Веха
Шрифт:
Как бы то ни было, но мне всё равно надо было привыкать к новой обстановке, и к новым реалиям жизни. Родители выдали мне путёвку в жизнь, и теперь я сам должен был строить свою дальнейшую судьбу. Как он сложится, никто не ведал, хотя я и планировал стать педагогом.
Жизнь может тянуться нудно и тягостно, но может бежать стремительно и интересно. Главное попасть в нужную струю, которая будет тебя подталкивать и направлять. Необходимо только научиться управлять этой струёй, чтобы не поплыть по течению, а оно может притащить тебя куда угодно.
Думаешь, и планируешь одно, а частенько получается совсем другое,
Когда я заканчивал восьмой класс, в мае месяце, на следующий год, к нам в школу приехали представители ткацкого производства из города Клинцы, и стали агитировать нас поступать в училище, расположенное там же, на поммастера ткацкого производства. Они так интересно рассказывали об этом городе, об этой работе, что я дал согласие, хотя Александр был против этой затеи. Я не знаю, как это произошло, но я согласился ехать в Клинцы.
05.05.2015 год.
Веха!
Путёвка в жизнь!
Часть четвёртая!
О Клинцах я услышал впервые в то зимнее, морозное, февральское утро, когда нас покидали та женщина с девочкой в голодный год, которые направлялись в Клетню к брату, чтобы выжить. Это она тогда сказала, что проживала в деревне Кажушье под Клинцами, а до этого, и после этого, я о них никогда не слышал. И вот, когда мне предложили уехать туда учиться на ткацкое производство, меня прямо потянуло с какой-то непонятной силой.
Сашка злился на меня и кричал, что я дурак, мол, зачем бросать учёбу, тем более, что здесь хорошо устроился, да и до дома недалеко. Но меня туда тянуло!
Возможно это судьба, или что-то другое, которое я никак не мог объяснить. Это другое и завораживало, тянуло меня в неизвестность. Вероятно я, в тот момент, хотел доказать себе то, что смогу сам построить свою жизнь, без указки старшего брата, и постоянных нотаций родителей, которые опекали меня всё это время. Я желал свободного полёта, зная, что будет ужасно трудно на первых порах. Окончив школу, я получил свидетельство об окончании восьми классов, и на поезде уехал в эти загадочные Клинцы. Со мной поехал мой двоюродный брат, которого тоже звали Павел, а в деревне у него было «Цобан», так звали их всех, а прозвище это было у его отца, Василия. Вот, благодаря прозвища его отца, всех в их семье звали Цобанами, как, собственно нас, хритонятами. Да и общаться в нашей деревне было проще по прозвищам, иначе надо было бы долго объяснять о ком идёт речь. Как и мне, ему летом исполнялось семнадцать лет. Он тоже учился в Почепе, но в другой школе, и учился уже два года, окончив девятый класс, а я восьмой.
Впервые в своей жизни я ехал в поезде, который медленно втягивал нас в эту самую неизвестность. Ехать было интересно, я, не отрываясь, смотрел в окно, и любовался пробегающим перед глазами ландшафтом местности, по которой нас тащил паровоз. Он периодически натужно кричал, и выбрасывал огромные, чёрные клубы дыма, который иногда застилал окно, через которое я любовался пейзажем.
Почти всё время ехали сквозь лес, выскакивая иногда на открытое пространство, где встречались люди, работающие на полях. Всё как везде! Так и у нас в деревне люди
Цобан завалился на верхней полке и спал, как убитый, а мне было всё интересно. Мне было интересно слушать, как монотонно стучат по стыкам рельс огромные колёса, интересно наблюдать за людьми, которые ходили взад-вперёд по вагону, общаясь друг с другом. Интересно слушать людей, которые делились с незнакомыми людьми своими проблемами и радостями. Но больше всего мне нравилось смотреть в окно.
Через пару часов, как тронулись, поезд остановился на станции Унеча. Про Унечу я слышал и не раз от Петра Емельяновича, который рассказывал, как именно с Унечи он и начал воевать со Щорсом в гражданскую войну. Прямо на перроне, у самого здания вокзала, стоял бюст Ленина, а с другой стороны дорожки, бюст Щорса.
В Унече мы стояли больше часа, пока перецепляли паровоз. По перрону бегали туда-сюда люди, или просто сидели на своих мешках люди, поджидая своего поезда.
В Клинцы мы приехали к вечеру. Выйдя на перрон, мы остановились у небольшого здания вокзала, и стали осматриваться по сторонам. На противоположной стороне путей располагалась какая-то деревня, а нам говорили, что Клинцы намного больше Почепа. Увидев эту деревню, я подумал, что нас явно обманули, заманив в какую-то глухомань. Сзади вокзала стоял высоченный, сосновый бор. Деревья были такой высоты, что картуз слетал с головы, если поднимаешь голову, чтобы посмотреть на верхушку деревьев.
– И что это такое? – спросил я у Павла, который также недоумённо посматривал по сторонам. – Это и есть Клинцы?
– Молодые люди! – вдруг окликнула нас женщина, работница железной дороги. – Вы куда, собственно приехали?
– Да вот на рабфак поступать в городе Клинцы, тут деревня какая-то! – ответил Цобан, разведя руки в стороны.
– Так это Займище! – улыбнулась женщина и, подойдя к нам, добавила. – Пойдёмте, соколики, я вам покажу куда топать! Тут недалеча, с километр всего! Пойдёте прямо по дороге и упрётесь в город, а вам надобно на фабрику имени Коминтерна, она-то вам и нужна. Первое, что вы увидите и есть эта фабрика, она будет слева от вас, сразу за мостом!
После этого, она вывела нас на дорогу и показала куда идти. Мы поблагодарили её, и пошли в этом направлении. Спешили, так как стало уже сереть, и мы боялись, что нас застанет ночь в дороге. И где нам потом кого искать? По дороге ездили машины, даже прошёл один автобус, которых в Почепе не было. Ездили повозки, и просто шли люди в разные стороны. Чувствовалось, что впереди находится город.
Что меня удивили, так это дорога, она была устелена булыжниками. Машинам ехать по этой дороге было нормально, а вот лошадям и повозкам неудобно. Колёса гремели на этой мостовой, производя специфический звук.
Через несколько минут мы вышли из леса, и нашему взору предстал город, который начинался внизу, за речкой. Увидели мы сразу и фабрику, про которую нам сказала та женщина. Она-то нам и нужна была.
Перейдя по деревянному мосту небольшую речушку, почти такую же, как Коста под Почепом, мы подошли к проходной фабрики. На стене, возле входных дверей, было написано, что это фабрика имени Коминтерна.
Мы с опаской вошли в вестибюль проходной, где нас тут же остановил сердитый мужчина лет шестидесяти.