Ведьмы. Салем, 1692
Шрифт:
Все чаще и чаще кто-то еще видел призрака, на которого указывали девочки. В деревне Салем резко улучшилось зрение. И память. Когда утренние ласточки объявили о приходе весны, констебль Херрик задержал еще четырех ведьм [62]; в последующие дни он сбился с ног, собирая свидетелей и арестовывая подозреваемых. Данфорт придал процессу легитимности, но ни в коей мере его не изменил. Единственным ощутимым результатом стало то, что Хэторн, приняв эстафетную палочку у старшего товарища, пересмотрел свою вступительную речь: в апреле она сделалась более нейтральной, чем в марте. Возможно, он почувствовал, что теперь играет на более высоком уровне.
Первым из четырех очень разных подозреваемых в молельню в восемь часов того апрельского утра вошел Джайлс Кори, за которым тянулся шлейф ярких семидесяти лет жизни. И хотя его свидание с женой на пароме выглядело кое для кого явным доказательством пособничества дьяволу, все же Кори оказался очевидной мишенью по другим причинам [63].
Вырывая из земли изгороди односельчан и угрожая их лошадям, Кори действовал в злобной манере Сары Гуд. Однажды он предупредил соседа, что если его изгородь не сгорит в этом году, то обязательно сгорит в следующем. В общем, деревья соседа после этого перестали плодоносить (соседом оказался отец зятя Кори. Донес о проклятии двадцатипятилетний муж его дочери, свидетельствуя против Кори). Другой свойственник сообщил, что Кори украл дрова, сено, плотницкие инструменты и двенадцать бушелей яблок. Кроме того, колдун его еще и проклял: у бедняги вышла из строя мельница. За эти годы Кори приобрел сорок гектаров сельскохозяйственных угодий, чего даже самые дружелюбные люди не добивались без крепких слов и уязвленного самолюбия. По всем свидетельствам – включая то, которое дал в суде отец Хэторна, слушавший дело о нападении, – Кори был «очень склочным и вздорным плохим соседом». Его имя часто всплывало в связи с пропадавшими кобылами и мертвыми свиньями. К семейству Кори в Салеме уже давно относились с некоторой враждебностью, их дом считался «нехорошим».
Когда пятнадцать лет назад из-под крыши жилища Проктеров вырвались языки пламени, подозрение сразу пало на Джайлса Кори. Он только-только отбился от другого обвинения, как вдруг кто-то предположил, что поджог – наверняка «дело рук некоего зла». Кори никак не отреагировал на намеки на колдовство, но сумел доказать, что тем вечером находился в постели. Его оправдали. Естественно, он сразу же подал в суд на Джона Проктера за клевету. Однако обманно добродушная натура Проктера проявилась во всей красе, когда вскоре эти двое встретились на дороге (Кори тащил вязанку дров), и он поддел соседа: «Как, Джайлс, ты опять за свое? На твоей телеге – мои дрова!» Кори признал, что это так. После чего они помирились за бокалом вина, подшучивая друг над другом и провозглашая «безграничную любовь» друг к другу, как вспоминал один свидетель. Что же, это было весьма кстати: этим мужчинам предстояло в будущем делить одно очень тесное помещение.
Много всяких старых счетов всплыло на поверхность на слушании 19 апреля. Кори отбивался, как мог. «Кому из вас причинял боль этот человек?» – спросил Хэторн [64]. Четыре девочки сделали шаг вперед. Кори все отрицал. Он не вступал в контакт с дьяволом. «А какие у тебя были искушения?» – потребовал ответа Хэторн. «В жизни никаких не было», – хмуро промолвил Кори. Так же он отреагировал, когда трое свидетелей сообщили со своих скамей, что тем самым утром он подвергся приступу паники в своем хлеву. «Что тебя напугало?» – обратился к нему Хэторн. «Понятия не имею, о чем речь», – заявил обвиняемый, и у обвинителей тут же начались жуткие корчи. Чтобы защитить их, судья велел судебному распорядителю связать Кори руки. Разве недостаточно колдовать в другое время, пожурил он колдуна, «обязательно заниматься этим еще и теперь, перед лицом властей?» Джайлс Кори выглядел глубоко оскорбленным. «Я несчастное создание и не могу ничего тут поделать», – ответил старый драчун, и в голосе его вдруг послышались интонации, способные вызвать сочувствие. Это стало одной из самых удивительных трансформаций той весны.
Так, стоя со связанными руками, Кори пытался объясниться. Он не помнил, чего испугался в коровнике. И не знает ничего о зеленой мази, которую нашли у арестованной Марты. Ее дала соседка, мужа которой, как оказалось, Кори обзывал «проклятым чертовым жуликом». Другие свидетельствовали о не менее грубых непристойных выражениях. Судя по всему, Кори одно время подумывал о самоубийстве и хотел при этом подставить своего родственника – что неудивительно для любого, чьи родственники давали против него показания в суде. Но ты сказал, у тебя не было искушений, поддел его Хэторн. «Я имел в виду, искушений колдовством», – уточнил обвиняемый. «Если ты соблазняешься самоубийством, то не устоишь и перед соблазном колдовать», – осадил его Хэторн, в значительной степени предвосхитив ужасный конец Кори, если раскрутить события в обратном направлении.
