Век дракона (сборник)

Трускиновская Далия Мейеровна

— Почему не могу? Идея путешествий во времени столько муссировалась фантастами… Он, наверное, сказал, что машина времени противоречит принципу причинности и потому невозможна. И что тебе надо заняться темой — отчет на носу — а не тратить время на ерунду.

— Да нет же! Идею он понял сразу. Принцип каузальности нарушаться, конечно, не должен.

— То есть как это? Классика: путешественник во времени, попав в прошлое, нечаянно убивает ребенка, которым оказывается он сам, и тогда в будущем, то есть в настоящем…

— Ерунда. Следствие не

может уничтожить породившую его причину. Все случайные возмущения мгновенно подавляются за счет глубоких отрицательных обратных связей, существенные изменения принципиально невозможны. Я не знаю пока механизма, которым это обеспечивается, но изменить прошлое так, чтобы изменилось настоящее, нельзя. Можно изменить только будущее относительно этого настоящего, понимаешь?

— Кажется, я об этом где-то читал.

— Ты же сам давал мне книженцию. Не помню только, как она называлась…

— Ты что, взял за основу идею фантастического рассказа?

— В общем-то, да. Вернее, я понял, что принцип каузальности можно обойти. Плюс неизданные работы Козырева.

— И ты в своей статье ссылаешься…

— Только на работы Козырева. Что я, псих, что ли, на бе-либердистику ссылаться?

— Но все-таки… Идея ведь не твоя.

— Ничего. Эти фантасты выдвигают их тысячами, по статистике одна-две могут оказаться верными. Ни один суд не уличит меня в плагиате!

— Суд? Разве ты сам не можешь разобраться, что такое хорошо и что…

Игорь швырнул паяльник на подставку так, что с нее посыпалась янтарная пахучая канифоль.

— Знаешь, почему я в свои двадцать пять уже кандидат и обязательно докторскую сделаю, а ты как был никто, так и останешься инженером? Потому что пока ты ищешь ответы на свои детские вопросы, я дело делаю. “Что такое хорошо, что такое плохо!” Пока ты об этом думал, я панель распаял. Ты Достоевского читаешь, а я статьи пишу.

— Без ссылок.

— Подумаешь, пару — другую ссылок в диссертации опустил… Забыл, понимаешь? Просто забыл! И вообще победителей не судят. — Игорь сердито нахмурил брови и отвернулся.

— И все-таки… В настоящее время создание машины времени невозможно.

— Именно это голословное утверждение, принятое на веру большинством ученых, и стало для всех камнем преткновения. Только не для меня!

— Это не утверждение, а теорема.

— То есть?

— Теорема Вегуса. Доказывается от противного. Допустим, путешествия во времени возможны. Поскольку даже нечаянно раздавленная в прошлом бабочка может, как известно, привести к существенному изменению будущего, и учитывая, что перед воздействием на прошлое будущее совершенно беззащитно, следует ожидать: первое, что сделают наши могущественные потомки, в совершенстве изучив законы хронодинамики, — это введут мощные ограничительные механизмы, которые сделают опыты со временем в настоящем и близком будущем невозможными. Жирная точка.

— Не понял. Какая точка?

— В трактатах средневековых ученых жирная точка заменяла слова “Что и требовалось доказать”.

—

Ерунда. Если бы эта теорема была справедлива. Уэллс никогда не смог бы опубликовать свой роман! Значит, не появились бы сотни других рассказов, не задумывался бы о сущности времени и я, не было бы тогда и этой установки. Чем и опровергается твое доказательство.

— Отнюдь нет. Запрет не может быть полным, иначе путешествия станут невозможными и в далеком будущем тоже. Откуда им взяться, если в благодатную почву настоящего не будут брошены маленькие зерна мечты? Фантазировать не запрещается… С другой стороны, вряд ли наши потомки захотят ограничивать свою свободу хоть в чем-нибудь, а тем более во времени. Короче говоря, существование далекого будущего делает невозможным создание машины времени в будущем близком. И то, что она до сих пор не создана, весьма отрадно. Значит, у человечества есть далекое будущее!

Игорь загадочно улыбнулся. Но глаза его по-прежнему смотрели холодно.

— Ты знаешь, что это? — Он снова хлопнул ладонью по массивной, вороненого железа, столешнице.

— Сам же сказал, макет гироскопа.

— Это я начальнику такую лапшу на уши навешал, — довольно хихикнул Игорь, — а тебе скажу правду. Знаю, не проболтаешься. Это… — он все же сомневался, можно ли мне доверить тайну. Я молча ждал. — Это — машина времени!

— Ты в честь пресловутого ансамбля так свой макет назвал? Не смешно. Хочешь, дам адресок?

— Какой еще адресок?

— Клиники.

— Не веришь!

— Нет. Чтобы этот случайный набор приборов, во главе с разбитым вольтметром…

— Вольтметр работает, только стекло позавчера какой-то идиот разбил и юпитер сломал.

“Юпитером” в лаборатории называли установленную на отдельном основании тяжелую штангу с одним или несколькими кронштейнами, каждый из которых, в свою очередь, имел три — четыре разнокалиберных зажима. На это полукустарное приспособление, изготовленное в макетной мастерской, можно было нацепить массу вспомогательного оборудования, начиная от вентилятора и кончая табличкой “Не лапать’ Настроено!” Чаще всего оно использовалось для устройства местного освещения. Один такой юпитер с вывихнутым плечом кронштейна валялся на полу рядом со столом.

— Что за народ! Три дня назад, оконное стекло разбили, никто не признался… Тут бокорезы нельзя оставить без присмотра, не то что машину времени. Не веришь? Да я, честно говоря, и сам не уверен, что заработает. Слушай, — оживился Игорь, — хочешь стать свидетелем узлового момента?

— Смотря что ты под этим понимаешь.

— Это моменты, которые определяют историю. Они не могут измениться ни при каких воздействиях на прошлое. Улавливаешь? Что бы я там ни натворил, сколько бы бабочек ни раздавил, а Карфаген будет разрушен, и Зимний будет взят двадцать пятого октября по старому стилю, и Освенцим тоже, к сожалению, неизбежен. Хотя малозначащие подробности, не зафиксированные в документах и вообще, так сказать, материально, могут измениться.