Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь
Шрифт:
Таким образом, во второй половине 45 года левое крыло и правое крыло партии Цезаря, умеренные и крайние, глухо боролись вокруг диктатора; но крайние постоянно выигрывали, так как лучше других понимали, то без завоевания Парфии их партия рано или поздно кончит тем, что не будет более госпожой положения и что ради этой высшей необходимости нужно пожертвовать всем, даже конституционными свободами, соединив всю власть в руках Цезаря. Иначе было невозможно вести с энергией и успехом столь трудное предприятие. Отягощенный долгами искатель приключений Долабелла появлялся теперь постоянно рядом с диктатором. Сам Антоний, устав искупать после двух лет нищеты и безвестности услуги, оказанные им в 47 году делу порядка, кончил тем, что присоединился к партии, казавшейся наиболее сильной.
Отход Антония от котерии умеренных цезарианцев был серьезным ударом для них, ибо он пользовался большим влиянием во всей партии Цезаря за великие услуги стране, оказанные им в качестве генерала во время галльской и междоусобной войн. Вскоре, в конце 45 года, котерию умеренных постигла неудача, еще более тяжелая и почти непоправимая. Цезарь решил воспользоваться данным ему после Мунды правом рекомендации комициям магистратов, предоставив народу возможность только утверждать их. Это было смертельным ударом для всех тех (а они были очень многочисленны), кто упорно до последнего момента надеялся, что Цезарь откажется от этой огромной власти. Что же останется от республики, если один человек будет в состоянии распределять все должности? Какое различие будет между цезарем и царем, если все граждане должны будут ожидать всех прав от его доброй воли? Сделанный им выбор мог только усугубить пагубное впечатление
Смятение дошло до высочайшей степени. Крайне возмущенные высшие классы удалились от Цезаря, образовав вокруг него пустоту, а маленькая шайка жадных до денег и власти искателей приключений воспользовалась этим, чтобы заставить сенат и народ вотировать ему в первых числах 44 года еще более необычайные властные полномочия. Из Цезаря сделали почти бога, перенеся в Рим один из самых отвратительных восточных обычаев. Посвятили ему храм Jovi Julio; в его честь изменили на июль название месяца квинтилия; предоставили ему право быть погребенным в померии и иметь охрану из сенаторов и всадников. [837] Если он не был царем по названию, то он был им в действительности. Знаменательным было и то, что, когда сенат явился сообщить о предоставленных ему полномочиях, он принял его не вставая с места. [838] Он, впрочем, назначал сенаторами людей всякого рода, даже галлов, и хотел назначить начальником конницы на 44 год, когда Лепид отправлялся в свою провинцию, своего племянника Гая Октавия, которому было всего восемнадцать лет. Следовательно, Цезарь открыто нарушал самые древние и самые уважаемые традиции и смело переносил из литературы и философии в политику то революционное презрение к почтенному прошлому Рима, которое воодушевляло тогда молодое поколение писателей и мыслителей.
837
1 Dio, XLIV, 5.
838
2 Sueton., Caes., 78.
Однако усилению его власти сопутствовало соответствующее прогрессивное ослабление авторитета. Постоянно принимая новые полномочия и новые почести, диктатор становился все менее и менее способным пользоваться ими и делал все больше и больше уступок своим консервативным противникам. Его положение, особенно великий проект завоевания Парфии, порождало противоречие, столь несовместимое с представлением большинства историков о диктатуре Цезаря. Если он нуждался для этой войны в полноте власти, то он должен был также стараться не оставлять в Риме слишком много врагов на время своего отсутствия и, насколько возможно, заручиться поддержкой благоприятного общественного мнения. К несчастью, сохранение чрезвычайных полномочий раздражало и задевало слишком многих. Не будучи в состоянии отказаться от этой власти, Цезарь старался смягчить это раздражение всякого рода уступками, чреватыми даже падением престижа государства. Озабоченный недовольством, давшим себя почувствовать, когда он присвоил себе право назначения всех магистратов, он смягчил свое решение и заставил Луция Антония, кажется, в начале 44 года предложить очень странный lex de partitione comitiorum, удваивавший число квесторов, с тем чтобы половина их избиралась народом, а другая половина предлагалась комициям Цезарем sine repuisa. Этот же самый закон, возможно, устанавливал также, чтобы половина народных трибунов и плебейских эдилов предлагалась Цезарем, а половина избиралась народом, а также чтобы оба консула предлагались Цезарем, а курульные эдилы выбирались народом. [839] Таким образом, права народа отчасти были уважены, а Цезарь со своей стороны мог по своей воле распределять должности своим друзьям. Без сомнения, также в угоду консерваторам был предложен lex Cassia, по которому Цезарь должен был восстановить число древних патрицианских фамилий, многие из которых пришли в упадок.
