити судьбы. Я, окруженная людьми, всегда могла ощутить тепло человеческих тел, иногда унисонным пульсом отвечающих на все происходящее.

Каждый промелькнувший пассажир становился кратким рассказом, книгой с безграничными страницами. Сложно было понять, какие истории хранятся

в глубинах глаз, скрывающих бесконечные тайны. Метро было лишь точкой сборки, маленьким мирком, где каждый находил свое место в течение одноразового путешествия.

Подземные стены стала слышны звуки давно забытого времени. Возведенные годами труда и искусства, они молчаливо наблюдали за проходящими рядами ежедневных попутчиков. Как стражи забытой Атлантиды они тихо шептали о своих наблюдениях и загадочных встречах, ставших частью хрупкого мира подземелья.

Путешествие продолжалось, а метро рассказывало свои истории четырехмерными звуками и вибрациями слов. Тысячи щелчков и стуков поезда, механические рождение и смерть в одном движении. Время исчезало с каждой новой станцией.

Выйдя на улицу, я улыбнулась теплым лучам солнца и перехватив поудобнее сумку, поспешила вперед. Дом на Бауманской двадцать три ждал меня и будто выдохнул с облегчением, когда я приближалась к подъезду. Дом был пропитан атмосферой приятного ожидания и надежды. Казалось, что здание само с собой сотрудничало, создавая приятную ауру предвкушения и радости. Его фасад, окрашенный в нежные и спокойные тона, словно приглашал проходящих мимо заглянуть внутрь и осмотреться. По мере того, как я приближалась к подъезду, ощущение безмерного счастья наполняли меня. Внутренний двор, защищенный от шума и суеты улицы, был украшен живописными цветами, наполняя воздух ароматами свежести и прохлады. Места для отдыха, расположенные в уголках двора, создавали возможность расслабиться и насладиться живописным видом окружающей хоть и скудной московской природы.

Переступив порог, я ощутила, как здание дышит своей удивительной жизнью. Войдя в сам подъезд, чувствую, как стены наполнились историями жизней жильцов. Старинные фото семей, вывешенных на стенах, словно кричали о прошлых событиях и счастливых моментах. Ковровое покрытие на полу гасило звук моих шагов, добавляя особую аккуратность и утонченность. Мягкое освещение, создаваемое старинными люстрами, окутывало пространство теплой и мягкой гаммой, придавая еще большее ощущение уюта.

Продвигаясь выше по лестнице, в каждом этаже проступала своя уникальная атмосфера. На первом этаже царила забота и активность: детский смех, который проникал сквозь закрытые двери, и звуки домашних животных создавали живой и насыщенный фон. На каждом следующем этаже ощущалась нарастающая тишина и уединение, словно каждая квартира скрывала свою историю.

Войдя в квартиру, я застала перестановку. Богатыри носили туда-сюда мебель, сдвинули печь в самый угол, откуда из таза командовала щука на пару с Баюном. Потом уточню у Хорса, что происходит, сначала к Василисе нужно зайти.

— Ой, рада тебя видеть, — она улыбнулась. — Проходи, чаю попьем.

— Я в этот раз по делу, — сразу обозначила я. — Мы тут деятельность некоторую затеяли. Нужны помощники.

Вкратце я обрисовала ситуацию затеи и неожиданно Василиса Премудрая сообщила:

— Я согласна.

Тебе понадобится бухгалтер и координатор. Мы с мужем легко справимся с этим, будем вести базы выездов и оказанной помощи. Ваня! — крикнула она вглубь квартиры.

— Что?

— У тебя программа доделана? — спросила женщина у мужа.

— Которая?

— Которую ты делал для колл-центра и те отказались?

— Да, — Иван кивнул, непонимающе взглянув на меня.

— Ну вот, у нас все есть, — Василиса широко улыбалась. — Когда приступаем?

— Мы там уже готовим офис для работы. Собираем сотрудников, корректируем базы данных. Нужно организовать помощь и сказочным, и не сказочным.

— С Ягой уже разговаривала? А с Василисой Прекрасной? — заинтересовался Иван. — Они зелья на поток смогут поставить.

— Пока в процессе.

— Тогда вечером зайдем, договоримся с Хорсом о подключении базы данных, — женщина обняла меня. — Как я рада, что ты появилась в нашем мире. Истинная внучка Ильи Муромца.

— Тогда до вечера, — я улыбнулась и покинув квартиру, побежала на этаж выше.

Устало заглянув в комнату, где велась перестановка, я поняла, что сейчас лучше не вмешиваться, поэтому скрылась в ванной. Быстро приняла душ и переоделась. Уже в коридоре столкнулась с домовым, который был очень взволнован.

— У тебя планы есть? — спросил он, не глядя в глаза.

— Да, хотела спросить, что вы делаете и как помочь, — я почувствовала некоторую неловкость.

— Расширяем пространство. Портал переместили на первый этаж, чтобы не мешать тебе отдыхать наверху. Займешься сейчас портретом для Айжан? Я там все подготовил, даже малиновый чай на столике ждет тебя.

— Ладно… — я хотела сначала пойти к себе наверх, но все же тормознулась. — Хорс, что происходит?

— Готовимся, реализуем нашу идею, — с нажимом проговорил он.

— Нет, — я мотнула головой. — Между нами что случилось?

— А разве что-то не так? — домовой внимательно посмотрел мне в глаза.

— То ты меня целуешь, то игнорируешь. Как мне понять тебя?

Он вздохнул. Тяжело, громко и будто обреченно.

— Давай, я сейчас разберусь со всем, и мы поговорим, — вдруг предложил он.

— Хорошо, — вымученно улыбнувшись, я все-таки ушла к себе в комнату. Дверь-портал отсутствовала. Интересно, если ее можно перенести из комнаты в комнату, возможно ли более далеко отправить? Например, в другой дом или город? Надо будет у Хорса поспрашивать.

Холст, краски и несколько фотографий ждали меня. Домовой даже пронумеровал все и указал кто и где должен стоять на общем портрете. Глубоко вздохнув, я взялась за кисти — мой любимый дедушкин набор.

Предвкушая каждое движение, я нежно водила острым кончиком кисти по красочной палитре, словно погружаясь в море чувств и эмоций. Мой дух поднимался, когда масляная краска начинала расплываться под влиянием моих манипуляций. Каждый мазок был оживлением прекрасной формы и глубины мира.

Под моими кистями портреты начинали пробуждаться к жизни. В каждой линии и каждом цвете, я передавала те неповторимые черты, которые делали работу уникальной. Белые, шелковистые штрихи олицетворяли мягкость и чистоту души, а теплые тона сепии делали образы еще более притягательным и таинственным, больше похожими на старую фотографию.