Вексель судьбы. Книга 2

Шушкевич Юрий

Быстро и незаметно перекрестившись, сменщик надавил на виртуальную кнопку “Send”, и облегчённо выдохнув, отправился к открытому окну, чтобы, усевшись на подоконнике подальше от служебной аппаратуры, поболтать по телефону с дочкой начальника городской автоколонны.

Алексей же тем временем полностью завершил осмотр богатств зозулинского пакгауза, ничего нужного для дела в нём более не обнаружив. Можно было распрощаться с немного странной Изольдой Донатовной, которая, распевая незнакомые песни, дважды заглядывала на пакгауз, интересуясь ходом осмотра, и отправиться пешком по спокойной вечерней погоде в направлении охотбазы. Однако накопившаяся усталость и нежелание лишний раз появляться

на людях заставляли дожидаться возвращения Петровича.

Чтобы как-то убить время, Алексей оставался на пакгаузе, отстранёно и машинально перебирая ржавые корпуса мин, расколотые портсигары, истлевшие красноармейские книжки и навсегда остановившиеся часы. Он брал в руки и клал обратно все эти вещи, которые были ему понятны и близки, как никому другому, поправляя на них полиэтиленовые пакеты, словно погребальные пелёны, с острой горечью осознавая себя то ли расхитителем чужих могил, то ли восставшим из могилы.

Когда наконец раздался звонок и Петрович сообщил, что вот-вот будет, Алексей с облегчением покинул пакгауз, постучался в дом, чтобы попрощаться с Изольдой Донатовной, и вышел на улицу. И там, не успев даже закурить, прямо под окнами вельможного дома был задержан случайно оказавшимся поблизости полицейским патрулём.

Несколько минут возле патрульной машины царила возбуждённая суматоха: Алексей протестовал и пытался выяснить, за что именно его задерживают, а полицейские, проявляя невероятную вежливость и такт, пытались объяснить, что не происходит ничего страшного, что всё делается в интересах его же безопасности и блага, что ему обеспечат комфорт, “все условия” и при первой же возможности непременно проинформируют Министерство культуры.

Упираясь и продолжая протестовать, Алексей сознательно тянул время, чтобы ожидаемый с минуту на минуту Петрович увидел его задержание и смог бы затем что-то предпринять. Поэтому как только из-за дорожного перелома показался знакомый грустный фас их замызганных верных “Жигулей”, он театрально махнул рукой и согласился сесть в полицейскую машину.

За сценой задержания своего несостоявшегося клиента из окна особняка наблюдала также Изольда Донатовна, и надо заметить, случившееся ей совершенно не понравилось.

Здесь уместно сделать небольшое отступление и рассказать, что Изольда Донатовна Зозуля была женщиной не только властной и богатой, но и в высшей степени своеобразной. От многих других разбогатевших провинциалов она отличалась тем, что очень любила родной край и категорически не допускала для себя переезжать в областной центр или в Москву, не говоря уж об эмиграции в какие-нибудь жуткие и совершенно чужие Канны. Тут всё было ей знакомо, удобно и по-домашнему мило.

При этом бьющая через край энергия, которая у состоятельных эмигрантов обычно уходит на обживание на престижном месте, на новые привычки, знакомства и кутежи, в случае Изольды Донатовны полностью устремлялась в мистицизм и поиски внутреннего просветления. Она объездила все окрестные монастыри, побывала в костёле, синагоге и даже буддийском дацане, посылала щедрые пожертвования обществам теософии и уфологии. Среди здешних медиумов и спиритуалистов Изольда Донатовна считалась главной по подготовке к встрече Конца света, назначенного, как известно по календарю майя, на конец декабря 2012 года. И как раз когда Алексей постучался в дверь, чтобы попрощаться, она досматривала очередной фильм, посвящённый этому неведомому и пугающему событию.

Задержание полицейскими человека, который только что был её гостем, совершенно не могло Изольде Донатовне понравиться. Попирались как элементарные законы гостеприимства, так и устои её личного благополучия и безопасности - мало ли что гость наговорит полицейским, и не провокация ли всё это? Поэтому Изольда Донатовна, выждав немного времени, достаточного, чтобы полицейский “уазик” доехал до отделения, позвонила начальству и потребовала объяснений.

