Век-волкодав
Шрифт:
— Мы здесь не одни, оружие вам не поможет. Я вам не враг, Ольга. Ладно… Может, так и лучше, теперь вы предупреждены и, очень надеюсь, будете осторожнее. Честное слово дадите? О нашей встрече никому — и никогда.
Бывший замкомэск быстро кивнула, не убирая пальцев с кобуры.
— Слово! Никому — и никогда. Клещами не вырвут.
— Верю…
Доминика, глубоко вздохнув, внезапно подняла руку. Между пальцев блеснуло что-то яркое, похожее на маленькую звезду.
— Тогда вам лучше заснуть. Ненадолго, на несколько минут. Хотите колыбельную?
Ответить Ольга не успела, как и удивиться. Серый зимний день исчез, подернулся черной непроглядной пеленой, а в ушах зазвучал сухой старушечий голос.
«Господь милостив к бунтовщикам и разбойникам, потому как сам вырос на Хитровке. Сам свинец заливал в пряжку,
«Сейчас упаду», — поняла девушка, но чьи-то руки подхватили и бережно опустили на теплый снег.
«Соседней яблони яблоки кислые, сами на ладонь просятся — Господь через забор лезет, морщит переносицу, а тут Ванька Каин — жадный, сорок лет в обед стукнет, лезет с двустволкой через крыжовник, хрипит, лает. Господь видит такое дело и смело прыгает через Каина, теряет яблоки, они из рубахи как живые катятся, но донёс-таки три-четыре самых кислых, самых вкусных…»
2
Лёнька Пантелеев — сыщиков гроза, ловко выудив из кармана пальто твердую картонную пачку с изображением цыганки, щелчком выбил папиросу, закусил зубами мундштук. Смять гармошкой не решился, не принято такое у здешней публики. Зачем добрых людей в удивлении оставлять? Потому и зажигалку прикупил местного производства, очень неудобную, на две руки. Не зажигалка — целый пулемет. А «Gitanes» этот, если подумать, дрянь дрянью, даром что пачка красивая.
«Эх, яблочко, пойдешь закускою. Пьем да курим мы все французское!»
Морщиться не стал, выдохнул дым, поправил шляпу. Хоть и зима, а шапок здесь не носят, во всяком случае, в центре. А тут, считай, самый настоящий центр и есть. Как выразился прогрессивный писатель Эмиль Золя, Чрево Парижа — Le Ventre de Paris. По влажной от утреннего тумана торцевой мостовой ходко катятся двухколесные телеги, гремят копыта крепких гривастых першеронов в хомутах, покрытых бараньими шкурами, бичи щелкают, возчики «кровь христову» поминают. У французов, оказывается, это самое гадкое ругательство и есть.
Леонид поглядел налево, где рыночная площадь плавно перетекала в улицу. Там уже были не телеги — авто, одно за другим, непрерывным гудящим потоком. С непривычки даже боязно, без feux de circulation [14] на другую сторону не перейдешь, враз под колесами окажешься. Вспомнился знакомый с детства Питер. В Гражданскую улицы совсем опустели, даже на Невском авто не каждый час увидишь. А уж на Васильевском вообще тишина, словно мор напал. При НЭПе, конечно, поживее стало, но не слишком. То ли дело здесь, самый буржуйский разгул!
14
Светофор (франц.).
Пальто и шляпу Леонид купил вчера на маленьком блошином рынке неподалеку от Сены. Специально выбирал, чтобы не новое было, но и не совсем рванье. Обувь рискнул оставить прежнюю, чтобы мозолей не натирать, а вот папиросы с зажигалкой сменил, хоть и привез с собой дюжину коробок любимого «Марса». Надо будет еще и костюмчик подобрать, но с этим спешить не стоит, приглядеться следует.
Зато документ уже есть — большая белая книжка с большими буквами на обложке. «Passeport Nansen» [15] , лучший друг эмигранта. Всем хорош, а особенно отсутствием фотографии. Приметы, правда, описаны, но вприглядку, дюжина под такие подойдет. Один раз здешние «ажаны» уже проверили. Скривились, буркнули что-то, но отпустили, даже не забыли козырнуть.
