Ведун
Шрифт:
— Попала…
— И-и-их, — взвизгнула она, и тут же раздался треск электрического разряда.
Спустя вечность до меня донеслись звуки плача и причитания:
— Сашка! Сашка! Не умирай, Сашка!
С трудом удалось открыть глаза: лежал я тропе, слегка дымился, рядом Дашка сидела, ревела в три ручья и легонько одной рукой меня трясла, сильнее видимо опасалась или уже совсем отчаялась, непроизвольно это делала.
Стоило мне только чуть пошевелиться, как все мышцы разом болью прострелило.
— Сашка! — Услышала она непроизвольно вырвавшийся у меня стон. — Ты живой? Живой?
— Живой, — с трудом выдавил
Тело — колода деревянная, еле ощущалось, пошевелиться же вообще не получалось.
— Прости! Прости! Прости! Я…
— Тихо! Сам виноват, — попытался я ее успокоить. — Что у тебя случилось? Почему галопом носишься?
Снова сглупил, нужно было об этом спрашивать тогда, когда в себя хоть чуточку бы пришел. А так, Дашка совсем расклеилась, разревелась, отвернувшись от меня, бормоча там что-то непонятное, а я и сделать ничего не могу.
Со слезами она, казалось, и все эмоции выплеснула, повернула ко мне свое зареванное лицо и выдала уже относительно спокойно и внятно:
— Я человека убила!
— Что?
Повторять она не стала, отвернулась от меня и уткнувшись лицом в колени, беззвучно затряслась в рыданиях. Зато мне эта новость бодрости придала, по всем мышцам снова разряд прошелся, стон я сдержал и даже пошевелиться получилось. Так что, не обращая внимания на боль, с трудом сел и, протянув руку, схватил Дашку за плечо, притянул ее к себе и крепко, насколько мог в таком состоянии, обнял.
— Всё нормально, Дашка! Всё нормально, — принялся ее по голове гладить.
Ни о чем ее расспрашивать не стал, пусть успокоится. Вместо лишних слов, головой по сторонам завертел: один вопрос в голове — гнался за ней кто-нибудь или нет? Сейчас в таком состоянии нахожусь, если кто заявится, то и малейшего сопротивления не смогу оказать.
Сколько не высматривал, никого не увидел, никто не торопился до наших тушек добраться, что меня несколько успокоило. Так что, успокаивая подругу, я принялся себя в транс вгонять, пытаясь до живы достучаться. А то, такое ощущение, будто не только меня током шандарахнуло, но и ее парализовало, с трудом ощущалась. Но всё же ощущалась, так что, хоть напрячься и пришлось, но под контроль ее взял и принялся за самодиагностику… вздохнул облегченно. Ничего непоправимого: паралич скоро пройдет, уже болезненные импульсы по телу пошли; ожог на груди вообще не проблема, одежда больше пострадала, чем кожа; сердечко еще нужно будет подлечить, есть небольшие нарушения. Но то зелья попью и всё в порядок придет. Заинтересовало меня нечто другое, с трудом исследовательский зуд подавил, так как пора отсюда нам уже дергать, пока и вправду кто-нибудь не заявился. Да и Дашка уже почти успокоилась, лишь изредка всхлипывает, чувствуется, что напряжение из тела у нее ушло. Как бы не заснула тут, а то, как в прошлый раз, на руках я ее сейчас при всем желании не унесу.
— Даш!
— У? — не отрывая своего лица от моей груди, промычала она.
— Пошли домой. Умоемся, переоденемся в чистое…
— Саш, я человека убила, — перебила она меня, и я почувствовал, как она напряглась, ожидая моей реакции.
— Я тоже недавно. И что?
Видимо не совсем этого она ожидала, так как, отлипнув от моей груди, удивленно на меня вытаращилась.
— Пошли домой, а, — не дал я ей и слова вымолвить. — В порядок себя приведем,
Любопытство женское неистребимо. Не знаю, кого она там убила, она и сама на какой-то миг об этом забыла, собиралась меня пытать, любопытство свое удовлетворять. Но стоило мне только застонать, спецом не сдержался, впрочем, действительно больно было шевелиться, как у Дашки все вопросы из головы жалостью и чувством вины вымело. Принялась мне помогать на ноги встать, а потом и под руку поддерживая домой повела, чуть ли не каждые десять секунд интересуюсь, как мое самочувствие.
Самочувствие поганое, хоть тело с каждым мгновением всё лучше и лучше слушалось, просто обидно мне было, только что козликом скакал… доскакался.
Хорошо, что мы калитку днем не замыкаем, а то пришлось бы через забор кому-то лезть, открывать ее, так что, обойдя участок по кругу, беспрепятственно попали во двор, а потом и в дом вошли, тоже из-за дневного времени не запертый.
— Я смотрю у вас уже в привычку входит, друг друга на руках носить, — именно этими словами встретил нас дед, стоявший в холле на первом этаже.
Видимо я немного увлекся с опробованием своих новых сил, времени не ощущая, что он уже и ванную успел принять, и одеться. Скорей всего в окно увидел, в каком состоянии мы во двор вошли, вот и вышел нам навстречу, теперь внимательным взглядом на целостность тушек нас осматривает.
— Василий Андреевич… — Дашка, коза, увидев деда, снова расчувствовалась, меня бросила, я аж покачнулся от неожиданности, и к нему навстречу устремилась, уже заранее слезами обливаясь. — Я человека убила-а.
— Ну хоть за дело? Или ты просто так? — Обняв ее, задал он вопрос, услышав который у Дашки слезы мигом остановились, удивленно на него вытаращилась.
Я же только усмехнулся: реакция у деда один в один с моей. Ну и опыт у него, вот так — раз, и предотвратил истерику, в которую она собиралась скатиться.
— Я…
— Стоп! — Не дал он ей пуститься в объяснения, вытирая ей слезы вытащенным из кармана платком. — Сначала приведешь себя в порядок, и уже потом в каминной сядем, там-то ты нам и расскажешь, кто это тебя обижать вздумал.
Дашка всё же поплакала, но так, слегка, видимо сыграло то, что ее никто не жалел, никто не истерил, не выпытывал подробности. Да и отношение к ней не поменялось, чего она подсознательно опасалась. Так что, всплакнув чуть, потопала в мою спальню, дед велел ей самой у меня в шкафу себе одежду подобрать на смену ее грязной, а потом уже идти душ принимать.
Не успела Дашка с глаз скрыться, как новые гости пожаловали, пацаны в ее поисках примчались. Дед их встречать вышел, пока я с себя одежду подкопченную стаскивал, нечего ее дальше в дом тащить, всё равно на выброс.
— У нас она, — услышал, как дед сразу же новоприбывших успокоил, еще даже не поздоровавшись. — Еще ничего не знаем, — и снова не дал он им вопрос задать, — она сейчас себя в порядок приводит, потом расскажет, что там у нее случилось.
Как раз с себя майку стянул, бросая ее на пол к остальным вещам, как в холл ввались всё ещё хмурые Длинный, Мамон и Алый: одежда грязная, сами почерневшие от усталости, да и похудевшие, скулы заострились, щеки впали. Особенно по Мамону это заметно, куда там его рыхлость тела только и подевалась, всё лишнее с себя согнал за эти несколько дней, что мы не виделись.