Вековые конфликты
Шрифт:
Составленный в 1583 году меморандум, авторство которого приписывали Аллену, рисовал Англию страной, где две трети населения открыто или тайно симпатизируют католикам и только ждут удобного момента, чтобы сбросить ненавистное иго еретиков. В Англии вновь активи-чировались лазутчики «Общества Иисуса». Во время обсуждения в парламенте в 1584 и 1585 годах билля против иезуитов и других агентов международной контрреформации член палаты общин от Саутгемптона Томас Дигс назвал их «адскими псами, прикрывающимися славным именем Иисуса». Несколько позднее Аллен прямо призывал английских католиков, если они дорожат спасением души, не сражаться за «бесчестную, развратную, проклятую, отлученную от церкви еретичку, являющуюся помором для ее пола и монаршего сана, главным воплощением греховности и мерзостей нашего времени…» и т. п.
В отношении Англии планы католического лагеря сводились теперь к попытке одним ударом подорвать ее сопротивление власти контрреформации в лице вселенской монархии Габсбургов. А чтобы такая массированная фронтальная атака наверняка увенчалась
Послание это было получено при посредстве дона Мен-досы, связи которого с Марией Стюарт были установлены через ее агентов Томаса Моргана в Париже и Джилберта Джифорда" в Англии, действовавшего в тесном контакте с французским посольством в Лондоне. Разумеется, при этом ни дон Мендоса, ни Томас Морган не подозревали, что учтивый джентльмен из Стаффордшира Джилберт Джифорд, несмотря на свою молодость, уже не первый год являлся двойным шпионом. И именно через него Уолсингему удалось сфабриковать знаменитый «заговор Бабингтона», участники которого поклялись убить Елизавету и, главное, сначала наладить тайную переписку с Марией Стюарт, что стало бы доказательством одобрения ею их планов. Агенты королевского министра не только снимали копии писем, но, обученные искусству подделывать почерки, вероятно, добавляли в текст то, что хотел видеть сэр Фрэнсис. А он желал иметь доказательства, что Мария Стюарт прямо и недвусмысленно одобряла намерение убить Елизавету. Это создало бы удобный предлог для казни опасной пленницы. И хотя именно поэтому кое-какие из писем Марии Стюарт вызывают серьезные сомнения в их подлинности, это вряд ли относится к посланиям, отправленным ею Филиппу II.
26 мая 1586 г. шотландская королева посылает дону Мендосе крайне рискованный ответ на два его письма. В нем она выражает скорбь по поводу того, что правящий Шотландией ее сын Яков упорствует в приверженности к протестантской ереси. В письме Марии содержится важное заявление: «Я решила, что в случае, если мой сын до моей смерти не вернется в лоно католической церкви (а на это остается очень мало надежды, пока он находится в Шотландии), я уступаю и завещаю свои Права на наследование этой (английской.
– Авт.) короны королю, Вашему господину, при условии, что он отныне возьмет под свою защиту как меня, так и государство, и дела этой страны. Следуя голосу собственной совести, я не могу наделить этой ответственностью государя, более ревностного в отстаивании нашей религии и более способного во всех отношениях восстановить ее в этой стране, как того требуют высшие интересы всего христианского мира»7. В заключение королева просит сохранить в строгой тайне ее письмо, поскольку, если о нем узнают еретики во Франции, это приведет к потере наследства, причитающегося Марии как вдове французского короля (Франциска II), а в Шотландии - к окончательному разрыву с ее сыном. Крайняя опасность, которой подвергала себя королева, отправив это письмо, и о которой прямо в нем говорится, заставила отдельных историков усомниться в подлинности этого послания8. Однако, было оно фальшивкой или нет, важным являлось то, как на него реагировала испанская сторона.
Мендоса поспешно уведомил Филиппа о письме Марии Стюарт и рекомендовал решительно выступить в ее пользу. И Филипп II, оставив прежние колебания, бросил жребий. 18 июля он пишет дону Мендосе: «Я был рад получить копию письма к Вам шотландской королевы вместе с Вашим письмом от 26 июня. Мое уважение к ней сильно возросло вследствие того, о чем она уведомляет меня в этом письме, и усилило мою преданность ее интересам, которую я всегда чувствовал. Все это не столько от того, что было ею сказано в мою пользу (хотя я очень признателен за ее слова), сколько потому, что она подчиняет свою любовь к сыну, которая могла бы отвратить ее от служения господу, общему благу христианского мира и Англии. Вы можете сообщить все это от моего имени и уверить ее, что если она будет следовать правильно избранному ею пути, то, как я надеюсь, господь вознаградит ее возвращением ей законных владений. Вы добавьте, что я буду очень рад взять под покровительство ее саму и ее интересы, как она того просит. Держите это дело в тайне в соответствии с ее желанием»9. Король предписал также доставить Марии значительную сумму денег. Изложение письма Филиппа было передано через Моргана (а следовательно, при любезном посредстве Джифорда
В то же время, в июле 1586 года, дона Мендосу посетил английский католический священник Боллард, осведомивший посла о подготовке заговора с целью умерщвления Елизаветы и реставрации католицизма в Англии. Боллард, стремившийся выяснить, могут ли заговорщики рассчитывать на помощь Испании, был католическим фанатиком, а не наемным провокатором, как некоторые из его ближайших сообщников. Тогда же, 26 июля, уже будучи посвященной во все планы заговорщиков, Мария Стюарт посылает новое письмо дону Мендосе: «Мне особенно приятно убедиться в том, что католический (испанский.
