Век перемен
Шрифт:
«Правдой» маму, задыхающуюся от волнения и счастья. Взрослые шепчутся втайне от ребёнка, и тычут в газету, и читают друг другу, и повторяют, не веря глазам. Могу, однако, констатировать, что страх перед публикациями за рубежом и опаска превысить квоту на евреев осталась у деда до конца жизни. Как и боязнь применять новые методы лечения…
Другим врачам пришлось много хуже.
То же второе апреля. Разговаривают две подруги моей бабушки. Муж Славы Львовны Эмдиной, Павел Иосифович, уже два месяца в тюрьме. Слухи о пытках, о признаниях заставляют содрогаться. А муж Ольги Самойловны Миндлиной (Трумпельдор), Самуил Семёнович, завкафедрой факультетской терапии, безвременно умер год назад.
Дед умер в сентябре 1972 года у меня на руках. В июле он очень неохотно ушёл на пенсию. Ужасно тосковал без работы. В августе поехал погостить к дочери в Нальчик. Накануне смерти я встретил его с поезда на ростовском вокзале. Он кряхтел, покашливал. На следующий вечер у него начался отёк лёгких. Потерял сознание. Я сидел рядом с его постелью. В какой-то момент глаза его открылись, он знакомо, осмысленно, всепонимающе и печально на меня посмотрел и согласительно моргнул глазами: да, всё, и сомкнул веки.
Потом приехала скорая. Меня погнали в ближайшую аптеку за кислородной подушкой. Справка, свидетельство о смерти… Первый, и столько раз потом в жизни повторявшийся, тур по скучным конторам, похоронным бюро, завершавшийся бросанием кома земли в могилу.
Дед, дедушка Саша, был, пожалуй, главным в моей жизни воспитателем. Строгий, много сам работающий, практичный. Помню написанный его рукой ценник моих работ: «подмести пол – 10 копеек, помыть машину – 15 копеек, вынести мусор – 5 копеек» … До мытья посуды, однако, маскулинное трудовое воспитание не доходило. А вот выбрасывать мусор было делом нелёгким. В назначенное время к дому подъезжала мусорная машина и открывала ковш. Пластиковых пакетов для мусора в СССР не существовало. Жильцы стояли в ожидании машины с жестяными вёдрами, наполненными жидковатым мусором – пищевыми и бытовыми отходами. Толпились у ковша, вываливали туда содержимое (исподтишка при этом с любопытством подглядывая, что содержится в мусоре соседей). Проблема состояла в том, что водитель не был пунктуален. Ждать мусорку приходилось до получаса.
Дед обожал технику. и мог себе позволить. Автомобиль «Москвич-401» (так назывался маленький немецкий опель с трофейного завода) он купил ещё до моего рождения. Потом купил новый, а прежний отдал сыну Жозику. Этот «Москвич» стоил 8000 руб. А зарплата советского профессора была до поры до времени 6000 руб. В месяц! Ну а в 1958 году была приобретена истинно советская «Волга» с оленем на капоте. 40 тыс. руб. В те же дни появилось ещё одно техническое чудо – магнитофон «Яуза». Помню незнакомый звук собственного голоса, рассказывающего о преимуществах «Волги» перед «Москвичом» … Бобины, увы, утеряны.
Водил, однако, дед неважно, как человек, севший за руль почти в шестьдесят. Как-то раз перевернул автомобиль с домочадцами – с одной стороны спустило колесо, а он стал крутить руль в противоположную сторону. и зарплата в 1961-м сдулась: в момент хрущёвской денежной реформы – власти пытались скрыть инфляцию – «старые» 6000 превратились в 600 «новых» рублей с последующим скачком инфляции (помню бабушку: «Петрушка как стоила пять копеек пучок, так и стоит!»). А однажды, придя в мединститутскую кассу, он обнаружил, что всем профессорам без предупреждения снизили зарплату с 600 до 500 – хрущёвское хамство, попытка выправить трещавший бюджет СССР. Тем не менее кухонный комбайн, стиральные машины… А на 16-летие в 1964-м я получил в подарок огромный магнитофон «Тембр», 320 руб. (!), – чудо советской техники. Не для танцев: мелодии Окуджавы сопровождали ежедневную многочасовую подготовку к экзаменам в МГУ.
Образование деда было не дворянским, его дошкольное детство было идишским. Однако его русский был безупречен, лёгкий
Магнитофон «Тембр», предназначен для двухдорожечной записи
или воспроизведения звука, габариты – 600 x 450 x 300 мм, вес – 33 кг. 1964 г.
Бабушка Рося и дедушка Мося
Семья Ципельзон. Ок. 1900 г.
Сидят: Захар Ципельзон; муж Ципы Ципельзон; Гинда Мовшевна Ципельзон (1840 – 18 мая 1918), моя прапрабабушка; Фальк (Филипп, 1862 – 26 декабря 1942, Свердловск), мой прадедушка; жена Матвея. Стоят: Фейга, жена Захара; Ципа;
Сарра (Софья Вениаминовна, 1873 – 3 октября 1943, Свердловск), моя прабабушка; Матвей Ципельзон
Родители отца не были так мне близки, как мамины, с которыми жил. Имелась между семьями некоторая антипатия. Вероятно, неприязнь Иды к зятю частично переносилась на его родителей. Мои походы к ним ею, мягко говоря, не поощрялись. Хотя жили в пяти минутах, тоже на Горького. В скромнейшей квартире. Полторы комнаты, туалет во дворе. А происходили Рося и Мося из состоятельных ассимилированных еврейских семей.
Рася Израилевна Геберович, Рося, как её называли в семье, родилась в Таганроге 3 марта 1895 года. Таганрог был основан Петром I, у него появилась даже идея перенести в этот приморский город, из которого открывался выход в Средиземноморье, российскую столицу. Северная Европа перевесила. Предположу, что с южной столицей развитие России пошло бы совсем по-иному, более тёплому сценарию…
Бабушкино свидетельство об окончании медицинского института
Без столичной роскоши и строгости Таганрог развивался как свободный купеческий город, южный порт. К тому же входил до 1887 года в черту оседлости. А после – городская дума упросила царя оставить евреев на месте. По сведениям на 1872 год, в Таганроге числилось 1087 купцов, среди которых русских было 334, евреев – 242, греков – 481 и немцев – 30 человек.
Отец Роси, Израиль Зелманович Геберович, родившийся в 1868 году, служил в банке. Мать, Хая-Рива Берковна Мознаим, 1871 года рождения, – купеческого рода (родословную семьи Мознаим я проследил до 1780 года). Рося училась в лучшей таганрогской женской гимназии. Её подругой-одноклассницей была Фаня (Фанни Гиршевна) Фельдман (Раневская), ставшая великой русской актрисой. Многие годы Рося с Раневской переписывались. В 1914-м Рося поступила в Харьковский женский медицинский институт. Одновременно с другой моей бабушкой, Идой Ошеровской. Так учились в одной группе две мои будущие бабушки. Оканчивали они в июне 1918-го, в разгар Гражданской. По счастью, и Харьков, и Ростов были под белыми: после победы большевиков частный университет был ликвидирован.