Века и поколения: Этнографические этюды
Шрифт:
— Говори, кто вскрыл грудь оленя, говори, кто внушал тебе мысль о вероотступничестве! — истерически кричал Ланда, тыкая пытаемого раскаленным прутом в голые пятки.
В камере стоял густой запах горелого мяса. Посланцы капитула, ужаснувшиеся увиденным, воскликнули разом:
— Брат провинциал, остановитесь! Ваш сан не позволяет вести такой допрос. Брат провинциал, вы…
Диего де Ланда, казалось, очнулся от исступления, бросил
— Братья, — вкрадчиво начал провинциал, — я здесь не по своей воле, а единственно по воле нашего господа. Я вами назначен духовным главой провинции…
Он помолчал и вдруг резко крикнул:
— Мне нельзя ждать, когда распорядится епископ брат Франсиско Тораль, не ведающий наших условий и могущий допустить безудержное распространение ереси. Я делаю так, как велит мне мой долг перед святой церковью, и пусть бог будет мне судья!
Он повернулся к палачу и дал знак продолжить пытку. Палач вставил в рот На Чан-челя рог и вылил в него из сосуда горячую воду. Затем вскочил на несчастного и стал топтать его. Изо рта истязуемого, из ушей и носа потекла вода пополам с кровью. В ужасе, многократно крестясь, посланцы капитула выскочили из подземелья во двор монастыря. Ланда не задерживал их. Он склонился, прислушиваясь к неясному шепоту На Чан-челя. На Чан-чель с последним дыханием как будто произнес: «Боже!» — и затих. На мертвом лице вдруг появилась и застыла улыбка. Провинциал отшатнулся и рухнул в кресло. Он просидел в беспамятстве несколько часов.
Монахи осторожно вынесли Ланду во двор. Когда провинциал очнулся, он удалился в свои покои и не появлялся на людях три дня. Служки подавали ему еду через окошко в двери. А по всей провинции продолжалась охота за отступниками, во всех монастырях сидели заключенные, их было много сотен.
Через три дня провинциал вышел на монастырский двор и продолжал инквизиторское расследование. Казалось, теперь уже ничто и никто не остановит его. Сто пятьдесят семь индейцев — мужчин и женщин — не выдержали пыток и скончались в монастырях. Более четырех тысяч остались навек калеками, но провинциал готовил самое страшное.
Члены капитула и испанские сеньоры, много месяцев наблюдавшие почти сатанинскую ретивость провинциала во имя Христа, знали о ропоте, который будоражил индейские селения и мог превратиться в восстание. Кто-то предлагал послать известие епископу, но опасался главного алькальда, бывшего заодно с Ландой, и самого Ланду.
В монастырь Мани не только упрятали отступников и на погосте схоронили умерщвленных пытками, но и свезли языческие идолы, манускрипты на оленьей коже, сосуды с рисунками, каменные алтари. Это были неповторимые образцы древней культуры майя.
После 10 июля 1562 г.
На широкой площади перед монастырем были разложены огромные кучи хвороста, сучьев, соломы. На 12 июля 1562 г. Диего де Ланда, возомнивший о своем всесилии, представлявшийся самому себе рукой провидения, назначил аутодафе.
Для самых знатных перед монастырем соорудили нечто вроде помоста с легким тростниковым козырьком от непогоды или жаркого солнца. Было много солдат и еще больше — нахмуренных, но не робких индейцев из разных селений. Были почти все настоятели монастырей провинции и соседних провинций. Почти все, так как те двое, что приезжали в конце прошлого года от капитула, отсутствовали. Может быть, они остались в своем приходе, может быть, отправились к епископу сообщить о дальнейших действиях Ланды, превышающих его права по сану.
В пять часов пополудни на помосте в окружении пышной свиты испанской и индейской знати появился главный алькальд. Затем распахнулись монастырские ворота и вышел провинциал в парадном одеянии. Он вознес к небу молитвы и затем дал знак. Из разных мест монастыря на площадь монахи вынесли пять тысяч языческих идолов, 13 каменных алтарей, 22 маленьких камня с изображениями, 27 свитков рукописей майя на оленьей коже и 197 сосудов с рисунками, изображавшими богов и божеств майя. К эшафотам, выстроенным во всех концах площади, подвели несколько десятков индейцев в колпаках позора.
Поднявшись на помост, Диего де Ланда вновь прошептал молитву и вновь подал знак. Вспыхнули костры. В них полетели языческие идолы, алтари и рукописи, сосуды и рисунчатые камни. Огонь пожирал камень, пожирал бесценные рукописные сокровища и разрушал творения талантливых рук человека. Солнце зашло, но от пламени десятков костров было жарко, как днем.
И снова Ланда подал знак. К несчастным, собравшимся у эшафота, подскочили палачи с бичами и ножницами. Кого-то они остригали наголо, кого-то били до крови бичами, кого-то просто толкали в костер или привязывали к столбу. У столбов возникали кучи хвороста, и взметнувшийся огонь поглощал привязанных к нему.
И в четвертый раз провинциал подал знак, не обращая внимания на гневные выкрики в толпе, на странный испуганный шепот на помосте среди знати.
Факелы, словно лучом солнца, озарили страшное зрелище. На погосте сотни людей, одетых в шутовские наряды — сан-бенито, под присмотром монахов разрывали могилы, где покоились погибшие под пытками. Они выталкивали их тела, которых уже коснулся тлен, и несли к площади. Трупное зловоние достигло помоста.