Ведунья и богатырь

Регина Грез

Когда размокшую глину на дорогах схватили первые морозы, а поля слегка присыпало снежком, названные братья отправили Нечая в лес за дровами. Лошаденку Ставр как нарочно самую ледащую в хозяйстве выбрал, знал, что Нечай сдюжит. Если понадобится, на своих плечах груз вывезет, не впервой.

Сила приемышу была дарована немеряная,

и будто бы год от года все прибывала. Куда ж боле? И так голыми перстами железо гнет. Хорошо еще, нравом кроток, а после смерти матушки вовсе стал молчуном.

Все же побаивался Ставр названного меньшого братца, а ну как невесту найдет горластую и свою часть дома потребует, родительское добро делить заставит? Согнать бы Нечая со двора, да работник он уж больно толковый, пашет за семерых, ест за одного. Где еще такого сыскать…

И отец завещал приемыша не обижать, хотя строг бывал с Нечаем не в пример матушке. С опаской на него смотрел – чужое семя, неведомое племя, широк в плечах, легок в шаге, волосом и лицом светел, а в глазах озерная синева плещется – прозрачная, но тронутая осенним холодком.

Прочие селяне были и ростом ниже и телом жиже, чернявы и суетливы. Нечай среди них как молодой дубок в окружении корявых осинок. Крепко в землю упирался и тянулся могучим стволом вверх. Недаром лес очень любил и поле, будто тесно ему приходилось в дому, где хозяйничали после смерти родителей женатые братья – жадные и завистливые.

Вот и за дровами Нечай с охоткой пошел без подмоги. Завернул в тряпицу ржаного хлеба ломоть, подкормить лебедей. В прошлый раз на запруде у мельницы увидал Нечай стаю, отдыхающую перед долгим перелетом, а чуть поодаль беспокойного лебедя, – тоскливо клонил он гордую голову на гибкой шее, метался у берега, кого-то безгласно звал. Может, пару его охотники подстрелили…

Немного не добравшись до знакомой вырубки, Нечай привязал лошадь к старой березе и побежал с пригорка к воде, уже схваченной тонкой ледяной коркой. В широкой полынье плавал тот самый лебедь – один остался, вроде бы крылья целы, а вместе со всеми почему-то не улетел.

– Меня дожидаешься, – с улыбкой прошептал Нечай, доставая из-за пазухи хлеб. – Э-э, да ты у нас лебедушка молоденькая, не боись, плыви ближе, жаль, пояса заветного я не надел, а то услышал бы о твоей беде, может, чем пособил. Я ведь тоже один на свете маюсь, люди в поселке чураются, братья держат заместо рабочей скотины. Были бы у меня крылья, с тобой полетел, мир велик, говорят, много чудес таит…

Лебедушка чинно выслушала его речи, а после легко оторвалась от воды, крикнула жалобно и, сделав малый круг над запрудой, исчезла за лесистыми холмами. Долго Нечай вслед смотрел, пока ветер не бросил в лицо белое перышко, словно прощальный подарок с небес.

– И то ладно, что цела, догоняй своих, а я уж здесь как-нибудь…

Вздохнул Нечай, перышко в заплечной суме спрятал и споро вернулся к смирной своей лошадке. Разгулялся осенний денек, шустрили в кронах белки, посвистывали синицы. Ватага дроздов с недовольными

криками вырвалась из рябинника, заслышав гиканье топора, которым Нечай рубил на жерди молодые озябшие березки.

А вот обратная дорога вышла нелегкой, – перестарался молодец, тяжело нагрузил возок. Жалея взмокшую Сивку, скормил ей остатки краюхи и на взгорке сам за оглобли взялся.

– Отдохни, родимая, годов в тебе накопилось много, а сила истаяла.

Подзадоривая скотину, Нечай беззлобно ворчал:

– Смотри, не отстань, старушка, а то волки съедят!

И вдруг впереди послышался дробный перестук копыт: вылетел из-за поворота резвый конь, а на нем статная всадница в парчовой шапочке с меховой опушкой.

Заметив Нечая, девушка туго натянула вожжи и рассмеялась, явив на румяных щеках лукавые ямочки, а после важно промолвила:

– Вот так диво! Впервой вижу, чтобы парня вместо лошади запрягали.

Горячий серый жеребчик нетерпеливо перебирал стройными ногами, грыз посеребренную узду, круто задирал морду, торопя хозяйку продолжить лихую скачку. И чего молодая княжна к смерду пристала, мало других забот…

– Да ты понимаешь ли речь мою? – не унималась красавица. – Может, мне скорее твоя кобыла ответит, никак здесь она тобой правит?

– Езжай свои путем! – буркнул Нечай, потупившись от досады.

«Прилипла как банный лист, некогда мне лясы точить – ей забава, а меня дома с чурбаками ждут».

С натугой рванулся вперед Нечай и разорвал гужи, свалились оглобли на мерзлую землю.

– Ох, и силен! – искренне удивилась девушка, прикрыв зеленой бархатной рукавицей смеющийся рот. – Поди к батюшке в дружину, будешь в новой кольчуге ходить, сапоги выдадут из телячьей кожи, а то в поршнях-то несподручно в бою. Опять же востру саблю получишь, в гриднице столоваться будешь… или ты голыми руками драться приучен?

– Надо будет – управлюсь и батогом! – мрачно пообещал Нечай, тщетно пытаясь поднять глаза на знатную насмешницу. Лицо горело, как от братовой оплеухи в детстве.

– Только я больше к мирному ремеслу годен, чем к ратному делу. Пахарь я, могу в кузнице помогать, плотницкой работе обучен, лес знаю…

– На все руки мастер, – неожиданно похвалила девушка и тут же добродушно прибавила. – Не серчай, богатырь, я с измальства проказлива да смешлива. Только скоро кончится моя воля, батюшка сулит за нелюбого отдать, а мне бы другу милому переслать весточку. Может, сжалится да вызволит из беды… Скорей бы уже!

– Да ты никак от родичей удрала! – изумился Нечай.

– А пусть не стращают зря! Не то еще будет, скоро совсем из дому улечу, осталось верных крыльев дождаться, – пригрозила красавица, наморщив чуть вздернутый кверху носик.

– Неужто в тереме княжеском такое худое житье? – невпопад спросил Нечай, растерявшись от резкой смены разговора.

– А ты как спознал, что я князя городецкого дочь? – распахнула она ясные очи, словно денежкой подарила.

– Наугад брякнул, – признался Нечай и густо залился краской.