Величие Бога в проповеди

Пайпер Джон

Хорошая проповедь рождается из хорошей молитвы. И такая проповедь, благословленная Святым Духом через молитву, может явить такую же силу, которая привела к Великому пробуждению во времена Эдвардса.

Будьте смиренными

Хорошая проповедь невозможна, если проповедник не пребывает в духе смирения, если не прислушивается к чужой боли. Да, Иисус обладал всей властью и силой. Но люди стремились к Нему потому, что Он был кроток и смирен сердцем (Мф. 11:28,29). Поэтому рядом с Ним люди находили покой:

Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря (Мф. 9:36).

Каждому проповеднику, исполненному Духом, нужно уметь смягчать нежными словами любое Божье обетование, а слезами —

каждое слово обличения:

Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестив Божие, но и души наши, потому что вы стали нам любезны (1 Фес. 2:7,8).

Один из секретов силы Эдвардса как проповедника заключался в его смирении и кротости, которые сквозили в его проповедях, посвященных разбору не-приятных и трудных проблем. Вот послушайте: «Все достойные чувства — это смиренные чувства. Истинной христианской любовью является смиренная и кроткая любовь. Желания святых хотя и пылки, но скромны, ибо их надежда — это кроткая надежда; их радость, даже очень сильная, — это кроткая радость, оставляющая христианина нищим духом, беззащитным ребенком, открытым для всепроницающего смирения» [100] .

100

Edwards, Religious Affections, in Banner, 1:302.

Истинная духовная сила, льющаяся с кафедры, не имеет ничего общего с шутливостью. Практически невозможно разбудить черствые сердца и пронзительными криками. Писание убедило Эдвардса, что «смиренные чувства не делают человека бравым, рвущимся в бой; пожалуй, напротив, они заставляют говорить его с трепетом» [101] . Святые благословения изливаются на тех, в ком есть кротость и трепет: «А вот, на кого Я призрю (говорит Господь): на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2).

101

Ibid., 1:308.

Поэтому, считает Эдвардс, служитель церкви должен взращивать тихий дух, подобный тому, какой имел Агнец, Дух Христа. «Такой же дух прощения, милосердия, пылкой любви и обильной снисходительности; такое же стремление пожалеть униженных, плакать с плачущими, подать руку помощи тем, чьи души и тела в беде, услышать просьбы нуждающихся и ответить им, успокоить огорченных; такой же дух снисхождения к нищему и дух кротости и смирения к слабому; великую и всепоглощающую любовь к врагам» [102] .

102

Jonathan Edwards, “Christ the Example of Ministers”, in Banner, 2:961.

Если мы хотим увидеть подобный дух смирения в прихожанах наших церквей, то нам необходимо взращивать его прежде всего в нас самих. А этого не случится, по мнению Эдвардса, до тех пор, пока мы не осознаем нашу пустоту, беспомощность и ужасную развращенность. Вся жизнь Эдвардса была похожа на колебания маятника между смирением пред Богом за грехи и восхищением победой в Спасителе: «Как часто с момента моего появления в этом городе мне открывались отвратительные виды моих грехов и подлостей. Я видел их так отчетливо, что зачастую, не в силах остановиться, подолгу плакал о них. Иногда из-за этого мне приходилось прятаться от людей» [103] . Нетрудно представить себе всю глубину искренности чувств Эдвардса и то, какое влияние они оказали на его проповеди.

103

Edwards, “Personal Narrative”, 69.

Конечно,

если думать только о грехе, то можно быстро оказаться на краю бездонной пропасти отчаяния. Но это не было целью проповедей Эдвардса. Его внутренний ответ на чувство вины выливался в словах благовестия и свободы: «Я люблю думать о том дне, когда придет Христос, когда мы примем Его спасение, мы, нищие духом, опустошенные, смиренно превозносящие Его Одного, отрезав себя от корня своего „я“, чтобы укорениться в Нем, питаться от Него, чтобы Бог во Христе был для меня всем во всем» [104] . Вот когда возвеличивание Бога в жизни проповедника приводит к Его возвеличиванию в проповеди.

104

Ibid., 67.

Эдвардс мог держать своих слушателей в напряжении. Но достигал он этого не грубостью, не громкостью или воинственностью. Сила Эдвардса заключалась не в ораторском искусстве или громких криках, от которых закладывало уши.

Томас Принс описывал Эдвардса как «проповедника с тихим голосом и непринужденной манерой говорить, без лишних движений руками и телом; он не обладал ничем таким, что могло бы привлечь внимание, за исключением, пожалуй, одного: привычной и величественной торжественностью его вида и речи, как будто он стоял в присутствии Самого Бога» [105] . Для нас Эдвардс является редким свидетельством того, как проповедь может возвеличить Бога, если она исходит из кроткого и смиренного сердца.

105

Quoted in Yale, 4:72.

Говорите с вдохновением

Проповедь, прочитанная с вдохновением, оставляет впечатление, что на карту поставлено что-то очень важное. Эдвардс глубоко осознавал как реальность существования Небес и ада, так и необходимость пребывания святых чувств и благочестия в сердце верующего, поэтому каждое воскресенье на карту была поставлена вечность. Эта особенность выделяет Эдвардса из ряда современных проповедников. Наше поверхностное восприятие ада, легкомысленное отношение к покаянию, ложная убежденность в «вечной безопасности» наших душ создает атмосферу, в которой пылкую проповедь услышать почти невозможно. Эдвардс был настолько убежден в реальности того, о чем он говорил, так сильно стремился пробудить свой народ, что когда Джордж Уайтфилд вдохновенно проповедовал с кафедры Эдвардса, из глаз Эдвардса буквально всю проповедь лились слезы. Он просто не мог представить себе, как можно проповедовать холодным, небрежным, безразличным или легкомысленным тоном о великих тайнах Бога, равно как не мог себе представить любящего отца, безразлично разговаривающего со своим сыном, находящимся в доме, который охвачен огнем и вот-вот рухнет на его голову (см. с. 46, 47).

Проповедь, сказанная без вдохновения, может на-учить только одному: проповедник не верит в то, о чем говорит, его никогда не охватывал восторг от реальности того, о чем он говорит, и сам предмет разговора не имеет для него ни малейшего значения. Но у Эдвардса все было по-другому. Он стоял на кафедре в благоговении и страхе, осознавая всю важность истины, которую он возвещал.

Один из современников Эдвардса говорил, что его красноречие заключалось в том, «с какой силой он раскрывал важнейшие истины своим слушателям, а также в силе аргументов, произносимых с таким пылом и накалом чувств, что, казалось, вся душа проповедника была во власти проповеди, ее сути и формы, так что все слушающие были поглощены его словами от начата до конца и в их памяти оставалось неизгладимое впечатление от всего услышанного» [106] .

106

Dwight, Memoirs, in Banner, 1:cxc.