Великая мелодия (сборник)
Шрифт:
Показалась ватага пьяных офицеров. Макошин смиренно вытянулся, приложил руку к козырьку. Но на него никто даже не глянул.
Миновав «вшивый рынок», он перешел по Галатскому мосту на северную сторону. На минуту задержался у Галатской башни. Так вот она какая! О ней упоминал Фрунзе. Высокая, метров семьдесят — не меньше. Круглая, с окнами, с остроконечной крышей. Что в ней, в этой серой каменной башне? Башня Христа — вот как она называлась раньше. Или просто — пожарная вышка, маяк… Башня как башня… Видел такую в Риге — Пороховую башню…
Он все продвигался к северу, поднялся по Галатской
Вот у этого фанатика-самодура Макошин и его товарищи должны отвоевать солдат и казаков, а заодно и офицеров.
Но вначале нужно добраться до греческого острова Лемнос, проскочить через белогвардейские, британские, французские, греческие заслоны. В Харькове все представлялось в ином свете: пришел — увидел — победил. Но каким затерянным в недрах враждебного города чувствовал он себя сейчас! Весь замысел операции может полететь к чертям из-за какой-нибудь нелепой случайности, даже психологической оплошности. Все держится на нюансах, на выдержке, на артистической игре, на бдительности.
Он завернул в пустынный переулок, огляделся, затаился. Убедившись, что за ним никто не идет, свернул в другой переулок. В путанице узких переулков легко можно было заблудиться. И хотя он никогда не был раньше в Константинополе, как-то сразу «понял» его планировку, твердо усвоил направление, которого следует держаться. На всякий случай вызубрил греческую фразу: «Пу врискетэ то ксэнодохио „Пера“»? — где находится гостиница «Пера»? Лучше всего обращаться к грекам.
Хотелось есть и пить. Полез в карман, выгреб хлебные крошки, бросил в рот. Если бы за ним наблюдали, то создалось бы впечатление: понуро бредет бездомный, голодный человек, а куда идет, сам не знает: не все ли равно, куда идти, если в кармане ни одного пиастра?
Однако, очутившись перед тяжелыми дверями шикарной, облицованной мрамором гостиницы, у которых стояли швейцары с золотыми буквами на шапках, Макошин преобразился: снял потрепанную шинель, вскинул гордо голову, сверкнул глазами и, раздавая направо и налево щедрой рукой те самые пиастры, уверенно перешагнул порог. Подскочившему служащему небрежно сунул несколько лир, посмотрел через него и спокойно стал подниматься по мраморной лестнице на нужный этаж. Здесь был голубоватый мрамор, гостиница представляла
При взгляде на худое, полное внутренней силы лицо Макошина как-то забывалась убогость одежды — встречные офицеры приветствовали его легким кивком головы. У него был тонкий нос и выдающийся вперед энергичный подбородок; он снял фуражку, обнажив мощный лоб с глубокими залысинами. Смелое, открытое лицо человека, уверенного в себе. Складка у рта свидетельствует об ироничности характера. Кто он? Эмиссар, агент… мало ли кто… В оккупированном городе всегда много подобных волевых личностей, которые постоянно куда-то спешат, делают что-то таинственное.
Внешне Макошин старался производить именно такое впечатление суровой непреклонности, замкнутости. Психологическая игра, а вернее — точный расчет. Но чем ближе подходил он к заветной двери, тем учащенней билось сердце. Через несколько минут все решится. «Решится…» Странное слово. Решиться. Орел или решка?.. Извечная игра случая. Остановился возле двери. Нажал на ручку. Дверь открылась. Его никто не окликнул.
Генерал Гравицкий лежал на диване и курил трубку. Не поворачивая головы и зажав трубку зубами, гаркнул:
— Какого черта! Вон отсюда!
Макошин не сдвинулся с места. Наконец генерал повернул голову и с изумлением уставился на Константина. Положил дымящуюся трубку на мраморный столик.
— Вы ко мне, любезный?
— Так точно, господин генерал. Решил проведать вас по старой памяти.
Генерал вгляделся в лицо Макошина, увидел безобразный шрам. Возможно, он в самом деле раньше встречал этого человека, но где? И какое это может иметь значение сейчас? Гравицкому было за сорок, людские потоки в гимнастерках, френчах, кителях утомили его.
— Так где же мы с вами встречались? — спросил он безразличным голосом. Как ему удалось пройти мимо швейцаров и вестибюльных церберов? Обычно таких не подпускали даже близко к гостинице.
— Я был тогда в бинтах. Вы вряд ли могли запомнить и мою фамилию. Макошин. Разрывная пуля, контузия. Списали вчистую. Вы мне нацепили Георгия. Сказали: будет трудно — разыщи.
Гравицкий досадливо поморщился: сколько он нацепил Георгиевских крестов. Разве всех упомнишь?..
Он не предложил Макошину сесть, и тот стоял, нависая над генералом. Генерал начинал терять терпение.
— Так чего же вы хотите, любезный? Денежной помощи? Французы нам отказали. Предлагают вступать во французский иностранный легион.
— Вы тоже решили вступить в иностранный легион?
— С какой стати? Гнить в ямах Туниса или Киликии? Увольте… Да и вам не советую. Во французском иностранном легионе с русскими офицерами и солдатами обращаются как с каторжниками, за отказ служить заставляют работать на свинцовых рудниках. Французишки, дрянь… Мы опустились, утратили чувство собственного достоинства и чувство реальности. Воевали за Россию, а оказалось — за интересы Англии и Франции. Теперь казакам предлагают собачью службу в Африке или на Ближнем Востоке. Лучшие уже на кофейных плантациях Бразилии!.. Нас надули-с, молодой человек… Показали кукиш: мол, выпутывайтесь как знаете. Валюты не дадим!