Век Филарета
Шрифт:
«Да точно ли это воля государева? — усомнился Филарет. — Не мнение ли это самого графа Дмитрия Андреевича, смотревшего на всякого архиерея как на претендента на папство, будто бы желающего подчинить государство церкви?.. Поди проверь... — Глянул в глаза обер-прокурора, но точно плотной завесой они были прикрыты... — Спаси мя, Боже, яко внидоша воды до души моея... — вспомнился невольно псалом Давидов. — Погряз в глубине и не на чем стать... изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего...»
На торжественном
— Прежде всего удивляюсь тому, что вижу нынешний день. Скудные и в ранних летах силы при немалых трудностях служебной деятельности не обещали мне поздних лет.
Неисповедимою волею Божиего ниспослан мне дар пятидесятилетнего служения высшему строению тайн Божиих... Может быть, угодно Провидению Божию, чрез сие частное явление в церковной жизни, сотворить знамение во благо... для поощрения подвижников веры и Церкви, особенно благопотребнаго во дни, в которые более и более омрачающий себя западный дух непрестанно усиливается простирать мрак и поднимать бури на светлый, святый Восток... Да будет, Господи, в Российской Церкви Тебе слава вовеки!
Но пока жив — надо дело делать, служить Богу и людям. Горький вопрос о будущем апостольских трудов преосвященного Иннокентия в русской Америке печалил святителя. Камчатский архиепископ прислал письмо, в котором просился на покой в Москву и спрашивал, нет ли возможности приискать место и его сыну, протоиерею. Филарет 19 сентября продиктовал ответ: «Вы желаете иметь покой в Москве. Паче всех нас заслужили вы, чтобы ваш покой устроен был согласно с вашим желанием. Найдётся для вас место пребывания в московских монастырях. Не так легко устроить вашего сына... Надобно и то принять в рассуждение, что если я дам какое обещание, то исполнить оное, по всей вероятности, доведётся моему преемнику. Вот уже более двух месяцев я не имею довольно силы, чтобы совершить литургию. Как будет смотреть на моё обещание мой преемник, предполагать нельзя».
Он теперь спокойно думал о своём уходе. Двумя днями ранее, ночью, к Филарету пришёл отец. В первый миг, увидев светлую фигура и ясно различимые черты липа, святитель не узнал его. И вдруг из глубины сердца пришло понимание: это батюшка! Долго ли, скоро ли было посещение, Филарет не мог понять, захваченный необыкновенно умиротворяющим покоем, исходящим от батюшки. «Береги 19-е число», — только и сказал тот.
— Владыка святый, — увещал его отец Антоний, — разве можно верить всем сновидениям? Да и что за неопределённое указание — в году ведь двенадцать раз случается девятнадцатое число!
— Не сон я видел, — с сердечной уверенностью ответил Филарет. — То был точно родитель мой. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Тайн.
— Это желание доброе, — согласился архимандрит.
— И завещаю похоронить себя в Гефсимании.
— Владыка, воля ваша, но не могу не сказать, что сие создаст большие затруднения для скита. Половина вашей паствы женского пола, вход которому разрешён в обитель один день в году. Дозвольте положить вас в обители преподобного Сергия.
Филарет
19 сентября за литургией он причастился, а после обеда обошёл весь скит, задерживаясь в пещерах, и долго молился перед чудотворной Черниговской иконою Божией Матери.
— Да сохранится безмолвие Гефсиманского скита, и да не будет от меня причины к нарушению оного! — сказал он отцу Антонию. — Положите меня в лавре.
В октябре он отправился прощаться с Москвой. Путь от вокзала до Троицкого подворья превратился в триумфальный проезд. Толпы народа кланялись, в стоявших по дороге церквах звонили во все колокола.
Святитель посетил все кремлёвские храмы, в Успенском соборе отслужил литургию, помолился в Иверской часовне. Викарные епископы Леонид и Игнатий доложили о состоянии дел в епархии. Гостей на Троицком подворье не принимали, но исключение было сделано для киевского митрополита Арсения и приехавшего с ним Андрея Николаевича Муравьёва.
Муравьёв ехал в первопрестольную с тяжёлым сердцем. Ехал прощаться, не уверенный, застанет ли в живых святителя. Но в Успенском соборе при одном виде маленькой сухонькой фигуры в митре и омофоре сошла тяжесть с сердца. По-прежнему Филарет поражал необъяснимой величавостью, ярким блеском не по-стариковски ясных глаз. Он произносил возгласы с амвона прерывающимся, едва слышным шёпотом, но внутри этой, казалось бы, высохшей оболочки жил, действовал, мыслил, любил и сострадал всё тот же Филарет.
«Да мы же не теряем его! — вдруг озарило Муравьёва. — Он остаётся с нами, только в мире ином. Христос Спаситель уничтожил смерть, и чего же бояться христианину?!»
Вечером на подворье Муравьёв не отрывал глаз от святителя. Он находил в нём нечто новое. В разговоре с владыкой Арсением Филарет был непривычно мягок, добродушно весел. Рассказал о просьбе владыки Иннокентия, которому он посоветовал оставаться на своём месте до проявления воли власти.
— А если бы он наследовал вашу кафедру? — вдруг спросил Муравьёв.
— Я был бы тому очень рад, — с открытой улыбкою ответил Филарет, — потому что люблю и уважаю преосвященного Иннокентия.
Провидел ли он, что именно следование камчатского архиепископа его советам и принесёт Иннокентию сан московского митрополита? Бог весть...
19 октября он приобщился в домовой церкви Святых Тайн. Сил заметно прибыло, митрополит не только читал бумаги, но и принимал посетителей. «...У меня был Я., — писал он 10 ноября архимандриту Антонию, — к месту он не определён. Сквозь слёзы просит, чтобы дать ему жалованье за полный месяц последний, который прослужил он неполный. Не исполнить ли просьбу Я?.. Если сим образом нельзя удовлетворить его, то дайте ему от меня рублей 50».
19 ноября выпало на воскресенье. Филарет с двумя иеромонахами совершил в домовой церкви Божественную литургию. Принял московского гражданского губернатора, генерал-майора Баранова. Выпил две чашки чая с миндальным молоком и отправился в кабинет.
Подошло время обеда. Повар приготовил уху и морковные котлетки. Парфений как всегда неслышно возник на пороге и сказал:
— Владыко святый, обед готов. Пожалуйте кушать.
— Погоди немного, — чуть повернул голову митрополит. — Я позову тогда.