– Лет.) король, мой добрый брат, начинает противодействовать заговорам и покушениям со стороны королевы Англии, направленным против него, и не из-за благ, которые я ожидаю от этого для себя лично, но главным образом из-за поддержания королем его репутации в христианском мире, что затрагивает меня особенно сильно» °. Мария сообщала далее, что она перестала предаваться унынию, узнав о намерении Филиппа II, так как положение теперь в корне изменилось. Правда, для самой Марии это окончилось разоблачением ее роли в «заговоре Бабингтона» (являвшемся на деле в своей основе полицейской провокацией), за которым последовали суд и смерть на эшафоте.
Через 10 дней после казни Марии Бернардино де Мендоса, перемежая лицемерные вздохи с явственным удовлетворением, писал: «Поскольку господь ради своих целей пожелал, чтобы эти проклятые люди совершили сие деяние, совершенно ясно, что его намерением является передать оба королевства (Англию и Шотландию.
– Авт.) в руки Вашего величества»". К этому времени Филипп уже располагал письмом Марии, в котором она лишала права наследования своего сына Якова и назначала своим преемником испанского короля. В дополнение к этому притязания Филиппа II могли быть подкреплены И его правами как супруга королевы Марии Тюдор, скончавшейся почти за три десятилетия до этого…
Если «заговор Бабингтона», сыгравший на руку не только английскому, но и в известном смысле испанскому правительству, был сфабрикован агентами Фрэнсиса Уолсингема, то другие заговоры были несомненно подлинными, и нити от них неизменно тянулись в испанское посольство, в иезуитские семинарии в Бельгии или Италии, где обучались английские эмигранты-католики. Заговоры не прекращались до начала XVII века. Если Мария Стюарт и Филипп II - живые воплощения самого векового конфликта, то его секретная дипломатия столь же отчетливо отразилась в облике упомянутого выше дона Бернардино Мендосы. Посол в Англии (в первой половине 80-х годов), организатор заговоров (после неудачи очередного из которых ему пришлось покинуть Лондон), Мендоса с неменьшим рвением занялся разжиганием религиозных войн. Он - закулисный организатор Католической лиги во Франции; агенты дона Мендосы, главы английских иезуитов в Англии отца Парсонса и их коллеги активно подвизались в Амстердаме и Копенгагене, Стокгольме и Варшаве - повсюду, где плела свои сети контрреформация.
В центр ее внимания снова выдвигалась Германия, особенно по мере того, как становились все менее реальными планы победы в других странах. Преемники Карла V - Фердинанд (1558-1564) и Максимилиан II (1564-1576) пытались поддерживать Аугсбургский религиозный мир, считая это необходимым для сохранения «спокойствия», особо важного при турецкой угрозе.
Особенностью ситуации наряду с возрастанием влияния протестантских княжеств на Севере было быстрое распространение Реформации в наследственных владениях Габсбургов, особенно в Чехии и в той части Венгрии, которая оставалась под их властью. Таким образом, ересь проникла в те земли, опираясь на которые австрийские Габсбурги прежде всего могли рассчитывать возобновить борьбу за укрепление власти императора Германской империи. Это порождало попытки венского двора сохранять определенную степень религиозной терпимости в собственных владениях, чтобы использовать их ресурсы в интересах контрреформации в Германии и Европе в целом. «Зараза» коснулась даже императорского дома. Эрцгерцог и будущий император Максимилиан II серьезно склонялся в пользу Реформации. Он читал богословские сочинения лютеран, переписывался с герцогом Вюртембергским и другими протестантскими князьями. В числе его приближенных были лютеране, и он даже подумывал об отречении и переезде во владения протестантского курфюрста Палантината Фридиха III, если тот согласится предоставить ему убежище. Только в 1561 году он поклялся жить и умереть в лоне католической церкви. Впрочем, когда в 1576 году пришла ему пора умирать, он скончался, не приобщившись святых тайн, - чудовищный факт, с точки зрения верующих католиков. «Несчастный умер, как жил»12, - доносил испанский посол из Вены.
Линия австрийских Габсбургов вызывала явное неодобрение в Мадриде и серьезные размолвки с Римом. Она казалась губительной лагерю воинствующего католицизма, особенно иезуитам. Лихорадочно пытаясь расширить свое влияние, насаждая свои семинарии и колледжи, заполняя Германию пропагандистской литературой, иезуиты с тревогой наблюдали за успехами, которые одерживал протестантизм в Рейнских областях и даже в Баварии и Австрии, считавшихся опорами католической партии.
Вступление на императорский престол Рудольфа II (1576-1612) позволило иезуитам постепенно повернуть политику австрийских Габсбургов в сторону репрессий и прямого противоборства с Реформацией. Имевшие прежде местное значение, споры между германскими князьями рассматривались теперь через призму векового конфликта, принятие кем-либо из монархов протестантства или, напротив, возвращение в католичество - как нарушение баланса сил между обоими лагерями.