Век гигантов
Шрифт:
Дикари вдруг замолчали, а потом один произнес неуверенно:
— Арийя!..
Скальпель вздрогнул и побледнел. Тогда закричали все, поднимаясь почему-то с песка и напыживая грудь:
— Арийя! Арийя! Арийя!.. [10]
— Черт вас подери!.. — прошептал медик, взволнованно сопя носом. — Ведь я тоже ариец! Вся великая семья индоевропейских народов: и немцы, и русские, и поляки, и греки, и литовцы, и итальянцы, и французы, и армяне… все, все, все происходят от арийского корня… Значит, во мне струится ваша богатырская кровь, а в вас мирно живут друг с другом и немцы, и французы, и русские, и многие другие… все те, которые так ожесточенно грызутся теперь между собой… Николка! Николка! Коля! Идите-ка скорей
10
Агуа (арийя) с санскритского значит «ариец», «благородный».
Покрытый испариной, красный и взъерошенный — Скальпель отдувался, подавленный открытием, отдувался на потеху первобытникам, не учитывавшим «всей серьезности» момента, когда Николка с Эрти на плечах и в сопровождении великана Мъмэма, навьюченного тушей, подходили к нему.
— Слушайте! — крикнул Скальпель и поднял палец к небу. — Мы с вами…
Взревел Керзон, безумствуя… Грохнулось тяжелое тело во двор, за ним второе. С обрыва посыпались камни, песок, глина… Пещерный лев, в сопровождении юной подруги, вернулся отомстить за свое выселение и отобрать логово для любви. Он выбрал удачный момент: гигант Ду-ду ушел на прогулку и вслед за ним исчезли куда-то собаки, кроме Керзона.
8
Бой арийцев с пещерными хищниками. — Медик заслуживает овации. — Николка знакомит плиоценщиков с новой техникой. — Неожиданная находка
Мгновенный снимок: два хищника, оглушенные падением, стальными пружинами, готовыми развернуться, лежат на песке. Косматая голова самца направлена к ученому медику. Медик, с вытянутой рукой и перстом указующим — в пяти шагах — носом вниз, ужасом повергнут наземь. Прищурясь и уши заложив игриво, гибкая львица собирается прыгнуть на Мъмэма. Покрытый кровавым мясом, Мъмэм свиреп, — страшнее львицы выглядит… Рядом с ним Николка спускает с плеч Эрти и говорит: «Беги». Дикари в разных позах около каменной ограды; один уже наверху держит наотмашь руку с острым камнем — хочет метнуть. Верная собака — туловище в ограде, морда через Скальпеля на страшного льва — застыла в мучительной нерешительности. В углу двора — головой к стене, ногами к неприятелю — Живчик; рядом олень — в обратной позе… Сверху холодным блеском сияет солнце — чистенькое и безразличное: видало виды, не один миллион лет поглядывает на буйную Землю… Влажный ветерок гонит с реки туманы. Туманы клубятся, сопротивляясь, но тают…
Движение.
Бросив презрительный взгляд на тело распростертого медика, лев гордо тряхнул космами гривы. Кто бы мог сказать о его намерениях в эту секунду? Можно было подумать, что он собирается напасть на двуногих у ограды или на Керзона, боязливо прижавшегося к земле… Не меняя гордой, непринужденной позы, резким, могучим рывком лев вдруг взбросил тяжелое тело в воздух и в воздухе перевернулся, дрыгнув грудою мышц. Первою жертвою должен был пасть человек с длинным блестящим предметом в руках. Предмет — кинжал, человек — Николка… У Николки в глазах заползал жуткий туман, — смерть… Он никак не ждал такого искусного маневра от гигантского зверя. Но ожидал его в полной мере выросший среди лесных уверток Керзон. Наперерез распластавшемуся в воздухе стрелой вытянулось другое тело. Лев был сбит с направления, он лишь сумел повалить человека, царапнув его мимолетно пятью загнутыми книзу железными когтями. От верного Керзона во все стороны полетели кровавые клочья шерсти и шкуры; тем не менее мертвая хватка его у горла косматого хищника не ослабевала. Стараясь стряхнуть с себя громадную собаку, заметался лев бестолково…
Одновременно с самцом прыгнула львица, безошибочно взяв расстояние. Покрылась буграми мышц спина Мъмэма, поперек лба вздулась синяя вена, ноги по щиколотку увязли в песок: дикарь, ухнув с натуги, навстречу ужасному зверю двадцатипудовую тушу толкнул. Сшиблись туша и львица в воздухе. Мъмэм саженным прыжком уклонился в сторону, мимоходом всадил железный топор в круп льва, снова отскочил и странный
— Пршьнар, кртнар — перва! Азнар, крнънар — двайт!..
