Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
За ним пошёл Дитрих, пробурчав «на всякую падаль ещё время тратить», потом майстер Валье, двое солдат с пленными, и ещё один с факелом, чтобы освещать путь.
С огнём идти было веселее. Не было того ощущения наползающей опасности, таящейся в темноте. Все страхи ночного леса теперь остались снаружи огненного круга, между стволов мачтовых сосен и под пологами папоротников. Они таились там, ожидая, и облизывались, довольно ухмыляясь. И лишь один не испугался огня, остался с Готфридом, заставляя поджилки позорно трястись и судорожно искать выхода. И эта змея терзала
— Вместо целого шабаша тащим обратно каких-то троих еретиков! — бубнил он, размашисто шагая позади процессии и пиная сучья и мелкие ветки, что попадались ему на пути. — Ещё, небось, их светлость, викарий Фёрнер, нам взбучку устроит, за то что не послушались приказа. Мы-то не виноваты, да всё равно плетей всыплет — чтобы впредь слушались только его…
Готфриду казалось, что из темноты на них смотрели глаза беглых колдунов. Нападения ландскнехты не боялись — эти обыватели только в приступе безумства могут броситься на вооружённого человека. Теперь же они напуганы, но свободны и живы, и поэтому не будут разменивать свои жизни на свободу троих собратьев.
Тропинка вела обратно к городу, оставляя поляну ведьм позади. Нагая девушка на плече, которую Готфрид позабыл одеть хоть во что-нибудь, спала, и когда он шёл, её руки ударялись о его зад.
— Кстати, место они выбрали отличное для шабаша, — заметил Дитрих, оборачиваясь назад. — Эта поляна теперь почти настоящее укрепление. Если бы у них было оружие и они бы нас заметили, то пришлось бы штурмом брать. До утра бы, наверное, не управились.
— Вот почему нельзя орать во всю глотку, когда идём в облаву, — Готфрид не упустил возможности сделать другу наставление, но тот только отмахнулся.
— Но ведь меня не услышали! — как всегда возражал он, повышая голос. — Вечно ты начинаешь нудить, когда всё уже кончилось! «А если бы то, а если бы это…» Но ведь всё время всё получается хорошо. Мы до сих пор живы, так что всё к лучшему.
— Когда-нибудь тебя и подстрелят, когда зазеваешься из-за своих разговоров, — спокойно посулил Готфрид.
— Не подстрелят, — уверенно помотал головой Дитрих, затем немного помолчал, и предложил, — А может мы этих девок того… ну, справим, так сказать, нужду телесную…
Трое солдат, идущих впереди, сразу остановились и повернулись, с надеждой взглянув на Готфрида. Майстер Валье сказал: «Э-э…» и преданно покосился на него, пытаясь понять, нужно доносить на солдат или нет.
Арестованная девушка завизжала и забилась, но воин резко дёрнул её за руку, и она повалилась на тропу, дёргая ногами и крича:
— Нет, пожалуйста, не надо! Ради Христа, пожалейте…
— Ишь, как заходится, — хохотнул Дитрих. — Как с ведьмаками и дьяволами валяться на шабаше, так это она с радостью. А как христовых воинов избавить от нужды, так сразу «пожалейте»! Ещё имя божье всуе поминает! Ух, я тебя!..
— От нужды будешь в кустах избавляться, — бросил Готфрид с отвращением. Не переносил он занятия столь интимным делом на людях.
— Ну можно или нет? — спросил Дитрих громче.
— Давайте,
Доносчик с ужасом посмотрел на жирного скорняка и сглотнул.
— А ты бы нам девочку-то оставил, — предложил Дитрих.
Готфрид покачал головой, зажигая новый факел от уже горящего.
— Одной обойдётесь.
— Ну и ладно. Он, наверное, с ней наедине хочет, — пояснил солдатам его друг. — Может на него лигатуру наложили или на людях просто стыдится… Давайте, братья, держите её…
Глава 4
АЛЬБРЕХТ
Крики ведьмы разносились далеко окрест, иногда смешиваясь с дружным хохотом солдатни, а иногда прерываясь. Но вскоре она перестала кричать, и только похотливый смех говорил о том, что она ещё жива.
Пока ландскнехты во главе с Дитрихом овладевали ведьмой, Готфридом овладевало отчаяние во главе со злостью. Он ругал себя за то, что не предусмотрел такого исхода событий. Да, это именно его вина, потому что никто, кроме него, не может быть виноват. Безвольные и покорные стражники? Дурачок-Дитрих? А под чьим командованием он находится?
Чтобы отвлечься, Готфрид считал шаги. Получалась тысяча. То есть он ушёл от сопровождающих примерно на одну германскую милю, даже не заметив, как смолкли их голоса. Сейчас они, наверное, как раз идут за ним. Бросить бы эту девушку тут, спрятать вон в тех кустах, а остальным сказать, что очнулась и сбежала. Можно даже кожу свою разодрать до крови, чтобы поверили…
И только Готфрид так подумал, как из тех самых кустов послышался шорох. Он мгновенно напрягся. Девушка лежала на правом плече, поэтому, чтобы вытащить шпагу, её нужно было положить на землю. Будь в кустах волк или другой хищник, то он мгновенно бросится на неё, и оружием от него не отмахнёшься. А если там человек, то нужна будет шпага…
Пришлось бросить факел на дорогу, его свет не подпустил бы зверя. Готфрид осторожно снял девушку с плеча, переложил на другое, а затем аккуратно, чтобы не поранить её, достал оружие. Приближаться к кустам совсем не хотелось, поэтому Готфрид начал боком обходить их, как краем глаза увидел нечто бледное.
— Брось её, незнакомец, — послышался монотонный голос.
Готфрид повернул голову. Весь бледный, с заострившимися чертами лица, с глазами, пустыми и недвижными, в одежде, в которой его погребли, стоял Альбрехт Шмидт.
— Брось её, иначе навлечёшь проклятье на свой род, — холодно повторил он.
Готфрид начал пятиться.
— Майстер Шмидт, вы ведь сработали для моего отца эту шпагу… — выдавил Готфрид.
— Кто ты?
Готфрид чуть было не ответил, но промолчал. Призракам нельзя раскрывать своего имени.
— Майстер Шмидт…
— Оставь мою дочь здесь, а сам уходи, иначе в твоём доме поселится зло.
— Почему они хотели убить её, майстер Шмидт? — спросил Готфрид, и ему показалось, что голос дрожит, как и поджилки. Он отступал под сень деревьев.