15
Нансеновский паспорт — международный документ, который удостоверяющий личность, выдавался Лигой Наций беженцам без гражданства. Разработан в 1922 году знаменитым полярником Фритьофом Нансеном, комиссаром Лиги Наций по делам беженцев.
Пора на дело, Фартовый?
Товарищ Москвин на такой вопрос даже не стал отвечать, сходу отнеся к провокационным. Какое там «пора»! За два дня даже приличный
Этого типа Леонид приметил почти сразу. Стоит чуть в стороне от площадки, где товар сгружают, на людей не смотрит, на богатырей-першеронов тоже ноль внимания, а от тюков и ящиков вообще рожу воротит. В небо глядит, иногда, разнообразия ради — на собственные ногти. А вокруг двое мальчишек в драных клифтах. Эти как раз бегают, у народа денежку просят. Круг-другой сделают — и к ценителю собственных ногтей. На миг малый подбегут, словно бы случайно, и назад, у телег мелькать. Дело понятное, хоть сразу сыскарей из Первой бригады зови, зато тип любопытный. Одет просто, почти как сам Леонид, зато держится иначе. Недокуренная папироса за ухом торчит, пальто нараспашку, шляпа-котелок на затылке. Волосы зачесаны назад, галстук — бабочкой, пиджачок узкий, приталенный, а брюки по щиколотку — носки видать. Рубашка мятая, зато из дорогих, в хорошем магазине куплена. В общем, хоть и неряха, зато с «шиком» и с воображением. Девицы мимо проходят, взгляды кидают. [16]
16
Реалии Парижа 1924 года позаимствованы из рассказов Алексея Николаевича Толстого. Автор искренне благодарит своего именитого коллегу.
Бывший чекист взглянул на объект, запоминая на всякий пожарный, затушил папиросу, за правым ухом пристроил. Теперь пальто расстегнуть, благо не мороз… Можно идти, нужный человек появится минут через пятнадцать. В Чрево лучше не соваться, стороной обойти. Улица как раз за рынком, как раз четверть часа неспешной ходьбы. Проверено!
В последних числах января советский гражданин Леонид Семенович Москвин пересек эстонскую границу — легально, с заграничным паспортом и совершенно невинным багажом. Через три дня, уже в феврале, эстонец Лайдо Масквинн сел на пароход в Ревеле с билетом второго класса до французского города Гавра. Таможенный контроль был самым поверхностным, и новоявленный гражданин свободной Эстонии решил рискнуть. Кроме «нансеновского» паспорта, в багаже притаился новенький «бульдог-паппи». Оружие по сравнению с любимым «маузером» казалось совершенно несерьезным, зато «щеночек» прекрасно прятался под пиджаком, ничем себя не выдавая. Резинку для «эсерика» Леонид уложил в чемодан еще в Столице.
В Париже господин Масквинн устроился в недорогом отеле в 10-м округе неподалеку от площади Республики. Прошелся по центру, купил разговорник, прислушался к чужой непривычной речи. Несколько самых нужных слов запомнились сразу, остальными же бывший чекист решил пренебречь. Иностранцев в столице прекрасной Франции полно, и безъязыкий эстонец никого не должен удивить.
«Нансеновский» паспорт пришлось достать из тайника в чемодане через два дня, когда Леонид впервые увидел нужного человека. Разглядел во всех деталях, хотел проводить до дому — и с интересом убедился, что искомая личность после службы спешит отнюдь не домой. Первый раз такое могло оказаться случайностью, но когда маршрут в точности был повторен на следующий день, товарищ Москвин сомнения отбросил. Тогда и прикупил пальто вместе со шляпой и зажигалкой. Господин Лайдо Масквинн был одет прилично, но слишком уж не по-парижски. Не годились и часы. Респектабельная серебряная «луковица», вполне подходящая для партийного работника, на здешних улицах смотрелась странно. Требовались наручные. Товарищ Москвин хотел было приобрести на том же блошином рынке потертую старую «Омегу» с минутным репетиром, но в последний момент решил раскошелиться, купив в фирменном магазине новинку — швейцарский «Harwood». Часы заводились сами собой, о чем сигнализировала цветная точка в отверстии циферблата возле цифры «6». [17] Леонид остался доволен. С таким дивом на запястье можно смело отправляться не только в поход по парижским улицам, но и прямиком на Тускулу.
17
В нашей истории эти часы появились в продаже только год спустя.