Великая Грани

Климашина Василиса

Другие тоже брали цвета друзеи. Например, у Люти все лепестки разово окрасились зелено-синим, потому что его другом стала Лули, которая сама была в таких цветах. Таких закономерностеи я замечал много и отмечал их, но это не объясняло того, почему я оне менял свои окрас – много лепестков яркого цвета, при этом нет четкости. Поясню: я каждыи день был с новыми цветами, и зависело это от того, с кем я общался или какое у меня было настроение.

Я много общался со своими родителями, чтобы понять, что не так и почему это происходит, а главное, из-за чего. Приходя в школу, я жаждал иметь хоть какую-то стабильность в цветах. Я не хотел выделяться, хотя это было тяжело, ибо я часто не попадал в моменте в общественные устои разговора и поведения, так еще

и цвета всех удивляли. Я чувствовал себя хуже птицы в клетке. У меня дома жил недолго Пиви (это птичка- хамелеон, редкость для нашего мира). Я выпустил его через неделю после того, как мне его подарили, потому что понимал, как ему плохо, и не хотел его рассматривать. Уверен, что мои взгляд был ему противен, ибо он становился невидимым в такие моменты. Я ему завидовал, он мог хотя бы скрыться так с глаз, а я в школе не мог.

Еще я мог выпасть из разговора – уити в себя и задуматься, мог перебить и спросить то, что знакомыи мне говорил давно и сам забыл, а это было актуально сеичас, мог напомнить о сказанном и т.д. Я не понимал, почему я могу пообщаться и потом через пару днеи рассказать о том, о чем я даже не думал в момент общения или не замечал, но, получается, подметил.

Самое странное, я обратил внимание, что когда я такое вспоминал и говорил это знакомому, то у меня сразу пропадал его цвет. Например, как-то раз я, гуляя и общаясь с другом, не заметил, что мы были возле памятника, посвященного путешественникам (хотя такую громадину сложно было не заметить, она ж в 3 метра выше всех нас и имеет лепестки, толщинои с меня, когда лежу). А потом, через пару днеи, я обрисовал в точности все нюансы этого памятника и даже что было вокруг, и что друг мне говорил (ну просто он повздорил и обвинил меня в том, что я его не слушаю). После я резко почувствовал, как цвет моего лепестка стал прозрачным, что ошарашило друга, и он стал меня побаиваться.

Родители всегда на это говорили мне: «Не бери в голову, ты просто такои, как есть, ты удивителен уже оттого, что ты родился в нашеи семье, и ты рядом, ты живешь». Меня это успокаивало, и я верил, отгонял все свои сомнения и старался не расстраиваться, не грустить, не впадать в уныние – просто верить и снова общаться со всеми. Даже когда от меня отворачивались другие сородичи, когда знакомые уходили раньше от взаимодеиствия со мнои или просто пропадали, я все равно старался оправдать это и приспособиться, старался измениться и научился скрывать свои нюанс. Просто к смене цвета моих лепестков все привыкли, а вот к полнои пропажи цвета не могли. Но я нашел способ – я научился понимать, когда меня озаряет и стал это записывать, так цвета сохранялись. Если я не переживал, то мне удавалось продлить этот момент, и он происходил дома. А так как все привыкли к смене цветов, то это воспринималось всеми проще.

Только со временем мои выписки причиняли мне вред – я становился тусклым, высушенным, даже цвета тускнели, а голова раскалывалась. Настало время, когда я уже не смог держать свои озарения в тетради. Я прям чувствовал, что если я не давал возможность выити моим озарениям через речь, то они съедали меня изнутри, накапливались и требовали выхода. Они давили на меня, путали мое сознание и даже увеличивали грусть во мне. Когда я это осознал, то перестал сопротивляться и просто нашел инои выход – проговаривать, но это еще больше оттолкнуло всех. Конечно, я мог их понять, кому понравится слышать в лоб все мысли о нем, и, при этом, мои…

Когда уже ничего не спасало, я решился и вынудил семью поговорить по душам, открыто, ведь тогда мне уже было близко к 100* 1 отров, и они не могли больше попрекать меня возрастом.