Другой подозреваемый в тот вторник – и единственный из четырех, кто в прошлом уже обвинялся официально в колдовстве, – оказался более неуступчивым. Жительница
38
В американских колониях – специально выделенный день, когда назначавшийся муниципальными властями или приходом лектор вел пояснительные беседы с прихожанами, обычно на тему выбранного места из Писания, менее систематизированные и более аналитические, чем проповеди. Чаще всего проводился в рыночные дни. – Прим. перев.
Эти видения, как и ссоры Бишопов, были достаточно свежи в памяти жителей, чтобы обвинители до сих пор называли ее Бриджет Оливер, по имени прежнего мужа. «Говорят, ты наколдовала первому мужу смерть», – заметил Хэторн, снова погружаясь в водоворот слухов. «С позволения вашего благородия, я ничего об этом не знаю», – ответила она, качая головой. Пэррис решил, что она сделала это с уважением. Чивер – что с гневом. Если учесть, что она уже не первый раз отвечала на одни и те же вопросы, надо признать, она говорила необычайно терпеливо. В записях обоих мужчин сказано, что девочки дергались с каждым поворотом ее головы. Когда она воздела очи к небесам, моля о помощи, их глаза чуть не вылезли из орбит. Бишоп утверждала, что не знает ни дьявола, ни своих обвинительниц. На самом деле она никого здесь не знала, так как никогда не жила в деревне. Обвинительницы не согласились. У кузины Патнэмов Мэри Уолкотт имелось еще более веское свидетельство. Когда призрак Бишоп опустился на нее, она закричала. Ее брат проткнул мечом плащ ведьмы. Мэри слышала звук разрываемой ткани. Есть ли у тебя дыра в плаще, спросил Хэторн у подозреваемой. Нет, сказала та. Хэторн потребовал провести досмотр, в ходе которого обнаружилось два разрыва. Констебль Херрик, обивщик мебели в свободное от служения закону время, задал собственный вопрос: как Бишоп смогла однажды утром проникнуть в его спальню? (Массачусетские ведьмы снова доказали свою непохожесть на всех прочих: она явилась туда, по словам Херрика, чтобы спросить, нет ли у него штор на продажу.)
Возможно, Бишоп вела себя дерзко, чтобы не сказать провокационно, опрометчиво позволяя себе делать скептические замечания. Она не знает, что творится с девочками, и никогда не разрешала злым духам разгуливать в ее, Бриджет Бишоп, виде. Она не ведьма и понятия не имеет, что такое ведьма. Однако ей не повезло оказаться лицом к лицу с человеком безупречной логики. «Откуда же ты тогда знаешь, – прищурился Хэторн, – что ты не ведьма?» Она не поняла, что он имеет в виду. «Откуда ты можешь знать, что ты не ведьма, если ты не знаешь, что такое ведьма?» – настаивал судья. Бишоп разозлилась. Если бы она была ведьмой, Хэторн бы на себе это почувствовал. Судья расценил это высказывание как угрозу и хорошенько его запомнил. Разве она не в курсе, что другие сегодня уже признались? Она была не в курсе. Тут вскочили, брызгая слюной, двое мужчин: они же специально ей об этом сообщили! «Вот, мы только что поймали тебя на прямой лжи!» – торжественно объявил Хэторн.
Перед тем как допросить Бишоп, в тот вторник судья успешно разобрался с двумя подозреваемыми. Одной из них была хорошенькая Мэри Уоррен – та самая, из которой Проктер не так давно вышиб начавшиеся было припадки. Хэторн же попытался выудить из нее правду. Неудивительно, что рабыня не питала теплых чувств к избившему ее хозяину. За освобождение от обидчика она в свое время вывесила благодарность на столбе в молельне – так обычно все делали. Этот столб служил для сообщества своеобразной доской объявлений: оттуда вы узнавали, кто сегодня охраняет территорию или кто неправильно обучает детей, которых из-за этого следует взять слугами в чей-нибудь дом. Проктеры страшно рассердились за такой вынос сора из избы. Импульсивная двадцатилетняя Мэри, подверженная мощным эмоциональным срывам, ушла из лагеря своих сверстниц. Во время своего восстановления она из жертвы превратилась в подозреваемую, по пути, видимо, обвинив своих друзей в обмане. Вскоре она признается в колдовстве, потом снова и снова будет примыкать к пострадавшим от колдовства. Складывается ощущение, что она хотела играть все роли сразу.