Ведомые
Шрифт:
— Как по-американски. Но не переживай, любимая. Уверен, Мэри отлично может справиться и с яблочным пирогом.
— Может, тебе стоит попросить её спать с тобой по ночам. А после ты мог бы и пирог свой съесть.
— Хорошее предложение, Мария Антуанетта. Вот только, думаю, она меня отвергнет. Мэри постоянно твердит, что я слишком молод для нее, — он пожимает плечами. — Она довольно вспыльчивая для восьмидесятилетней женщины.
Я хватаю его ложку и набираю огромный кусок любимого им крамбла, пока Габриэль
— Задница, — говорю ему с полным ртом еды.
— Тебе идет ревность, мисс Дарлинг. От нее ты краснеешь и прерывисто дышишь.
— Погрязшая в заблуждении задница, — поправляю я себя. Когда он не прекращает усмехаться, я толкаю его в грудь. — Так почему крамбл столь особенный для тебя?
Всё самодовольство сходит с его лица, и у меня в груди зарождается чувство сожаления. Габриэль отводит взгляд, когда отвечает:
— Моя мама обычно готовила его в роли специального угощения. Мне удалось найти очень похожий на мамин крамбл только у Мэри, в ее пекарне здесь. Я всегда заказываю целую партию, когда приезжаю в город.
Мне хочется спросить его о семье и том, почему мама больше не готовит ему крамбл. Но волнение искажает его черты лица, накрывая Габриэля, подобно тяжелому одеялу, которое он старается сбросить. Я не могу заставить себя надавить на его больную мозоль.
Так что, имитируя легкомыслие, я забираю миску из его уже несопротивляющихся рук, после чего ем ещё одну ложку крамбла. У него насыщенный, маслянистый вкус, крошки хрустящие и приправленные специями.
Прямо как сам Габриэль.
— Значит теперь, — говорю ему снова с полным ртом, — ты потерял все очки за участие в команде Джейкоба.
Он фыркает.
— Так что тебе придется реабилитироваться, — я угрожающе машу ему ложкой. — Кто лучше подходит Баффи? Энжел или Спайк?
Габриэль забирает ложку и миску назад.
— Энжел — мечта девочки-подростка, все эти грустные вздохи и умственные расстройства. Спайк же хорош для нее, когда Баффи повзрослеет и осознает, что дело в удовлетворении.
Моя усмешка становится шире.
— Да вы, сэр, романтик.
Он смотрит на меня с оскорбленным выражением лица.
— Я просто сказал, что романтическая болтовня для детей.
— Только романтик вложит столько смысла в этот ответ.
— Ты меня раздражаешь, — ворчит Габриэль без тепла в голосе. — И к слову, я не лгал о Джейкобе. Думаю, они оба — идиоты.
Я смеюсь и смеюсь, наслаждаясь тем, как он, в конце концов, толкает меня локтем. Затем забираю миску с крамблом и кормлю его с ложки, затем ложусь рядом и смотрю «Баффи».
Чувствую себя так, будто мне снова шестнадцать, и я лежу в подвале дома родителей с самым сексуальным мальчиком школы. Вот только я лежу на простынях за несколько тысяч долларов в автобусе стоимостью в миллион, разъезжая по Европе. И Габриэль не мальчик-подросток.
Его длинное подтянутое тело растянулось во всю длину кровати,
К тому времени, как он тянется к пульту и выключает телевизор, я — чертова размазня. Во рту пересохло, сердце пытается выпрыгнуть из груди.
— Можешь помыться первой, — сдержанно предлагает он, не встречаясь со мной взглядом.
Если бы не тот факт, что Габриэль ждет своей очереди, я бы разнюхивала всё в ванной намного дольше. Но, по факту, умываюсь, чищу зубы и натягиваю самую большую из моих футболку и шорты.
Мое лицо пылает, когда я забираюсь под одеяло так неловко и неуклюже, что одна из подушек падает на пол, пока пытаюсь натянуть простыню до самого носа.
В полнейшей тишине я жду, пока он в ванной. И когда Габриэль возвращается, не могу на него взглянуть, не говоря уже о том, чтобы наблюдать, как он забирается в кровать. Это слишком интимно, слишком реально.
Габриэль более грациозно проскальзывает под одеяло. Я чувствую, как он, наверное, не нарочно задевает меня, но воображаю, что это происходит не со мной. Зачем бы ему делать это специально? Он прояснил то, что я для него просто напарник по сну. Наверное, меня можно прировнять к чему-то вроде плюшевой зверушки или большой подушки.
Комната погружается во тьму. Я слышу собственное дыхание — слишком громкое и быстрое. Слышу его дыхание — слишком ровное и контролируемое.
Черт. О чем я думала? Я не могу этого сделать.
Молчание между нами настолько напряженное, что я начинаю им задыхаться.
Габриэль поворачивается в мою сторону, и я тут же переворачиваюсь на другой бок, отвернувшись от него. Это примитивная самозащита. Если бы мы лежали сейчас лицом к лицу, я бы не знала, что делать. Но уверена: это закончилось бы тем, что мне стало бы очень стыдно.
Хотя, кажется, Габриэль не обращает внимания. Нет, он пододвигается ближе. Мурашки бегут по коже, когда его тело соприкасается с моим. Тяжелая, мускулистая рука ложится мне на талию. И я забываю, как дышать.
Какого хрена со мной не так? Я и раньше спала с ним, и всё было нормально. Ну, не нормально. Мне хотелось остаться в его объятиях навечно. Но я не теряла самоконтроля.
Я не боролась с дрожью, как сейчас.
Его теплое дыхание касается моей макушки.
— Расслабься, Софи.
Я выдыхаю.
— Пытаюсь.
Его голос — шепот во тьме.
— Тебе неудобно?
Неудобно? Его большая ладонь осторожно прижимается к моему животу, к слегка выпуклой части, и это отстой. Но по тому, как он касается меня, кажется, словно Габриэль не замечает, или ему нравится то, что чувствует. Или мне нравится так думать.
Добавьте то, что он слишком близко. Мне стоит только повернуться, и я окажусь обернутой вокруг него, как бумага вокруг подарка.