Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала

Румянцев-Задунайский Петр

Часть кавалерии, что была при сих трех корпусах, немного дела имела, поелику она позади пехоты следовала, а покудова пехота собою очистила неприятельской лагерь, то уже убрался неприятель на расстояние, что его достигнуть оная не могла, и только задних неприятельских успела перерубить, а вся тяжелая конница, от армии отделившись, в левую сторону гналась за татарами, туда сначала склонившимися, и поспешить не в состоянии уже была к преследованию перед пехотой бегущего неприятеля. В рассуждении сего весьма прискорбным себя выказал его сиятельство главнокомандующий, когда его повеления, многократно посланные к командиру генерал-поручику и кавалеру графу Салтыкову, чтобы он в правую сторону обратился, не дошли к нему

ко времени и остались бесплодны.

Свершивши победу, его сиятельство возвратился в лагерь неприятельский, и прежде всего принесено всевышнему Богу благодарственное моление с пушечною пальбой за его покровительство правоверному воинству российскому; потом отправлен из самой ставки хана крымского с краткой реляцией ко двору ее императорского величества о сем счастливом происшествии курьером подполковник Карл фон Каульбарс.

Того же дня солдатам всех трех корпусов, генералов Племянникова, князя Репнина и Боура, его сиятельство главнокомандующий приказал выдать из чрезвычайной суммы на каждый по тысяче рублей в награждение, что сие воинство, проходя наполненные корыстью [имуществом] неприятельские лагеря, не прикоснулись ни к какой вещи, но, повинуясь воле своих предводителей, старались прежде гнать неприятеля. Учинил также его сиятельство засвидетельствование своего удовольства в отданном приказе в армию всем чинам, храбростью и усердием споспешествовавшим поражению неприятеля…

Из журнала военных действий армии П. А. Румянцева за 1770 г. о сражении при Кагуле

20 июля. 20-го числа перед вечером показались великочисленные движения из неприятельского лагеря к нашей стороне. Его сиятельство главнокомандующий, став на возвышенном месте, примечания свои делал на неприятеля, что он далее воспримет. Долго казалось, что турки идут к нам, но напоследок стало открываться, что они остановились похожим образом, как бы занимая себе лагерь.

Тут его сиятельство главнокомандующий, смотрев в зрительную трубку и обернувшись к присутствовавшим генералам, сказал: «Если турки осмелятся и одну в сем месте разбить свою палатку, то я их в сию ж ночь пойду атаковать». Вскоре после сего изречения увидели мы, что турки стали разбивать свой лагерь, занявши место по левую сторону устья реки Кагула не далее семи верст от нашего положения.

Главнокомандующий предузнал в ту же минуту, что приближение сие учинил неприятель, желая нас атаковать спереди, тогда как хан крымский, не меньше же в силах, обложит весь армии нашей тыл с равным устремлением; а пленные подтвердили, что с тем визирь и хан приготовились уже к завтрашнему дню.

Всяк представить легко себе может, в каком критическом положении была по сим обстоятельствам армия: пропитание войску давали последние уже крохи, визирь с сто пятьюдесятью тысячами был в лице [перед нами], а хан со ста тысячами облегал уже тыл и все провиантские транспорты. Великого духа надобно было, чтобы изойти только из сих трудностей; но оный мы нашли в своем предводителе, который умел самую опасность обратить в величайшую славу.

Хотя для подкрепления провиантских обозов столь знатная часть пехоты и кавалерии, как выше изображено, была определена, чем и оскудевалась в числе армия; ибо за всеми раскомандированиями под ружьем людей могло быть и находилось не более семнадцати тысяч; но, дознавши его сиятельство не раз в сие лето мужество предводительствуемых им войск, решился расторгнуть приготовленные на нас сети упредительной со своей стороны атакой неприятельской великочисленной армии.

