Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
Шрифт:
Красс вновь вернулся в ряды консерваторов и работал вместе с ними из ненависти к Помпею. Помпей мало показывался публично, почти никогда не спускаясь на форум для произнесения речей и поддерживая близкие сношения только с небольшим числом людей. [442] Что касается Цезаря, то он, не делая ничего важного в этот период затишья, забавлялся, делал долги, пользуясь связями своей фамилии с высшей капиталистической буржуазией, старался сделаться популярным в народе своей расточительностью, своей ловкостью, своим красноречием, своими любезными манерами, а также некоторыми отважными выдумками, которые могли поразить воображение толпы. Зная, что толпа, как бы она ни была демократична, всегда восхищается знатным происхождением, он не довольствовался более быть племянником Мария; он претендовал иметь в числе своих предков с отцовской стороны царя Анка Марция, а со стороны своей матери — самое Венеру. Это была деятельность весьма слабая, но в данный момент более нечего было делать.
442
Plut. Pomp., 23.
Между тем это было только кажущееся затишье. Если Помпей показывал отвращение к политике, то его удаление и молчание были лишь средствами заставить пожалеть о нем. Он хотел восторжествовать над Крассом и консервативной партией, заставив какой бы ни было ценой послать себя на Восток на место Лукулла. Так как он не мог надеяться на сенат, находившийся всецело под вилянием Красса, то он тайно вел в нороде агитацию, которая принудила бы сенат отозвать Лукулла и передать начальствование в его руки. Эта агитация началась в 69 г. ловкой кампанией против Лукулла, предпринятой во всех общественных классах. Возможно, что Помпей всеми силами поддерживал протесты богатых откупщиков против реформ, введенных в Азии Лукуллом; что он старался приобрести себе поддержку со стороны крупных финансистов, обещая уничтожить все сделанное победителем Митридата. Достоверно во всяком случае, что именно он внушал ту кампанию, которую, начиная с этого момента, повели против Лукулла народные трибуны, старавшиеся возбудить против него антиплутократическое предубеждение и злобу, всегда охватывающую массу в эпохи кризиса и нужды.
Эти трибуны повторяли, что в тот момент, когда все в Италии находятся в затруднительном положении, несколько привилегированных лиц присваивают себе огромную добычу, принадлежащую государству, т. е. всем. [443] С особенной силой они нападали на Лукулла, ведшего тогда самую прибыльную войну. Если иные богатые и выдающиеся граждане, умирая, часто оставляли ему в наследство имущество и имения, [444] чтобы засвидетельствовать свое уважение к нему, то невежественная и бедная толпа давала веру всем злонамеренным слухам, распускавшимся по поводу сокровищ, присланных им в Италию. Доходили до того, что жалели царей Армении и Востока, которых он, как говорили, грабил для собственной выгоды вместо того, чтобы вести с ними войну, исполняя приказания сената. Находили также, что его командование на Востоке продолжается уже слишком долго. [445] После битвы при Тигранокерте он был даже обвинен общественным мнением в том, что не преследовал Тиграна исключительно для того, чтобы протянуть войну и продолжать свой грабеж. [446] Почти упрекали сенат, что последний не останавливает Лукулла на дороге его побед.
443
См.: Cicero. De leg. agr., I, 4, 12; II, 22, 59.
444
Cicero. Pro Fiacco, 34, 85.
445
Plut. Luc, 24 и 33.
446
Dio, XXXVI, 330, fr.2 (Gros).
Лукулл в глубине Азии едва обращал внимание на этот ропот, который, может быть, не имел бы больших последствий, если бы за трибунами не скрывался Помпей и богатые откупщики. Но последние были могущественны, а при поддержке общественного мнения, как тогда, делались еще могущественнее. В течение 69 г., несмотря на сильную поддержку Лукулла в сенате Крассом и консервативной партией, сенат увидал себя вынужденным общественным мнением и интригами финансистов принять некоторые меры. Стараясь возможно менее повредить Лукуллу и удовлетворить в существенном пункте финансистов, самых могущественных союзников Помпея, он удовольствовался тем, что отнял у Лукулла на 68 г. управление Азией и передал его пропретору. [447]
447
Мы говорим на 68 г.; это только предположение, но оно кажется нам вероятнее предположения Рейнака (М. Е., 374), думающего, что это было в 69 г. Действительно, по рассказу Диона (XXXVI, 330, fr.2 (Gros)), власть Лукулла была уменьшена после битвы при Тигранокерте. Она была еще более уменьшена на следующий год, когда назначили Кв. Марция Рекса правителем Киликии. Лукулл, таким образом, лишался своей власти постепенно, что было вполне естественно по отношению к такому могущественному лицу.
Но немного спустя Помпей нашел союзников, на которых вовсе не рассчитывал, в лице солдат самого Лукулла. Легионы, оставленные последним в Понте, отказались выступить, когда Сорнаций, их легат, получил приказание присоединиться к Лукуллу, чтобы вместе с ним весной 68 г. напасть на Персию и двинуться на Ктесифон. [448] Его старомодная суровость положила конец терпению солдат, которые не хотели, чтобы их начальник обращался с ними так, как обращались с легионерами во время пунических войн. Пример был заразителен; даже те войска, которые находились в Гордиене под начальством самого Лукулла, высказали нежелание отправиться в Персию, и Лукулл, несмотря на свою обычную строгость, на этот раз вынужден был уступить. Он отказался от своего плана и стал думать о том, чтобы вторгнуться весной 68 г. в Армению, не замечая, что невидимая сеть интриг, мастерская которых находилась в Риме в доме Помпея, опутывает и его, и его войско. Как только это возмущение показало Помпею, насколько легионы недовольны Лукуллом, этот бессовестный честолюбец составил коварный план: заставить сместить Лукулла, сделать невозможным продолжение его власти ввиду общего восстания его армии.
