Век вожделения
Шрифт:
— Ну… — произнес он.
Она почувствовала, как ее глаза закатываются за веки, тело содрогнулось в знакомой блаженной конвульсии и безжизненно раскинулось на кушетке. Федя убрал руку, вернулся к столу и, сев, опрокинул в рот содержимое бокала.
— Что ты теперь скажешь о профессоре Павлове? — полюбопытствовал он.
Она оставила вопрос без ответа. В голове у нее плыл туман, который ей ни в коем случае нельзя было разгонять; тело стало вялым и неподвижным. Без малейшего напряжения мысли она пришла к заключению, что пережила только что унижение, с которым не сравнится никакая низость, которую способен проделать пьяный забулдыга с последней проституткой, и что всю оставшуюся жизнь она будет ненавидеть его
— Тебе лучше? — спросил заботливый Федя и приобнял ее. Он явно решил, что настало время перестать валять дурака и заняться любовью по-настоящему. Она спокойно сняла его руку с талии и опустилась в кресло рядом с мяукающим радио.
— Где ты этому научился? — тихо спросила она, выключая радио.
Федя хохотнул, хотя уже чувствовал нетерпение: проделанный фокус привел его в возбуждение.
— Простой прием из павловского арсенала, — сказал он с улыбочкой.
— Эта хватка играет роль колокольчика, дребезжащего всякий раз, прежде чем собаке дадут есть?
— Да. Но сейчас мы придумаем кое-что получше, чем просто колокольчик, — сказал он, приближаясь.
— Подожди. Я думала, что на людей такие вещи не действуют.
— Почему же? Рефлекс расширения зрачка всегда можно проверить, даже без гипноза. Звон колокольчика — расширение зрачка, удар гонга — сужение. Очень просто.
— Что еще можно сделать с человеком?
— О, многое… Ты идешь? Может быть, потом сходим в кафе?
— Где ты этому научился?
— У коллеги, который интересовался такими штучками. — Внезапно тон его голоса и выражение лица резко изменились. — Почему ты задаешь столько вопросов?
Все тем же ровным голосом она ответила:
— Ты только что проделал со мной интересный эксперимент. Мне стало любопытно.
До него начало доходить, что по какой-то глупой причине, понятной одним женщинам, она чувствует себя оскорбленной.
— Это же была всего лишь шутка, — сказал он. — Просто чтобы доказать тебе, что профессор Павлов прав и что болтовня о загадках — сплошные предрассудки…
Она подняла свое бледное, перекошенное лицо, но не издала ни звука. Он смирно придвинул второе кресло и сел напротив нее.
— Что произошло? — мягко спросил он.
— Думаю, мы не сможем больше встречаться, Федя, — выдавила она.
Последовало молчание.
— Ладно, раз ты не хочешь… — ответил он как ни в чем не бывало. — Но почему?
— Ни к чему начинать все сначала. — Она знала, что наступил момент встать и уйти, но не могла пошевелиться.
— Если ты хочешь прекратить наши отношения, — холодно выговорил Федя, — то я требую объяснений.
Хайди чувствовала себя истерзанной и опустошенной и собиралась с силами, чтобы встать.
— Почему тебе все нужно объяснять? — вымученно спросила она.
— Потому что… — Он сам удивился, зачем так настаивает на объяснении причины разрыва, и не нашел ответа. Это вызвало у него раздражение. — Потому что прекращать отношения глупой ссорой и без всяких объяснений — просто некультурно!
— Хорошо. Мне не нравится, когда надо мной ставят эксперименты. — Наконец у нее нашлись силы, чтобы оторваться от кресла.
— Так дело в этой шутке? — Он приободрился.
—
Она подхватила сумочку и прошла уже половину пути до двери. Он ожидал грандиозной прощальной сцены со слезами, завершением которой станет примирение или драматическое бегство. Ее бесцеремонность лишила его дара речи. Ему хотелось преградить ей путь, однако обида и возмущение удержали его на месте. На долю секунды, когда она потянулась к дверной ручке, его сердце замерло от ужаса, и в голове пронеслись различные варианты действий. Он мог схватить ее и потащить на кушетку; он знал, что она станет отчаянно бороться, но в тот момент, когда он преодолеет ее сопротивление и овладеет ею, она сдастся и ответит на его любовь еще более пылко, чем когда-либо раньше. Возможно, именно эта уверенность в неминуемой победе заставила его отказаться от подобной попытки. Он чувствовал, что с него довольно ее безудержной страсти; всю жизнь он отдавал предпочтение женщинам, либо изображавшим холодность и уступавших якобы только силе, либо становившимся в его объятиях по-матерински ласковыми, как та маленькая татарка в Баку… Она открыла дверь и была уже готова исчезнуть за ней, даже не повернув головы. Федя успел сказать ей в спину придушенным голосом:
— Ты забыла свои фартуки и все прочее.
Она пожала плечами и пропала, так и не обернувшись. Пожатие прямых худеньких плеч было последнее, что он видел. Он слышал, как она надевает в коридоре пальто. Потом за ней защелкнулся замок входной двери. Она даже не хлопнула дверью, как поступила бы на ее месте представительница нормальной, жизнеспособной цивилизации… Федя неожиданно расхохотался вслух, представив себе, какую дикую сцену закатила бы ему девушка на родине. Они называют это «хорошими манерами», наряду с умением заказывать вина в ресторане; на самом деле все это — жуткое лицемерие и бесплодный разврат.
Федя зажег сигарету и потянулся, чувствуя облегчение. На часах было всего полдвенадцатого; через несколько минут он окажется в оживленном кафе и, возможно, найдет там девушку, с которой не придется терять время в бесконечных спорах. Он включил радио на полную громкость и отправился в ванную. Затем он повязал перед зеркалом новый галстук и принялся ожесточенно приглаживать свои коротенькие волосы, благодушно улыбаясь самому себе.
Оказавшись на улице, Хайди сделала глубокий вдох. Безлюдная улица была покрыта тонким слоем свежевыпавшего снега; в воздухе медленно плыли огромные снежинки. Она вытянула руку, чтобы поймать хоть одну, а потом неожиданно для себя самой нагнулась, зачерпнула пригоршню снега и стала тереть им лицо. Тоненькая обжигающая струйка талой воды сбежала вниз по шее и устремилась вдоль позвонков; от приятного пощипывания она снова почувствовала себя чистой. Где-то за спиной раздался стук двери; ей взбрело в голову, что Федя выскочил на улицу и станет сейчас уговаривать ее вернуться. Она ускорила шаг, потом вдруг перешла на бег. Оказавшись на углу бульвара, она, задыхаясь, прыгнула в такси, подрулившее на ее счастье к стоянке. Теперь можно было обернуться; однако улочка, которую она только что преодолела бегом, была пуста.
VII Об Антихристе
По словам Жюльена, Борису стало лучше — во всяком случае, его физическое состояние теперь не вызывало опасений. Врачи пробовали давать ему какие-то новые антибиотики, но безрезультатно; затем, поздней осенью, когда климат долины Сены оказывает на страдающих заболеваниями груди особенно плохое влияние, наступило неожиданное улучшение. Возможно, сказались принятые лекарства, возможно, дело было совсем в другом — как туманно намекнул Жюльен.
— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Жюльен. Шел первый день нового года, и они с Хайди брели вдоль набережной по направлению к отелю, где проживал Борис.