Великая легенда

Стаут Рекс

Вернувшись в холл, я взял Гекамеду за руку и направился в ее комнату, закрыв за нами дверь. Гортина куда-то исчезла.

Указав дочери Арсиноя на скамью, я несколько минут молча стоял перед ней. Я знал, о чем собираюсь говорить, но начать было нелегко. «Как же она прекрасна, — со вздохом подумал я. — Но, увы, ее красота не для меня».

— Итак, — спокойно заговорил я, — ты выказываешь презрение к своему господину, предавая его. Не думай, что я тебя упрекаю, — ведь я был предупрежден. — Так как Гекамеда не ответила, я продолжал: — Мое сердце пылает, и если я выгляжу спокойным,

то мне это дается нелегко. Ты упомянула Елене Аргивской о каком-то сообщении. Что ты имела в виду?

Впервые Гекамеда встретилась со мной взглядом.

— Зачем мне давать тебе объяснения? — с горечью осведомилась она.

— Незачем, — сухо ответил я, — тем более что ты не в состоянии это сделать.

Гекамеда привстала, но тут же снова опустилась на скамью.

— Еще бы! — гневно воскликнула она. — Я ведь уже приговорена. Обычаи греков и троянцев схожи — самой шаткой улики достаточно, чтобы осудить женщину. Разве ты уже не пришел к выводу? Какой смысл что-либо объяснять? Что толку говорить, что Парис сообщил, будто меня зовет Елена? Что он обманул меня?

— Ферейн сказал, что ты пошла с ним добровольно.

— Я этого и не отрицаю. Ведь я думала, что меня позвала Елена Аргивская.

Я с сомнением смотрел на нее, не зная, что сказать и чему верить. Ответ пришел из другого источника. Внезапно я услышал, что сзади открылась дверь, и, обернувшись, увидел Гортину, которая ворвалась в комнату, сверкая глазами.

— Ты лжешь! — свирепо вскричала она, глядя на Гекамеду. — Я все слышала — Парис не говорил ни слова о сообщении от Елены! Я видела, как ты бросилась в его объятия и слышала твои бесстыдные обещания!

Я изумленно уставился на нее:

— Откуда ты знаешь все это?

— У стен есть глаза и уши, — ответила Гортина.

Гекамеда смотрела на нее — я не мог понять, смущенно или всего лишь ошеломленно. Как бы то ни было, я не желал свидетельств соглядатая, поэтому взял Гортину за плечи и выставил ее из комнаты, предупредив, что высеку ее, если она повторит свои оскорбления.

Закрыв дверь на засов, я повернулся к Гекамеде:

— Ты слышала слова Гортины…

— И ты им веришь? — гордо прервала она.

— Я не знаю, чему верить, но уже решил, как намерен поступить, и хочу тебе это сообщить. Но сначала ответь на вопрос: ты влюблена в Париса?

Она с презрением фыркнула.

— Не больше, чем в тебя.

— Ты уверена? У меня есть причина спрашивать об этом. Но сперва объясню, почему я отправился за тобой в его покои. Я сделал это не потому, что люблю тебя, и не для того, чтобы привести тебя назад, а потому, что я — твой господин и хотел доказать это самому себе. Даже Парис не может оскорблять меня безнаказанно. Но теперь, когда я наказал его и привел тебя, ты можешь к нему вернуться. Поэтому я и спрашиваю, любишь ли ты его. Если хочешь уйти к нему, то можешь это сделать. Я дарую тебе свободу.

— Я же сказала, что не люблю его, — тихо произнесла Гекамеда, смертельно побледнев.

— Так же как и меня?

— Да.

— Тогда я не стану принуждать тебя уйти к Парису, но и не могу позволить тебе оставаться со мной. Ты не можешь быть моей рабыней, Гекамеда,

потому что я люблю тебя, как жену… Ничего не говори — я знаю, что моя любовь вызывает у тебя отвращение. Больше ты не будешь жить со мной, возбуждая мои желания, но так и не удовлетворяя их.

— Но я не…

— Дай мне закончить. Вопрос в том, что делать с тобой. Я не могу вернуть тебя в Тенедос — город обращен в пепел. О том, чтобы отправить тебя на невольничий рынок, не может быть и речи. Но я не в состоянии сделать тебя свободной в Трое — как пленная гречанка, ты стала бы добычей каждого мужчины.

У меня есть один план — если его удастся осуществить, ты будешь в безопасности. К утру я буду знать, выполним ли он.

Я умолк. Гекамеда смотрела на меня с видом человека, который видит, как рушится его мир. Я не мог этого понять — мне казалось, что она будет радоваться и, возможно, даже благодарить меня.

— Но почему, — наконец заговорила Гекамеда, — почему я должна тебя покинуть?

— Разве я не объяснил? — устало осведомился я. — Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, развлекая себя ненавистью ко мне.

— А если… если я не ненавижу тебя?

— Ты слишком часто говорила мне обратное, чтобы я мог в этом усомниться.

— Но ведь не… не сегодня.

Я посмотрел ей в глаза и усмехнулся:

— Может быть, ты меня любишь? — С этими словами я повернулся и вышел из комнаты. Сцена становилась для меня слишком мучительной. Мало того что Гекамеда разбила мне сердце — ей еще хотелось поиграть с осколками!

Придя к себе в комнату, я наконец сбросил грязные и окровавленные доспехи, которые носил весь день, и облачился в хитон и накидку. При виде лежащих на полу доспехов я вспомнил о Киссее и о своем долге перед Лиметом, его бедным старым отцом.

Радуясь возможности уйти, я покинул дворец, предупредив Ферейна, что не буду ужинать дома.

Подойдя к особняку на улице Иды, я обнаружил, что утреннее волнение уступило место безысходному отчаянию. Угрюмые и мрачные рабы сидели на скамьях. Лимет, все еще не пришедший в сознание, находился под присмотром лекарей в своей спальне. Я не осмелился войти туда и попросил Климена проводить меня в комнату, где лежали останки моего товарища.

Хотя голову искусно присоединили к телу, которое вымыли и умастили благовониями, неподвижный труп казался совсем не похожим на Киссея. Запечатлев поцелуй на холодном челе моего самого близкого друга, я вышел из дома.

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, что я делал в тот вечер. Какое-то время я бродил по улицам, потом отправился ужинать в дом Эвена, где пробыл допоздна, слушая, как воины, которым удалось вернуться с поля на своих ногах, делятся совершенными подвигами.

Выслушав похвалы за то, что я доставил тело Киссея домой к отцу, я узнал о гибели Мулия, Девкалиона и остальных, которые сражались с Ахиллом. Уже за полночь я вернулся во дворец.

На следующее утро я встал рано, так как у меня было много дел. Прежде всего, я решил окончательно разобраться с Гекамедой, будучи не в силах видеть ее чудесные глаза, улыбающиеся губы, румяные щеки и знать, что они мне не принадлежат.