Вэкэт и Агнес

Рытхэу Юрий Сергеевич

— Вот будущие земляки за тобой едут, — сказал старпом.

В байдарках сидели странно одетые люди. Многие носили на голове разноцветные пластмассовые козырьки, а тот, что держал палку рулевого весла одной рукой, другой прикладывал к глазам бинокль.

Честно говоря, Спешнев ожидал увидеть самых настоящих дикарей и для этой встречи вооружился гуманными идеями, вычитанными в книгах Миклухо-Маклая. Однако люди, которые сидели в байдарке, вызывали смешанное чувство: с одной стороны, они были в необычной одежде, с другой — у них и бинокли, и светозащитные козырьки; и, главное, лица

у них совершенно осмысленные, открытые и симпатичные. На довольно хорошем русском языке человек, стоящий У руля и, видимо, главный, спросил, обращаясь к капитану:

— Учителя привез? Обещание выполнил?

— Все в порядке, Тоюк, — ответил капитан. — Хорошего учителя вам привез, молодого.

— Пусть спускается к нам в байдару, — деловито сказал Тоюк. — Торопиться надо. На китовую охоту собираемся.

С помощью моряков «Ставрополя» и местных жителей багаж учителя очутился в байдаре. Яков Спешнев простился с капитаном и экипажем. Старпом сочувственно произнес:

— Ни пуха ни пера. Не горюйте, народ хороший, приветливый.

Байдара направилась к берегу, а пароход, дав прощальный гудок и подняв тысячи птиц со скалистых гнездовки, двинулся в путь, огибая мыс Дежнева.

То, что поначалу показалось Спешневу нагромождением камней, оказалось человеческими жилищами. Они лепились по крутому склону, обрывавшемуся к морю.

На берегу стояли встречающие — женщины, мужчины и дети, будущие ученики Спешнева. Тоюк свободной рукой показал на небольшой европейский домик с двумя окошками, чудом выстроенный в этих скалах, и сказал:

— Твой школа.

Это здание до недавнего времени принадлежало американскому торговцу. Несмотря на легкомысленный вид, оно было хорошо утеплено и снабжено двумя кирпичными печками, для которых имелся небольшой запас угля.

Тоюк настороженно следил за выражением лица учителя.

— Утром будешь учить детей а вечером будем учиться мы, эскимосы…

— Постойте! — Яков Спешнев от удивления сел на шаткую табуретку. — Какие эскимосы? Я ехал в чукотскую школу. У меня в удостоверении написано: направляется выпускник Яков Спешнев учителем в чукотскую школу в селение Секлюк.

— Про то, что ты учитель, написано правильно, — сказал Тоюк, рассматривая бумажку, — и селение названо тоже правильно, но мы эскимосы, а не чукчи. Чукчи тут недалеко, за перевалом, там, куда ушел пароход. У них уже второй год работает учителем женщина.

— Что же делать? — растерянно спросил Спешнев.

— Работать надо, — ответил Тоюк. — Комсомолец?

Яков Спешнев утвердительно кивнул.

— А я большевик, — заявил Тоюк. — Партийной ячейка у нас есть, а комсомольский нет. Будешь делать такую ячейку…

Так началась жизнь Якова Спешнева на чукотской земле. Первый год был самым трудным. Ученики не понимали учителя, а учитель их. Почти на каждый урок приходилось приглашать Тоюка или же звать его накануне вечером, усталого после китовой охоты, и вдвоем составлять конспект будущего урока. Когда учитель извинялся, Тоюк строго говорил:

— Революцию делаем — какой может быть разговор?

Многое было удивительно для Якова Спешнева, но, пожалуй, больше всего поражал его Тоюк, первый эскимосский коммунист, человек

мудрый и сильный. Тоюк создавал Советскую власть в Секлюке, изгонял американского торговца. Он два года обивал пороги районных учреждений с просьбой прислать к ним учителя, а вот теперь был занят добыванием пекаря, человека, который умел бы печь настоящий русский хлеб.

Селение стояло на стыке многих дорог. Люди Секлюка хорошо знали и этот, и тот берег. Многие добирались до далекого Сан-Франциско, а дочь одного из здешних охотников училась в копенгагенском университете, куда она поступила с помощью Руала Амундсена. Народ Секлюка — бывалый и восприимчивый ко всему новому. Среди эскимосов нарождались свои купчики, но Советская власть остановила их рост, а те, кто уже не мог переменить жизнь, переправились на тот берег, покинув ради богатства родину и могилы предков.

На второй год Яков Спешнев уже сносно говорил по-эскимосски, отлично стрелял из винчестера, мог освежевать нерпу, кидал гарпун в моржа, клал печь, строгал, пилил и сколачивал школьные парты, умел чинить часы, примус и подвесной мотор "Архимед".

На большом ржавом руле, снятом с какого-то корабля, Яков Спешнев писал слова: "Пахнет сеном над лугами", и в сердце заползала тоска.

К школе сделали пристройку, учеников становилось все больше, и Тоюк отправился добывать второго учителя. Доехал до Анадыря и привез такую красавицу, что Яков Спешнев долго не осмеливался поднять на нее глаза, а повзрослевшие ученики втайне посмеивались над ним.

Весной Екатерина Семеновна и Яков Иванович поженились.

Пять лет провел в эскимосском селении Яков Иванович со своей семьей. Он уже не думал, что когда-нибудь покинет эти скалистые берега. Но вот пришло назначение в школу-интернат в соседнее селение, а оттуда Якова Ивановича перевели в районный отдел народного образования. С поста заведующего Спешнев ушел на фронт.

Семья осталась в районном центре. Через год жена переехала обратно в Секлюк, где уже была не начальная, а семилетняя школа, и здесь провела четыре долгих военных года.

Яков Иванович воевал на Северном фронте. Он дослужился до майора, а когда демобилизовался, ему предложили преподавать в суворовском училище в одном из южных городов. Но Спешнев рвался на Чукотку, ставшую ему родной землей.

Он вернулся в Секлюк и застал свою семью в полном здравии. Екатерина Семеновна рассказывала, что эскимосы все долгие четыре года ухаживали за ней, приносили лакомую добычу, одевали в меха ее детей. Яков Иванович поработал директором секлюкской школы, потом снова перешел в районный отдел народного образования.

А тем временем на Чукотке происходили большие перемены: люди покидали яранги и переселялись в деревянные дома. В эти годы Яков Иванович был избран председателем районного Исполнительного комитета. Лучшей кандидатуры невозможно было найти: Яков Иванович не только отлично знал весь район, от самых его глухих селений до больших прибрежных поселков, ставших центрами промышленных округов, он знал чуть ли не каждую эскимосскую и чукотскую семью и, что бывает редко среди руководящих товарищей, отлично говорил на двух главных языках района.