Вследствие того ночью против 21 июля учредил

он к атаке неприятеля весть свои войска следующим порядком: каждой дивизии составить свое каре, имея из передней и задней линии особливую колонну, а артиллерию в середине оных; корпусу генерал-квартирмейстера Боура делать авангард правого крыла, а корпусу генерала-поручика князя Репнина – авангард же левого крыла; полкам кавалерийским его высочества наследнику и Нижегородскому быть между каре князя Репнина и 3-й дивизии; прочим, под командой генерала-поручика и кавалера графа Салтыкова, – между 1-й и 3-й дивизиями; шести эскадронам карабинерным, под предводительством генерал-майора князя Долгорукова, и Ахтырскому гусарскому полку – между 1-й и 2-й дивизиями; Сербскому же гусарскому между 2-й дивизией и корпусом генерал-квартирмейстера Боура маршировать; корпусу генерала-квартирмейстера Боура идти по высотам, ведущим к неприятельскому левому флангу, и атаковать оный, а за оным идти до дороги Траяновой 2-й дивизии генерала-поручика и кавалера Племянникова, принять оттуда влево и атаковать параллельно с оным также неприятельский левый фланг; 1-й и 3-й дивизиям и корпусу князя Репнина маршировать по трем гребням, ведущим на неприятельский левый же фланг и центр, предположенный за предмет нашей атаки.

Сим образом в час пополуночи выступили все войска из своего лагеря, отправив все обозы в построенный позади оного вагенбург, и продолжали поход к неприятельскому лагерю, в котором по фальшивой тревоге минут несколько слышен был сильный оружейной огонь и канонада и несколько лошадей в сбруе к нам прибегали, с коего времени, как после мы сведали, турки уже не спали, но все приготовлялись к бою по внутреннему побуждению, ожидая нас к себе, хотя того еще не видели. Все пять частей построились в порядок бою и в оном на рассвете приблизились к Траяновой дороге.

Коль только оную перешли, то неприятель, обозревши на себя наше наступление, оказал нам все свои силы на высотах, окружавших его лагерь, и встретил многочисленною конницей, которой мы конца не видели. Жестокой с нашей стороны канонадой, а наипаче скорострельным огнем из главной батареи, которой распоряжался генерал-майор Мелиссино, скоро приведен был в замешательство неприятель в его лагере, и те притом, которые в лице у нас были. Но в то же самое время воспользовался неприятель глубокою лощиною, которая между гребнем, где первая дивизия проходила, и другим, где вел свое каре генерал-поручик граф Брюс, была, и пробежал по оной даже в тыл нам, снося по себе наижесточайшие выстрелы пушечные и оружейные, коими его старались сдержать обе дивизии.

Сквозь густоту дыма, от стрельбы происходившей во всех фазах сего каре, его сиятельство главнокомандующий генерал, приметя, что неприятель, как в той лощине, так и за Траяновою дорогою задерживаясь, довольно мог вредить наш фронт, немедленно приказал маршировать вперед и из каре отделить резервы пехоты и охотников с пушками и наступательно вести их на неприятеля, где он кучами держался, сказав между тем и всему каре принимать влево, чтобы конницу турецкую, забежавшую по той лощине, отрезать.

Сей маневр столько устрашил неприятеля, что оный под конец, боясь быть отрезанным от своего лагеря, обратился во всю лошадиную прыть с криком к оному, провождаем будучи от нас наижесточайшею пушечной стрельбой, которая порывала в густых толпах великим числом всадников, отчего вострепетала и вся прочая турецкая конница, нападавшая со всех сторон на каре Племянникова, графа Брюса, князя Репнина и Боура, и пустилась назад, примером отраженной от каре генерала-аншефа Олица. Так, сломив первое стремление на себя неприятельское, быв в огне непрерывном с пятого часа утра по восьмой, очистили мы себе путь и удвоили свои шаги к неприятельскому лагерю, в котором еще видели, что пехота и конница смелость имеют нас к себе дожидаться.