Век Филарета
Шрифт:
В кабинете владыка прилёг на диван, а секретарь расположился за конторкой. От долгих стояний у Святославского постоянно болели ноги, но владыка никогда не приглашал его присесть.
— Помощник старосты церкви Николы в Плотниках застал взломщика у церковной кружки, поставленной в ограде церкви.
— Пиши. «Предписать, чтобы без нужды и дозволения кружку на улице не ставили... на соблазн вору».
— О беглой девице Аграфене Никоновой. Бежала из московского Алексеевского монастыря. Настоятельница в розыск не подавала, ждёт возвращения.
— Место новое, видно, не приглянулось... Пиши. «Ждать беглого, когда явится, так же странно, как после кражи ждать, чтобы вор принёс украденное.
— Дело диакона Ивана Васильева о произведении его в священники. Ему второй раз отказали, а он не хочет принимать диаконское место.
— Дай посмотреть бумаги... Пиши. «Определение справедливо. Только всё ещё жаль упрямого человека, который немало уже зла сам себе сделал. Продолжаемое диаконом упрямство оставить без наказания, потому что он со своим упрямством жалок».
— Прошение священника из Можайска о разрешении соорудить в храме новый иконостас.
— Пиши. «Дозволить, с тем чтобы церковь не вводили в долг. И с поручением благочинному, чтобы над иконостасом не было резных изображений, и чтобы римских солдат не ставили рядом с ангелом под святыми иконами».
— Бумага из министерства государственных имуществ о постановке религиозного образования. Вы приказали отложить.
— Помню. И кто только Киселёва этим Вурстом прельстил!..
Министра государственных имуществ Павла Дмитриевича Киселёва владыка хорошо знал и уважал. Начатую им реформу одобрял, ибо миллионам государственных крестьян предоставлялись большие права, но вот создание так называемых «киселёвских школ» встретил настороженно. Либеральный министр положил в основу обучения идеи немецкого педагога Вурста. Владыка прочитал переведённую на русский язык книгу Вурста и не обнаружил там в первых десяти главах никакого упоминания 6 Боге и царе. А книга-то — для начального обучения!
— Пиши. «Успех обучения поселянских детей по старым правилам был не скор и не обширен, но благонадёжен и безопасен. Обучаемые духовенством дети охотно читали и пели в церкви, вносили в свои семейства чтение священных книг. От сего должно было происходить доброе нравственное и религиозное действие на народ, не возбуждалось излишнего любопытства или охоты к чтению суетному и производящему брожение мыслей... К учению крестьянских детей должно привлекать не поиски преимуществ и выгоды, не мечта стать выше своего состояния, а любовь к знанию. Отрокам следует давать и семейное и общественное воспитание, а отроковицам только семейное. Нехорошо, когда жена будет себя считать учёнее мужа...» Оставь это на завтра, устал я что-то. Скажи, чтоб подали чаю.
— Владыко, вас опять Варфоломей дожидается... Я говорил ему, не уходит.
Филарет коротко вздохнул:
— Зови.
Варфоломей приходился митрополиту дальним родственником по материнской линии. Служил он пономарём в глухом селе за Талдомом и решился просить диаконского места. Филарет предложил ему сдать экзамен, который родич и не мог выдержать, ибо не умел читать. Тем не менее Варфоломей твёрдо рассчитывал на родственное снисхождение высокопреосвященного. Следовало отказать, а владыка не любил огорчать людей.
Варфоломей, невысокий, шустрый мужичонка в новеньком подряснике, с порога бухнулся на колени.
— Встань! — повысил голос Филарет. Не молод ведь, и семья... — Не могу я определить тебя во диакона, прости. Ты же ничего не знаешь!.. Проси у меня денег или чего другого — не откажу, а благости Святаго Духа дать не могут. Это будет святотатство и великий грех, за который я должен буду дать ответ пред Богом... Поди к секретарю.
Забежавший без доклада Андрей Николаевич Муравьев передал владыке полемическое сочинение Хомякова, обращённое к англичанину Пальмеру. Уильям Пальмер, второй
— Водил сегодня нашего гостя в патриаршую ризницу, — рассказал Муравьев, — так он, только увидел посох и чётки Никона, бросился их целовать! Называет Никона великим и святым человеком [42] .
— Его не святость, а власть патриарха Никона привлекает, — задумчиво сказал Филарет. — Странный этот Пальмер. Глаза смотрят на Москву, а ноги в Рим ведут. Что же, уезжает он?
— Да. Завтра граф Александр Петрович Толстой отправляется в Петербург и берёт его с собою. Они с графиней полюбили нашего полуангличанина-полурусского.
42
Называет Никона великим и святым человеком. — Никон (в миру Никита Минов; 1605—1681) — русский патриарх с 1652 г. Проводил церковные реформы, вызвавшие раскол. Выдвинув тезис «священство выше царства», пытался противопоставить власть патриарха власти царя. Как некогда и Филарет (Романов), пользовался титулом «великого государя» наравне с царём Алексеем Михайловичем. Разрыв его с государем произошёл в 1658 г., когда Никон, оставив патриаршество, уехал в основанный им Новоиерусалимский Воскресенский монастырь, рассчитывая, что царь вернёт его. Но его не только не просили вернуться, а приказали оставаться в монастыре. Когда Никон в 1664 г. самовольно приехал в Москву и пытался снова занять патриаршее место, он был выслан обратно. Церковный собор 1666—1667 гг., подтвердив проведённые Никоном реформы, снял с него сан патриарха, и он был сослан в Белозерский Ферапонтов монастырь. В 1681 г. царь разрешил Никону вернуться в Новоиерусалимский монастырь. В дороге он умер.
— Поклон им передавайте. За ответ Хомякова благодарю, прочитаю со вниманием. Ему передайте моё благословение.
Келейник Парфений принёс чай и доложил, что в приёмной ожидают молодой граф Михаил Толстой с приятелем.
— Проси. И им тоже чаю подай.
Графа Михаила Владимировича Толстого продолжали называть в доме митрополита «молодым», хотя ему шёл уже четвёртый десяток. Но так повелось с давних лет, когда у Троицы на одном из выпускных экзаменов в академии к владыке подвели для благословения маленького светловолосого мальчика с нежным румяным личиком. Мальчик давно вырос, окончил курс в университете, женился, а на Троицком подворье оставался «молодым».
— Простите, что обеспокоил вас, ваше высокопреосвященство, — почтительно сказал граф Толстой. — Позвольте представить моего товарища по университету Иванова. Я говорил вам о нём, если помните...
Владыка помнил, память ему не изменяла пока что. Сей Иванов был сыном чиновника в канцелярии московского генерал-губернатора, и сам князь Дмитрий Владимирович рассказывал, как при раскрытии растраты казённых денег виновник в отчаянии застрелился, оставив жену и трёх сыновей без всяких средств. Князь из сострадания не лишил их казённой квартиры, старший сын взялся давать уроки, и семья жила хотя в бедности, но достойно.