Вексель судьбы. Книга 2

Шушкевич Юрий

Низенькая старушенция, деловито подбоченясь, стояла перед ним и глядела на него ясными синими глазами, не выцветшими от возраста.

— Что же мне делать?— спросил у неё Алексей, словно невольно озвучивая заставший в глазах старушки вопрос.

Неожиданно лицо старушки сделалось серьёзным и даже на какой-то миг помрачнело. Она отвела взгляд в сторону, потом снова вернула его на Алексея, глядя пристально и внимательно, словно пытаясь проникнуть в самую его душу.

— Дай-ка я к лавице тебя отведу,— почти шёпотом ответила она, резко подавшись вперёд.

Алексей, пока что ничего не понимая, последовал за ней.

Старушка

перекрестилась и подошла к крошечной дверце сбоку от алтаря, принявшись перебирать ключи на гремящей связке. Алексей сперва подумал, что за этой дверцей хранятся какие-то припасы или травы, однако к своему изумлению он увидел покатый каменный свод, нависающий над уходящими вниз узкими каменными ступенями.

Ничего не говоря, старушка зажгла восковую свечу и вручила её Алексею со словами:

— Крестись, ступай вниз и приложись, пока не почуешь исцеления! Если не пропащий грешник - непременно исцелишься. Ну - крестись и ступай!

Алексей возвёл взгляд на иконостас и перекрестился - первый раз в жизни.

— Крестишься-то ты как… Старовер, поди? Ну, коли старовер, так оно, может, и лучше…

Алексей не стал её разуверять - принял свечу и согнувшись в три погибели с трудом пролез через дверцу, нащупал ногой начало ступеней и начал осторожно двигаться вниз.

Крутая лестница из древнего белого камня имела ступени почти нестёртые, что свидетельствовало о том, что ходили по ней нечасто. Стены и свод подземелья, выложенные не из резного купеческого кирпича, как вся церковь, а из куда более древнего белого камня, говорили о возрасте, исчисляемом не одной сотней лет.

Хотя свеча горела ровно и спокойно, свет её быстро таял в темноте, и Алексей спускался по лестнице почти вслепую. Единственное, что бросилось в эти минуты в глаза - несмотря на сильную сырость, на стенах не присутствовало никаких следов плесени, а в воздухе не было духа затхлости, обычного для любого подвала. Более того, чем ниже он спускался, тем, как ему казалось, воздух начинал становиться суше, теплее и даже вбирал в себя какой-то очень тонкий и волнующе-острый аромат неведомой далёкой земли.

Ступени кончились, и Алексей, пригнувшись, остановился на крошечной площадке, перед которой на небольшом возвышении из всё того же белого известняка покоилась потемневшая от времени и немного неровная каменная плита древней ручной обработки. Сразу над плитой начинался свод, не позволяющий стоять в полный рост. Более ничего здесь не имелось.

Алексей опустился на колени - крошечная площадка как раз позволяла это сделать - и сразу же ощутил, как от плиты исходит неуловимое тепло. Он зажмурился, чтобы удостовериться в этом своём ощущении,- и тотчас же почувствовал, как грудь и голову пронизывают незримые упругие волны, неведомым образом согревающие и несущие чувство восторженности - хмельной, бурной и радостной.

Алексей немедленно всё понял: эта самая “лавица”, приложиться к которой посоветовала ему старушка, и есть Гроб Господень, о котором говорил князь Михаил,- величайшая реликвия и святыня мира, ради обладания которой был сожжён и разорён Константинополь, а Россия, Святая Русь, в чьих непроходимых просторах византийские греки с новгородцами когда-то сберегли её от поругания, на протяжении веков становилась вожделенной целью для бесконечной череды войн и политических интриг.

Совершенно не требовалось напрягать воображение, чтобы представить, как когда-то на этом самом

камне три дня возлежало снятое с креста тело Иисуса, и что именно здесь, впервые на земле, смертное оцепенение оказалось поверженным и разбитым величайшим из чудес - Воскресением. Этим поразительным знанием, открывшимся внезапно, Алексей отчётливо осознавал и едва ли не воочию видел, как уже успевшее остыть смертное ложе наполнялось таинственными импульсами, как дрожь пробуждения пронизывала покрытое пеленами истерзанное тело, и как миллиардами ослепительных молний в нём возрождалась новая и отныне уже бесконечная жизнь…

Следы от этих молний были повсюду - в многочисленных трещинах, сколах и запёкшихся крошечных шариках окалины, которые не остывали уже без малого две тысячи лет.

Алексей установил свечу в небольшую расщелину, и не имея сил осознавать в полной мере происходящее вокруг, рухнул на святой камень, прижавшись щекой к его отполированной волнистой поверхности. От очередного прилива тепла, заставившего трепетать всё его существо, дыхание на миг пресеклось, и сразу же из глаз обильным потоком полились сперва горькие, а после - светлые слёзы.

Он в ужасе отпрянул, испугавшись, что его слёзы зальют и испортят святой камень - однако не успев даже коснуться его поверхности, они куда-то исчезали, оставляя лишь лёгкое и ни с чем не сравнимое благоухание далёких райских садов.

“Да, да, я жив, я действительно не сплю - и становлюсь свидетелем того, что невозможно и чего в принципе не может, не должно быть… Выходит, что Воскресение существует… Причём Воскресение настоящее, великое и подлинное, несравнимое с произошедшим со мной провалом во времени, который лишь на отмеренный срок вернул на землю прежнего меня, переполненного глупыми желаниями и неосуществимыми надеждами. Надежда же на это подлинное и наипервейшее Воскресение стоит всех желаний и богатств, прошлых и будущих. И что бы теперь ни происходило на земле, какими бы мрачными и злокозненными путями ни двигался бы мир к своему финалу, мне отныне не должно быть страшно - ведь я видел и отныне знаю, что составляет главную сущность и главное оправдание!!!”

…Алексей пришёл в себя лишь тогда, когда свеча, догорев до основания, погасла, и он испугался, что окажется в темноте. Однако тёплое свечение, исходящее из камня, продолжало озарять помещение пещеры, согревая и наполняя душу чувством прощения и радостью.

Перед тем, как расстаться с сокровищем, он решил найти остатки сгоревшей свечи, чтобы не бросать их в священном месте,- однако так ничего не обнаружил: непостижимым образом свеча сгорела без следа и пепла.

Выйдя наверх, Алексей настолько чувствовал себя по-иному, что даже забыл, что был болен. И лишь когда старушка поинтересовалась - прошёл ли у него жар ?- он осознал, что поправился совершенно.

— Только смотри, не говори никому, где был и что видел,— строго наказала Алексею старушка, когда уже на улице, запирая храм, он помогал ей продёрнуть навесной замок в дужки тяжёлого кованного затвора.— Боженька ведь не простит, коли много негожих людей враз набегут, да и погубят лавицу.

— Не бойтесь, об этом никто не узнает. Если Гроб Господень тайно сохранялся в нашей земле с тринадцатого века, то пусть ещё побудет - пока не придёт для него время.

— Ой!— старушка в неподдельном ужасе отшатнулась.— А ты откуда знаешь, что лавица - это сам Гроб Господень? Я ж тебе ничего не говорила!