Превосходно

знающий Изольду Донатовну майор милиции сразу же стал рассыпаться в извинениях и заверил, что ничего плохого против её гостя полицейские не замышляют, а наоборот, руководствуясь депешей из столицы, всячески желают “обеспечить его безопасность от угрожающих ему опасностей”. Данную мысль майор развил прямо и без обиняков, сообщив, что из предписания он понял буквально, что у молодого человека “слишком тонкая организация, чтобы жить у нас!” Затем, дабы окончательно успокоить благодетельницу города и окрестностей, добавил, что его подчинённые в самое ближайшее время проинформируют телефонограммой Министерство культуры, и оттуда за гостем пришлют автобус или вертолёт.

“Странно, очень странно,— размышляла Изольда Донатовна.— Значит, я правильно решила, это очень непростой молодой человек… Очень непростой. Такие просто так по улицам не ходят. И если он сегодня пришёл именно ко мне, то в этом есть особый знак!”

Ещё раз пройдясь взад-вперёд по комнате, спустившись в сад и с минуту помедитировав над миниатюрной японской сакурой, она ещё раз убедилась в правоте своих мыслей, после чего, перезвонив по нужному телефону, потребовала, чтобы “молодого человека немедленно отпустили, а если ему угрожает опасность - чтобы доставили к ней”.

Очевидно, что у Изольды Донатовны имелись в запасе и более убедительные аргументы - поскольку спустя очень короткое время, улыбаясь и рассыпаясь в бесконечных извинениях, она уже принимала Алексея, привезённого на “Лексусе” главы администрации, в своей восхитительной розовой гостиной.

За всеми этими перемещениями скрытно наблюдал Петрович. Он немедленно сообщил по телефону о случившемся Марии и договорился с Ершовым, что тот по известным ему каналам раздобудет шумовых гранат, дымовых шашек и, возможно, кое-чего из “настоящего железа”. И затем пусть сразу же подтягивается сюда, чтобы провести операцию по освобождению Алексея. В тревожном ожидании Петрович обдумывал, как следует лучше организовать налёт на полицейское отделение, и тихо молился, чтобы до прибытия подкрепления Алексея не увезли бы “куда ещё”. Поэтому неожиданное возвращение Алексея в дом “буржуйки”, которое Петрович сперва принял за доставку на следственный эксперимент, после первоначального шока вселило в разведчика надежду и уверенность в успешном вызволении товарища.

По редкому и спокойному движению теней за окнами особняка можно было предположить, что Алексей мирно разговаривает или пьёт чай. Беспокоило лишь то, что не отвечал его телефон - но, видимо, в момент задержания Алексей сумел избавиться от него или заблокировать.

Однако вскоре Петровичу пришлось испытать шок настоящий и убийственный: когда окончательно стемнело и появилась надежда, что Алексей, усыпив бдительность “буржуйки”, сумеет незаметно покинуть её дом, раздался визг автомобильных тормозов, с шумом распахнулась дверь - и возле ворот особняка возник не кто иной, как памятный всем нам капитан Расторгуев, задержавший, допрашивавший и пытавшийся арестовать Алексея в далёком апреле. Со слов Ершова Петрович знал, что их тогдашний побег весьма дорого обошёлся капитану - он едва не был уволен. Можно было не сомневаться, что отныне капитан почитает за высшую честь изловить и задержать своего обидчика, и вряд ли перед чем остановиться.

Судя по тому, что Расторгуев приехал один и в расстёгнутой не по уставу форме, хотя и с пистолетом, грозно свисающим с ремня в районе ягодицы, ориентировка на задержание обидчика, лица которого он не забудет до последнего вздоха, застала его после службы. Однако это обстоятельство было и в высшей степени неприятно, поскольку означало, что капитан, затаив злобу, может попытаться разобраться с Алексеем, как говориться, без протокола и присяжных. А решительность, с которой Расторгуев без конца давил кнопку звонка на “буржуйских” воротах, данное подозрение лишь усиливала.