Во мгновение ока, повинуясь приказу, со стены посыпались краснокожие дикари. Четыре человека с кремневыми топорами, пятый Мъмэм и пять с дубинками образовали первый ряд вокруг хищников; остальные десять, с рогатыми палками и ножами из кремней, стали вторым рядом.
— Гаммо!!! — гаркнул Мъмэм и во главе первого ряда опрокинулся на растерявшегося врага.
Николка грубым толчком был выброшен вне круга. То же самое проделали со Скальпелем, на бегу подняв его с земли. Заработали топоры и дубинки, дружно, как на сцене; замотались, как в заколдованном кругу, буйногривый самец и гладкая самка. Впереди всех упоенно крушил железным топором великан Мъмэм, от одних его ударов львы в две минуты из желтых стали красными. Ревели в бессильной ярости обезумевшие звери, но их рев тонул в боевом кличе краснокожих, познавших свою мощь в коллективе… Если боец первого ряда падал под насевшим на него зверем, на место упавшего выступал боец из второго ряда, круг смыкался, и топоры до тех дубасили клыкастую морду, пока она прядала в сторону. Если упавший вставал, сохранив свою боеспособность, заместитель его безмолвно отступал на старое место. Таков был порядок в первобытном охотничьем коллективе, порядок, сложившийся в течение тысячелетий… С врагами покончили в несколько минут; их внезапная попытка к бегству бесславно была оборвана в самом начале. Песок на протяжении 50–60 кв. метров пропитался кровью. Окровавленные великаны стояли вокруг двух искромсанных трупов, потрясая оружием в жажде новых боев. Их энергия не была исчерпана, их груди вздымались бурно, глаза горели огнем… К ним боязно было приблизиться.
— Вот черт!.. — первым опомнился Николка. — Ай да плиоценщики! Признаться — не ожидал…
— Да, друг, — молвил грустно Скальпель, — они молодцы… Но смотрите, как дико поглядывают они на нас…
— Ерунда! — возразил Николка и храбро приблизился к группе, издававшей боевые крики.
На него глянули сначала враждебно, затем с любопытством. Причиной к последнему послужила его забинтованная грудь. В перевязке нуждалось большинство дикарей: у всех были глубокие царапины, у пяти-шести человек серьезные ранения, а у двух даже переломы костей. Из группы выделился Мъмэм.
— Мейд? — с некоторым страхом спросил он, подходя к Николке и осторожно дотрагиваясь до забинтованной груди.
— Я не медик, — просто отвечал Николка, — а вон медик… Видишь, над собакой старается!..
Скальпель в это время действительно оперировал собаку, у которой было распорото брюхо, переломлены задние лапы и вся она выглядела громадным кровавым куском. Медик сшивал кожу, вправлял кости и забинтовывал переломленные конечности лубом и мочалой за неимением лучшего перевязочного материала.
Дикари, отбросив всякую враждебность, тесно обступили медика. Их взоры теперь выражали большое любопытство и большое изумление. Мъмэм, как предводитель, предложил неуверенно:
— Кьъан — чам-чам… Мейдит — наръи…
Без всякого перевода его можно было понять. Он предлагал собаку съесть, а лечить людей.
— Я те дам «чам-чам»!.. — вскипел вдруг медик, когда до его сознания дошло предложение главаря. — Ишь ты — чам-чам! Мало тебе вон тех?! Больно жирно!.. Кьъан за Николку ногами и брюхом поплатился, а он «чам-чам»… Отойдите-ка лучше! Чего загородили воздух и свет?!..
Он сделал вокруг себя энергичный размах руками, и дикари покорно, и, пожалуй, с некоторым страхом, расступились. До самого конца перевязки они уже молчали, будто набрали воды в рот.
Покончив с собакой, медик строго и внимательно оглядел ряды краснокожих. У одного из них болталась бессильно правая рука, перешибленная в плече; другой прыгал на левой ноге, волоча за собой правую. Этим он, не спрашивая их согласия, в первую голову сделал перевязку. Дикари изумленно следили за ловкими манипуляциями врача. Когда же он прижатием артерии быстро унял кровотечение у раненого в бедро бойца, их молчаливое изумление перешло в бурные овации. Медик лукаво-самодовольно взглянул на фабзавука и, желая казаться далеким от честолюбия, проговорил: