Ведьмы поместья Муншайн
Шрифт:
– Но эту девочку мы должны принять. И когда я прошу впустить ее… – Урсула стучит пальчиком по виску Квини, а потом по груди, там, где ее сердце, – я не имею в виду просто дверь.
Айви улыбается. Ей не терпится увидеть, как Квини выполнит наказ. Она ведь у них самая колючая, никогда не любила чужаков. Она и в детстве была такой, хотя когда-то и сама была чужачкой.
17
Воскресенье, 24 октября День
Когда на следующий день Персефона стучится в дом поместья Муншайн, озабоченная Квини высовывает
С упавшим сердцем Персефона понимает, что Квини не очень-то рада ее приходу. Девочка не понимает, почему ей так не везет – ведь и в школе, и дома она тоже чувствует себя лишней.
И все же Персефона заставляет себя улыбнуться.
– Привет. Я тут подумала, что забегу и немного помогу вам, – щебечет она.
– Поможешь? – несколько отстраненно переспрашивает Квини.
– Ну да. Помогу в сборе денег, – уточняет девочка и бойко начинает рассказывать то, на чем она собаку съела, разъезжая по городу на своем велосипеде: – У меня уже есть идеи, как развернуть кампанию. Но нам, конечно же, нужно разместить ее в социальных сетях, а еще нужно разработать бренд. Вы уж простите, но в глазах общественности вы не лучшим образом сейчас выглядите.
– Так, стоп. – Квини поднимает руку, на лице ее написано изумление. – Ты тут накидала столько слов, и все непонятные.
– Ой, простите. – Персефона трясет головой, и ее светлые кудряшки весело подпрыгивают в такт словам. – Я же совсем забыла, что вы – старенькая.
Квини набирает в легкие воздуха, чтобы дать достойный ответ, но тут к дому подъезжает розовый фургончик. Со стороны водительского сиденья выпрыгивает мужчина, роется в багажнике и трусцой бежит в сторону крыльца. В руках у него – огромный букет роз, практически скрывающий его лицо.
– Вот, очередная доставка для Иезавель, – говорит он, выглядывая из-за цветов. – Каждую неделю букет становится все больше, – сетует он. – Этот уже еле влез в багажник.
– Иезавель держит твой бизнес на плаву, Рой, так что нечего жаловаться, – парирует Квини.
С ворчанием мужчина протягивает Квини бланк на подпись. Квини щурится, неразборчиво расписывается, и мужчина швыряет ей в руки букет. Через минуту, скрипя колесами по гравию, фургончик уезжает.
– Погоди минуту, – говорит Квини Персефоне, заходя в дом. – Иезавель, тебе снова принесли цветы от Артемиса, – кричит она. – Сделай же что-нибудь, чтобы этот дуралей позабыл о тебе. Нам что, своей оранжереи мало? – Квини снова возвращается на крыльцо, уже без букета, и смотрит на Персефону, словно не зная, что с ней делать. – М-м-м…
Персефона собирается продолжить свою речь, но из глубины дома доносится какой-то грохот.
Стоящая рядом с девочкой Рут Бейдер Гинзбург начинает рычать, ее плоское тельце сотрясает дрожь. Нагнувшись, Персефона подхватывает собаку на руки.
– Прощу прощения, еще одну минуту, – говорит Квини и, зайдя в дом и прикрыв дверь, кричит что-то невнятное. Шум стихает. Затем дверь слегка приоткрывается, и Квини говорит сквозь щель: – Послушай, девочка, сейчас не очень подходящее время. – Квини едва успевает произнести эти слова, как из дома доносится протяжный крик, и Квини морщится.
Персефона удивленно таращится на нее.
– Вы там что, проводите ритуал? –
– Колдовство? – фыркает Квини. – С чего ты взяла?
– Так все в городе говорят, что вы – ведьмы. – Персефона стоит и хлопает глазами. – Вот я и подумала, что…
За спиной Квини раздается взрыв, и та бормочет сквозь зубы: «Всемилостивая Богиня…»
Повернувшись к Персефоне, она мрачно улыбается и говорит:
– Еще одну минуту, пожалуйста.
Дверь снова закрывается, и Квини что-то кричит, обращаясь к другим обитательницам дома. Крик звучит приглушенно, но Персефона, большой спец в подслушивании, приставляет ухо к двери и теперь в состоянии разобрать каждое слово.
«Зашибись! Ну что за сучки! Эта малявка донимает меня вопросами про магию и жертвоприношения, а я как идиотка стою и пудрю ей мозги. Вы не можете колдовать потише?»
Грохот стихает, Квини тихо чертыхается (слов уже не разобрать), потом она снова открывает дверь, и на улицу выпархивает облачко розового дыма.
– Прошу прощения, – говорит Квини. – Как я уже сказала, нет тут никакого жертвоприношения и нет никаких ведьм.
– Но я сама слышала, что вы пытаетесь «запудрить мне мозги», пока суч…
– Ладно, ладно! – обрывает ее Квини и опускает голову, словно в знак поражения. – Я… – Квини трет кулаком глаза. – Кто бы знал, что ты все услышишь. – Потом она бормочет себе под нос: – Ох уж эти детки, все-то они слышат, и здоровье у них крепкое. Сплошная показуха.
– Хочу заметить, – говорит Персефона, – что никакая я не детка. Мне уже пятнадцать. – Увидев сомнение на лице Квини, девочка всплескивает руками. – Ну да, я кажусь маленькой. Из-за этого меня никто не воспринимает всерьез. Гемор сплошной.
Теперь Квини более внимательно вглядывается в девочку:
– Если хочешь выглядеть на свои пятнадцать, вовсе не обязательно носить одежду на три размера больше. Так поступают только малявки.
Персефона оглядывает свое любимое красное пальто.
– Это пальто моей мамы, между прочим. И еще терпеть не могу, когда мне диктуют, как одеваться. Женщины имеют право поступать так, как им угодно. – Она кивает в сторону балахона Квини: – Вы же носите, что хотите.
– Туше [38] , – кивает Квини, и в глазах ее сверкает искорка уважения.
– И еще нехорошо называть друг друга сучками. Это антифеминистично.
– И кто тут диктует, а? Кстати, насчет сучек ты неправа. – Пикировка закончена, и Квини уже разговаривает более спокойно. – Слова обладают силой, именно поэтому их надо «одомашнивать». Из оскорбительного слова можно вынуть жало, превратив его в ласкательное или даже похвалу, таким образом одержав победу над ругательством.
38
От франц. touche («укол») – термин, используемый в фехтовании.