Велиалит
Шрифт:
— А еще они светятся, — вдруг тихо сказал Саша. — Мне ночью начал сниться кошмар. Я почти сразу проснулся, потому что в комнате было совершенно светло. Я открыл глаза — и вижу, мой кинжал сияет, как лампа.
— Кстати, вас не удивляет эта фраза «мой», — вдруг быстро спросил Рома. — Их же три. Вы их просто взяли… Почему никто не схватил все три, или два в руки.
— Ты прав, мы один раз вцепились каждый в один кинжал… Вообще, не знаю… Я так чувствую, — проговорил Фил, сжимая рукоять в руке. — Он мой… никакой другой, из тех, что у вас, мне не подойдет.
— Я чувствую тоже самое, — Рома вздохнул. — А ещё я вспомнил того человека, от которого
— Пора домой, — сообщил Саша, глядя на часы, — завтра на занятия в институт.
— Семь футов под килем, — сообщил Фил. — Передавай дедушке благодарности. За то, что мы побывали на концерте, нам заплатили не чем-нибудь, а условными единицами.
Саша проглотил шутку — и направился к воротам. Филипп и Рома тоже вскоре разошлись по домам. На улице вскоре стало совсем темно. Сентябрь месяц полностью вошел в свои права. И хотя бабье лето все еще накрывало улицы своим нежным теплом, темнеть уже начинало намного раньше, чем это было летом.
Ночь навалилась на город. Сизые тучи предусмотрительно затянули небо, чтобы на время спрятать звезды и уродливую кровавую луну. Их свет сейчас был ни к чему, он не мог способствовать тому, что должно было произойти. Ведь эта ночь была непростой. Пришло новое время, названое «Безлунными ночами», именно так древние называли преддверие сражения. В эту вещую ночь с небес спустился сон, предопределявший будущее…
Сон… Он мог быть кошмаром, мог быть волшебной сказкой, мог быть просто больным бредом. Чем угодно, но не простым ежедневным, а точнее еженощным сновидением. Слишком уж красочным он был. И слишком подробным.
На многие километры вокруг тянулись руины. Среди общего хаоса и разрушения горделиво высился ряд мраморных статуй, стоявших на колоннах — подставках.
Разной высоты и объема. Статуи изображали людей. На самой высокой колонне стоял парень, державший в правой руке меч, а левой прижимающий к своей груди ребенка трех — четырех лет. За спиной парня висели крылья, их было ровно девять — по четыре с каждой стороны, и одно, стоящее ребром меж остальных.
Справа от парня стояла статуя, изображавшая стройную девушку небольшого роста, с длинными прямыми волосами, высоким покатым лбом и большими красивыми глазами. Глаза — единственная часть статуй, как-то подчёркивавшая черты лица. Еще легкая выпуклость, обозначавшая нос, да и все. Неизвестный художник, сотворивший статую, вложил ей в руки зеркало, а за спиной повесил колчан со стрелами. Слева стояла другая девушка. Держа в одной руке щит, а в другой книгу, она грозно смотрела вперед из-под вьющихся волос, сбившихся на лоб. Поодаль от этих трех стоял целый ряд изображений. Десять монументов, изображавшие людей разных полов, одетых по-разному, но глубоко символично. У каждого за спиной имелась пара крыльев, что указывало на их принадлежность к высшим небесным силам. Они держали в своих руках различные символы власти — трезубец, булаву, жезл-кадуцей…
Неподалеку от центральной статуи стояла прекрасная мраморная группа три существа женского пола, одетые самым невероятным образом. В руках они держали бубен, шелковую ленту и посох.
Ещё в общей композиции выделялось несколько других статуй. Одна из них изображала статного молодого человека с повязкой на глазах. Рядом с ним стояла девушка в длинном платье, державшая в руках два ключа на длинных
…Филипп стоял, чувствуя, как ледяной ветер пробирает его насквозь, до самых костей. Холод был невыносимым, как и ужасающее торжественно-тривиальное каменное одиночество. Статуи, как горная гряда, нависали над парнем, словно заглядывая к нему в душу своими каменными глазами.
Парень чувствовал, что рядом с ним стоят еще люди, много людей. Они тоже, не отрываясь, глядели на статуи. И вдруг произошло кое-что, что заставило парня вновь сконцентрировать свой взгляд на мраморных изваяниях.
Вперед, словно на шарнирах, выкатились две статуи, изображавшие двух парней с мечами в руках. А потом, словно молния, из-под, земли вырвались плети плюща, оплетая фигуры. Раздался треск, посыпались осколки. От статуй остались лишь две кучки мраморной пыли. Зато вместо этих двух стали видны две женские фигуры. Одна — с цветком в руке, одетая вызывающе. Другая — в белоснежном платье, с двумя крыльями за спиной и кроткими нежными глазами.
Филиппу стало боязно. Сон становился тревожным. Над статуями разверзлась небесная высь. В ее темной бездне открылся, словно глаз, огромный кроваво-красный круг. От него, как лучи, в разные стороны разбегались плети черных цепей и пряди бесконечных черных спутанных волос. Филиппу показалось, что он слышит чей-то оглушительный смех. От этого смеха статуи задрожали, но ни одна из них не упала со своего постамента, не разбилась.
Фил оглянулся. На него наползала тьма. Она приближалась с тыла, ползла, как туман.
Парень отшатнулся от тьмы… И оказался стоящим на постаменте.
Филипп ошарашено глядел вниз на тьму, ползущую к его мраморной подставке. Она, как дым, обтекала колонны и уходила куда-то вдаль, смешиваясь сама с собой и делая пространство бесконечным.
И тут раздались голоса. Словно выросли из шепота и побежали вверх по нарастанию. Они были женскими и мужскими, детскими и взрослыми, высокими и низкими… И вместе с голосами появилась паутина.
Её седые космы медленно, как змеи, поползли вверх к колоннаде, оплетая статуи одну за другой. Филипп замер, чувствуя, как паутина ползёт по его ногам. Вот ещё мгновение и…
В последнюю секунду с неба полоснуло светом. Его ясные лучи сорвали омерзительную сеть со всех статуй, купая их в своём сиянии. Свет был на столько пронзительно ярким, что Филипп зажмурился, не пытаясь разглядеть его источник…
…А когда парень открыл глаза, он увидел, что лежит в своей кровати. У него на груди, повернутый к горлу лезвием лежал сияющий кинжал. Парень несколько секунд глядел на не гаснущий предмет, а потом дверь в комнату открылась и вошла мама. Фил вскочил, ожидая, что клинок со звоном полетит на пол. Но на одеяле его уже не оказалось. Серебряное лезвие тихо поблескивало, словно глядя на Филиппа, с его письменного стола.
— Чего ты дергаешься? Уже встал?, — бодро сказала мама, доставая из шкафа джинсы. — Кстати, почти восемь, опоздаешь в школу.
— Ага, — автоматически ответил Фил. Он все никак не мог отделаться от впечатления, принесенного сном.
— Мы сегодня будем вещи собирать; так что можешь после уроков прийти, положить рюкзак, пообедать и идти гулять, — произнесла мама, извлекая вслед за джинсами кофту. Потом она оглянулась на парня, молча глядящего в центр одеяла, повесила вещи на спинку стула и села на край кровати. — Что-то случилось?