839
1 Dio, Х1ЛП, 51; Cicero, Phil., VII, VI, 16; см.: Stobbe в Philol., XXVII, с. 95.
Кроме того, он не только не обнаруживал более ненависти к помпеянцам, но дал им в последние месяцы полную амнистию. Он допустил их в Италию и возвратил вдовам и сыновьям убитых часть конфискованного имущества. [840] Он до такой степени был любезен с ними, что несколько даже стал пренебрегать своими прежними сторонниками в трудные времена его жизни. [841] Напрасно Гирций и Панса побуждали его не быть доверчивым; [842] он распустил всю свою охрану, включая и испанских рабов; он хотел, чтобы в его прогулках его сопровождали только ликторы. [843] Предупрежденный, что в разных местах Рима происходят ночные сборища, что о нем дурно говорят и что, может быть, готовится заговор, он удовольствовался изданием эдикта, в котором говорил, что он обо всем осведомлен, и произнес перед народом речь, в которой советовал всем злословившим впредь молчать. [844] «Я предпочитаю смерть жизни в качестве тирана», [845] — сказал он однажды Гирцию и Пансе.
840
2 Sueton., Caes., 75.
841
3 Nicol. Damasc., 19.
842
4 Vellerns Paterculus, II, 57.
843
5 App., В. С, II, 107, см.: Sueton., Caes., 86.
844
6 Sueton., Caes., 76.
845
7 Vellerns Paterculus, II, 57.
Он давал всем разного рода обещания, возможные и невозможные. [846] Он не старался даже препятствовать более грабежу общественной казны, которому предавались его друзья у него на глазах. [847] Диктатура, таким образом, плелась неуверенным и старческим шагом, почти такая же слабая в своих уступках и средствах, как и старое республиканское правительство. Многие из его ветеранов получили земли у Волатерр и Арреция, конфискованные, но потом возвращенные Суллой ее старым владельцам, которые были вновь отобраны Цезарем в пользу государства. Многие другие получили земли в разных местах Италии и были сделаны членами сословия декурионов или членами муниципальных аристократий, реорганизованных по Lex Julia в разных городах Италии — в Равенне, Ларине, Капуе, Суэссе, Калатии, Казилине, Сипонте. [848] Но поиски остатков домена шли медленно, так как комиссары были засыпаны рекомендациями могущественных лиц: большинство ветеранов поэтому должны были довольствоваться данными им обещаниями. [849]
846
8 Dio, XLIII, 47.
847
9 Ibid.
848
1 См.: Zumpt, С. ., I, 304–307.
849
2 Это следует из Аппиана (В. С, II, 125; 133; 139).
850
3 App., В. С, II, 137.
851
4 Синоп: Strabo, XII, III, 11. См. монеты: Head, Historia nummorum, Oxford, 1887, с. 435, а также Гераклея, как можно предположить из Страбона, ХП, III, 6. См.: Zumpt, С. ., I, 317.
852
5 См.: App., Pun., 136; Zumpt, С. ., I, 318.
Цезарь конфисковал там часть земель города Бутрота, не заплатившего ему штрафа, наложенного во время войны. Но Аттик, бывший в числе собственников Бутрота, лишенных их имений, заставил протестовать стольких лиц своей партии и умел так хорошо говорить, интриговать и маневрировать, что Цезарь отменил декрет о конфискации при условии, что Аттик уплатит штраф, наложенный на жителей Бутрота. Финансист, никогда не занимавший государственной должности, оказался могущественнее диктатора, но продолжение было еще любопытнее. Цезарь продолжал приготовления для основания колонии, так что Аттик и Цицерон, много поработавший для своего друга в этом деле, несколько обеспокоенные, вынуждены были попросить объяснений. Цезарь, не желавший, чтобы знали о его отказе от основания колонии в угоду одному из самых крупных римских плутократов, просил их держать дело втайне: он отправит на кораблях своих колонистов и, когда они будут в Эпире, пошлет их в другое место, хотя и не решил еще, куда именно. [853] Вот к каким средствам прибегал властитель мира! Ему не удалось даже устранить столкновения между Антонием и Долабеллой, когда первый в качестве авгура воспрепятствовал собранию комиций, на котором Долабелла должен был быть избран как consul suffectus. Всемогущий диктатор был сам опутан сетью рекомендаций, услуг, одолжений, любезностей, которая охватывает все торговые общества, где деньги являются высшей целью жизни, и не мог порвать эти невидимые нити.