448
Reinach. М. Е., 366.
XI
Падение Лукулла
Возрождение классицизма в Риме в эпоху Цезаря. — Пракситель. —
В этот самый год Квинт Метелл отправился на Крит в качестве проконсула, а Цезарь, избранный квестором, [449] начинал свою политическую карьеру как один из самых выдающихся молодых борцов народной партии. Его ум, красноречие, знатность, происхождение привлекали к нему симпатии всех классов, даже и просвещенных консерваторов. Впрочем, хотя мы не знаем точно, каковы были тогда его политические взгляды, но, по его положению, характеру, поступкам можем с вероятностью предположить, что это были взгляды, не чуждые серьезным и умеренным умам различных партий.
449
Plut. Caes., 5; Velleius, II, XLIII, 4.— О дате его избрания см.: Drumman. G. R., II, 140.
Невозможно действительно понять чрезвычайную карьеру Цезаря и место, занимаемое им в истории Рима, не имея постоянно в виду разнообразие влияний, обогащавших его необычайно многостороннюю натуру. Цезарь не был одним из тех деятельных людей с пылким темпераментом, с необузданным воображением и сильной и жестокой гордостью, которые наудачу бросаются в середину опасностей, не видя их. Напротив, это был молодой человек очень элегантный, очень модный, приятный, очень расточительный, слабого здоровья, живой, нервный, честолюбивый, жадный до наслаждения и действий, щедро одаренный для всех видов умственной деятельности. Посреди развлечений элегантной и немного развращенной жизни он сумел сделаться одним из самых выдающихся ораторов своего времени. [450] Он страстно увлекался занятиями научной астрономией, созданной около столетия тому назад Гиппархом и сделавшей такие больше успехи в Азии и в Египте. [451] Он изучал (вероятно, по греческим руководствам) тактику и стратегию. Он приучил свой вкус к прекрасному и роскошному, чтобы сделаться великим организатором празднеств и строителем памятников. Это был поистине прекрасный ум, живой, остроумный, достаточно хорошо уравновешенный, несмотря на свою легкую нервозность; артист и ученый в душе, который по своей гибкости и деятельности должен был также иметь успех в политике и на войне.
450
Cicero. Brutus, 72, 252; Suet. Caes., 55; Quintil in Or., X, I 114; Tacit. De Or., 21; Phit. Caes., 3.
451
Macrob. Sat, I, 16; Plin. H. N.. XVIII, 25, 214.
В политике такой человек естественно должен был склониться к умеренным доктринам, тем более, что он жил в высших классах, т. е. в среде, где благодаря скептицизму и личным интересам демагогические преувеличения не были в большом почете. Об этих умеренных доктринах, исповедовавшихся тогда Цезарем, можно составить довольно вероятное представление, особенно если проследить ближе некоторые влияния греческой мысли на образованные классы его времени. Без сомнения, Цезарь жил в одну из тех редких эпох умственной анархии, когда каждый может следовать своей склонности и все артистические, философские и литературные школы находят себе последователей. Образованный мир Италии состоял тогда почти всецело из любителей, принадлежавших к высшим классам. Так как в Риме не существовало ни публичных школ, ни интеллектуальных традиций, ни какой-либо официальной организации знания, то все течения греческой мысли устремлялись туда, чтобы сталкиваться друг с другом и с силой смешиваться как бы в огромном водовороте: платонизм, эпикуреизм, стоицизм в философии; декадентский романтизм александрийцев и чистый классицизм эолийцев и трагиков в поэзии; напыщенность азиатского стиля и чистота, изящество и ясность аттицизма в красноречии; запутанная утонченность греко-азиатского или греко-египетского искусства и архаическая трезвость эпохи Фидия. Однако среди этого беспорядка замечалось течение, которое, усиливаясь и укрепляясь, увлекло большинство умов: это было классическое течение, удивление и подражание Греции Софокла, Демосфена, Фидия, Платона, Перикла, Аристотеля.
В политике, в литературе, в искусствах это столетие старалось гораздо более подражать калссической Греции независимых городов, мелких беспокойных демократий, муниципальных искусств, литературы, писанной на диалектах, частных школ энциклопедической философии, нежели обширной космополитической Элладе великих бюрократических монархий, основанных в Азии и Африке Александром, с ее общим языком, ее литературой и искусством, покровительствуемыми двором, ее царскими просветительными учреждениями, ее вкусом к специальным знаниям и философским учениям морального характера. Возрастающее влияние Цицерона снова выдвинуло вперед Демосфена и привело красноречие от азиатской расточительности Гортензия к классической трезвости. В искусствах оставляли родосскую и все азиатские школы для искусства Фидия, Поликлета, Скопаса, Праксителя, Лисиппа. [452] Самый известный между современными скульпторами, Пракситель, грек из южной Италии и римский гражданин, основал новоаттическую школу скульптуры, чтобы копировать античные произведения и подражать в оригинальных творениях прекрасному и умеренному изяществу великих классических образцов. В политике охотно принимали теорию Аристотеля об управлении, которое примиряет принципы монархии, аристократии и демократии. [453]
452
Overbeck. G. G. P., II, 424.
453
Мы увидим далее, во втором томе, что невозможно было бы объяснить большой успех, который имела De republica Цицерона в 52 г., не допустив, что эти идеи были уже давно популярны в высших классах.