Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Да придите же в себя… хоть перед концом.
Алеша опять полуприкрыл воспаленные глаза, заявил задумчиво:
— Оскотинились мы все, а? В божнице доллары…
— Не обобщайте. Опасные обобщения искажают действительность.
— Можно подумать, вы не участвуете в погоне за теми же долларами.
— Не участвую.
— Неподкупный ангел, да?
— Отнюдь. Но не убийца.
— Это сначала страшно, а потом…
— Вам страшно, Алексей Васильевич.
— Было. Когда я над Москвой-рекой
— А потом? Потом как вы ее вызвали?
Алеша не сводил маниакального взора со свечки.
— Меня наш дом как магнитом притягивал. Почему-то каждый день я должен был… Вы скажете: доллары. Да, это свобода! С ними я бы залег в такую глушь… не американскую, черт с ней, слишком хлопотно… в нашу родимую. Никто б не отыскал. Но ведь не только деньги, сокровище. Там на Смоляной я как будто встречался… нет, становился прежним. На минутку. Но это давало силы жить.
— Да уж, жить с трупом в подвале… Вы боялись возвращаться в дом с дракончиком.
— Пожалуй. Одному жутковато. Я просто так стоял во дворе под фонарем. Вдруг — в окне ее лицо. Знаете, у нас там на кухне цветы…
— Знаю.
— В общем — Даша. И смотрит. Я снял парик с головы, как шляпу, и поклонился. Шутовская выходка, согласен…
— Да просто вам страшно одному.
И это было. Вдруг — какие-то тени в окне, думаю, тот пижон-гангстер, вы то есть. Спрятался за створку ворот. Тут вскоре и она выходит. В шубке своей, на меня смотрит как на выходца из могилы. И молчит.
— Вы опять ее сорвали в немой шок, как на Рождество!
— Да? Я не знал. Я думал: от ужаса молчит, точнее — от ужасного презрения. Стал просить о милости: поехали со мной, будем вдвоем жить, в тайном месте, тихом, темном, никто не узнает, а деньги я достану. Или за границу: паспорта есть, на сестру ты похожа, я тебя так загримирую… Ты же меня любишь, и я тебя люблю… Она попятилась, пошла назад к подъезду, к вам. Я бросился следом и говорю: ты все узнаешь, я не так виноват, как ты думаешь.
— И она поверила? — вырвалось у Валентина.
— Она пошла со мной.
— Зачем вы так кощунственно соврали?
— Я так чувствовал. И чувствую. Да, я себе позволил… но как бы и не я, а какая-то сила извне распоряжается.
— Это расщепление личности.
— Сейчас я покажу вам расщепление!
— Сначала договорите. Вам же необходимо хоть кому-то все рассказать.
— А, ну да. Иначе этот дракончик изнутри меня разорвет. Я по дороге все спрашивал: ну почему ты молчишь? Нет ответа! Приехали. И я ничего не смог рассказать.
— Почему?
— Как будто ее молчание отняло у меня голос. Мистика. Это странно, я согласен… выражаясь
— Вы ее заперли, не отпускали?
— Нет! Клянусь. Она как села в ваше кресло, так и продолжала сидеть — совершенно бесчувственно, окаменело. Не знаю, сколько времени прошло, рассвет был, где-то солнце было, но портьеры плотные. Она как мертвая, как Марина… Они похожи, не замечали?.. Может, и правда сама умерла? Ну, я не выдержал и выстрелил. Это помню, а больше… Нет, помню, как на станцию бежал.
— Предварительно вы ее в подвал оттащили, к мертвому жениху.
— Это кто такой?
— Борис.
— Ах да. Я вчера ездил к нему за моими деньгами, не нашел.
— А сегодня куда ездили?
— Так, попрощаться, на кладбище был, у нас на Смоляной.
— Там засада.
— В органы донесли?
— Нет.
— Ага, вы тоже одинокий охотник за денежками. А я не входил, во дворе постоял. Больше я тут жить не могу, за паспортом вернулся, заграничным, на минутку. Я решил уехать.
— Куда?
— В Америку.
— Кто вас туда пустит? И на какие деньги?
— Ну, украду в конце-то концов.
— Кстати, вам известно, каким образом Марк собирался перевезти за границу двести тысяч долларов?
— Понятия не имею. — Алеша задумался, глядя на свечу, сжимая в руке пистолет. — Когда мы остановились под мостом, он зашевелился, приходя в себя, и сказал: «Скорее, Митя, времени нет…» Это, должно быть, купец ихний, из «Страстоцвета», занятный мужик. Но времени уже не было, я ударил его гаечным ключом.
— Вы его так измолотили…
— Чтоб никто не узнал. И пистолета тогда у меня еще не было. Ну хватит, точка. Чего вы свой-то прячете? Устроим дуэль.
Самоуничтожение
Сашка рывком распахнул дверь, весь собранный и напряженный. В руке столовый нож.
— А, это ты!
— Специально позвонил, чтоб тебя не колготить напрасно.
— Я-то готов, но никого…
— Это уже не важно. За машиной приехал, не рискнул вчера чужую «волгу» у трех вокзалов оставить.
— Да что происходит?
— Надо Дашу из богадельни забрать.
— Откуда?
— Она ранена в Зеленом Камне, я отнес ее к врачу. В общем, поехали.
— Валь, приди же в себя! Мне оставаться в засаде?
— Нет, он умер.
— Кто?
— Алеша.
— Ну и что? Он давно умер.
— Сегодня ночью.
— Валь, ты в своем уме? Этот несчастный на кладбище…
— Там другой. Марк.
— Я еду с тобой!
Диалог в автомобиле.
— Кабы я был профессионалом и допросил костюмера на поминках по всем правилам, подробно, может, Боря остался бы в живых. Но эти похороны, эти гробы…