853
6 Cicero, ., XVI, 16, a, b, c, d, e, f.
Но все уступки ни к чему не приводили: недовольство возрастало. [854] Причина коренилась в противоречии, которое не могло быть разрешено никакой человеческой силой и которое должно было стать роковым для Цезаря. В то время как Цезарь своим проектом завоевания Парфии старался оправдать продление своих чрезвычайных полномочий, этот самый проект увеличивал у многих, особенно в высших классах, отвращение к его диктатуре. С беспокойством спрашивали, что будет, когда он вернется победителем? Не будет ли он тогда самодержавным господином республики? В то время как Цицерон старался убедить себя, что экспедиция Цезаря окончится, подобно экспедиции Красса, поражением, другие очень боялись военного гения этого человека, всегда одерживавшего победы, и старались распространить подозрение и недоверие к его намерениям. Ходили странные слухи: говорили, что Цезарь хочет жениться на Клеопатре, перенести метрополию римского государства в Илион или Александрию, [855] а после завоевания Парфии совершить большую экспедицию к гетам и скифам и вернуться в Италию через Галлию. [856] Клеопатра, кажется, возвратилась в Рим в конце 45 года, и это подтверждало первый из слухов. Ужасный скандал еще более возбудил умы. 26 января 44 года, в то время как Цезарь проходил по улицам, несколько человек из простонародья приветствовали его, называя царем. Два народных трибуна, которых он уже бранил по поводу диадемы, приказали заключить в тюрьму некоторых из этих крикунов. Цезарь был раздражен; он утверждал, что сами трибуны побудили этих людей кричать, чтобы затем обвинить его в монархических тенденциях, а когда оба трибуна с неудовольствием выслушали его упреки, он приказал особым законом сместить их и изгнал из сената к большому неудовольствию общества, для которого трибун был всегда самым священным из должностных лиц. [857]
854
7 См.: Cicero, F., VII, XXX.
855
1 Sueton., Caes., 79; Nicol. Damasc., 20.
856
2 Plut, Caes., 58.
857
3 App., В. С, II, 108; Sueton., Caes., 79.
Наконец, в первой половине февраля [858] сенат и народ назначили Цезаря пожизненным диктатором. [859] Это было последней и самой важной мерой, принятой Цезарем ввиду его скорого отъезда на парфянскую войну. Эта мера должна была дать ему огромную и прочную власть, в которой он нуждался для выполнения столь трудного предприятия, и снять с него заботу о переменчивости римской политики. Но пожизненный диктатор — ведь это монарх, если и не по названию, то фактически! Чтобы смягчить впечатление от настоящего государственного переворота и успокоить народ, испытывавший своего рода суеверный ужас перед монархией, Цезарь, повидимому, по договоренности с Антонием, разыграл 15 февраля во время праздника Луперкалии общественную пантомиму. Антоний явился перед Цезарем, председательствовавшим на празднике, с короной и сделал попытку возложить ее ему на голову. Цезарь отказался, Антоний настаивал, Цезарь повторил свой отказ более энергично, и его приветствовали бурными аплодисментами; после этого он приказал записать в календарь, что в этот день народ предлагал ему царский венец и что он отказался. Но такая ложь вызвала очень сильное негодование. [860]
858
4 Lange, R. ., III, 470.
859
5 Dio, XLIV, 8; App., В. С, II, 106.
860
6 Dio, XLIV, 11; App., В. С, II, 109; Plut, Caes., 61; Plut, Ant, 12; Sueton., Caes., 79; Vellerns, II, 56. Эта сцена произвела такое сильное впечатление, что о ней упоминается во многих местах филиппик Цицерона. См. особенно: Cicero, Phil., II, XXXIV, 85–87, и Columba, II Marzo del 44 a Roma, Palermo, 1896, с. 9.
И однако, в то время как долги продолжали тревожить Италию, а средний класс находился в весьма затруднительном положении, италийское и римское простонародье волновали смутные революционные мечты, которые с каждым днем все более и более устрашали класс собственников. Думали, что Цезарь своими колониями и парфянской войной возвратит золотой век, что тирании богачей и вельмож настанет конец, что их ждет новое и лучшее правление. Воспоминания о великой народной революции ожили до такой степени, что некто Ерофил, уроженец великой Греции, по профессии ветеринар и, без сомнения, полусумасшедший, выдавая себя за внука Мария, стал очень популярен. Его избирали своим патроном муниципии, колонии ветеранов, коллегии рабочих; он даже образовал вокруг себя двор и осмелился обращаться как с равными с Цезарем и знатью. Цезарь, все более и более терявший решимость и боявшийся раздражить народ, не осмелился уничтожить его; он удовольствовался его высылкой из Рима. [861]
861
1 Nicol. Damasc., 14; Val. Max., IX, 15, 2; Cicero, ., XII, 49, 1.