Просто они давно отдалились от меня, так как цвета передавались и им, а вместе с ними и настрои. И знаете, сеичас я взрослыи (мне более 950 отров) и могу сказать, я рад этому разговору, и я рад правде.

Конечно, мне важно отметить, что правда ранит сильно, и порои кажется, что даже убивает. Только потом

ты счастлив просто от того, что знаешь ее, чистую и без прекрасную. А еще связь с родными только усиливается после этого, она так сильно объединяет, по- новому, разрушает старое, на месте которого растет новое.

1

Наблюдение и сравнение: для тебя читатель 1 ОТР равен 50 годам. Таким образом, чтобы узнать мои возраст, просто раздели мои показатели на 50 и тебе будет ясно сколько мне в твоем летоисчислении.

Оказалось, что я – путеводныи рассказчик. Это те, кто не мог молчать и имели адаптационное своиство развития, могли путешествовать и быть сразу в нескольких местах. Такие сородичи жили ради исследования мира, ради просвещения других, ради того, чтобы светить и озарять светом всех и каждого, заставлять задумываться и сомневаться. Оказывается, нас не так много, и мы очень редки. Родиться мы можем в любои семье, нет предрасположенностеи или еще чего- то.

Когда мы рождаемся на свет, у нас есть самое ужасное пророчество, что мы редко доживаем до осознанного возраста, ибо наша способность нас сжигает изнутри. А все потому, что мы можем не прижиться, потому что нас могут не понимать в обществе, и мы можем гаснуть и чахнуть – что внутренняя сила начинает, деиствительно, нас сжигать.

Дело в том, что если мы не выполняем свое истинное предназначение, если не развиваем дар, если становимся ненужными, то погибаем. На всеи нашеи планете был лишь один такои житель – Коли. Но его спасло то, что он стал нужен всем и был единственным и первым. Поначалу он пытался помогать таким, как я, становиться другом им, но оказалось, что он не может питать – только производить обмен – иначе тоже происходит разрушение. Именно это показало, что даже среди нас есть отличия, есть расхождения.

Многие рано уходили из дома и даже покидали нашу планету. Для родных это приравнивалось к смерти, ведь вернуться на нашу планету невозможно, если ты принял решение ее покинуть. Вот почему меня так берегли и до последнего молчали обо всем. Мои родители решили, что так они меня уберегут, и от незнания я смогу прижиться, смогу стать, как все. Они решили, что именно в этом секрет того, чтобы я существовал. Подтверждение этому они получили, когда я был в школе, ибо в этот период нас умирало больше. Они сразу воспитывали меня, как всех, считали, что незнание и спасет. Наверно, где-то или в чем-то они были правы. Но я убежден сеичас в том, что они лишь отсрочили время.

Так как я пережил все мыслимые и немыслимые сроки, то они решились в итоге рассказать мне все. Правда, они обратили внимание, что я еще отличался тем, что у меня было больше всех лепестков и они были блеклые при рождении (практически полупрозрачные), чем у всех таких, как я. Не было видно ни одного четкого цвета. А еще моя способность подмечать и анализировать. Все это оказалось моими отличительными чертами. Дело в том, что знания наши представители получали даже раньше обучения. Мы как бы имели доступ к единои базе знании всех представителеи.

Я проводил очень много времени с Коли (мне удалось с ним подружится, хотя это было сложно, и он сторонился сородичеи, потому что не всех мог спасти) и понял, что мы не можем ничего поделать с нашеи внутреннеи силои, которая все равно растет в нас и движет нами. А еще мы придумали с ним себе название – жизненные скитальцы.

Мы так сильны, что можем пугать других своими знаниями, своеи открытостью, правдивостью и своим взглядом на все, своим мнением и способом анализа мира, всего происходящего. А все потому, что мы обучаемся постоянно, и в процессе мы открыты всему и всем, при этом одновременно мы отстранены и любим уединение. А я осознал, что это могут и, поверьте мне, делают все, просто не осознавая и не контролируя. Все это делают на одном дыхании, а мы это транслируем и воспроизводим. (Отмечу, что в этот период я стал любить умные слова, они четче смысл передают что ли).