Великая надежда
Шрифт:
— А может, тебе все приснилось? Иди-ка домой.
— Домой? — Эллен не сдавалась, — Это значит туда, где мама. А моя мама завтра уплывает, моя мама послезавтра будет уже там, где вокруг синева, где ветер засыпает, а дельфины играют вокруг Статуи Свободы!
— Вокруг Статуи Свободы дельфины не играют, — перебил консул.
— Ну и что. — Эллен опустила голову на руки. — Я устала, мне уже давно пора спать, я же завтра уплываю.
Ее доверие было безжалостно. Оно веяло в прохладной комнате, как
— Дайте мне визу!
— У тебя температура, — сказал консул.
— Пожалуйста, дайте визу!
Она придвинула папку для рисования к самому его лицу. В зажим был вставлен белый лист, на котором большими неумелыми буквами было написано: «Виза». Вокруг была россыпь разноцветных цветов, — цветы и птицы, — а внизу тянулась линеечка для подписи.
— Я все принесла, вы только подпишите. Пожалуйста, господин консул, ну пожалуйста!
— Все не так просто. — Он встал и закрыл окно. — Не так просто, как с упражнением, которое тебе велели переписать после уроков. Пошли, — сказал он, — теперь пошли! Я все тебе объясню на улице.
— Нет! — закричала Эллен и сжалась в комок в кресле. Щеки у нее вспыхнули. — Пожалуйста! Сапожник говорил, сапожник же говорил: «Кто отвечает за ветер и за акул, тот и за тебя отвечает!»
— Все так, — согласился консул, — Кто отвечает за ветер и за акул, тот отвечает и за тебя. Но это не я.
— Я вам нисколечко не верю, — прошептала Эллен. — И если вы сейчас не подпишете… — Она задрожала. Сапожник солгал. Сапожник говорил: консул, — а консул опять кивает на кого-то другого. А мама сидит дома и не в силах складывать чемоданы, потому что ей страшно. И это уже последняя ночь.
— Если вы сейчас не подпишете… — Эллен искала угрозу пострашнее. Зубы у нее стучали. — Тогда я лучше стану дельфином. Поплыву рядом с пароходом и буду играть вокруг Статуи Свободы, назло вам.
Она умолкла. Нетронутый лежал шоколад на курительном столике, нетронутые лежали разноцветные проспекты. «Мне холодно», — пробормотала Эллен. Губы ее были распахнуты. Она не шевелилась. Консул подошел к ней, и она оттолкнула его ногами. Он хотел ее схватить, но она молниеносно перескочила через кресло. Он побежал за ней. Она проскользнула под письменным столом, опрокинула два стула и обеими руками обхватила печку. При этом она по-прежнему угрожала, что превратится в дельфина. По ее лицу текли слезы.
Когда он ее наконец поймал, ему показалось, что она пышет жаром. Горячая и тяжелая, Эллен повисла у него на руках. Он завернул ее в одеяло и опять уложил в кресло.
— Карту, пожалуйста, отдайте карту!
Он пошел в приемную, поднял с полу карту, разгладил ее и отнес в комнату. Разложил ее на курительном столике.
— Все кружится! — сказала Эллен.
— Верно, — тревожно улыбнулся он. — Земля кружится. Ты что, не учила
— Да, — вяло подтвердила Эллен, — Земля круглая. — Она потрогала карту.
— Теперь ты веришь, что я от тебя ничего не скрываю?
— Пожалуйста, — в последний раз попросила Эллен, — пожалуйста, подпишите визу! — Она подняла голову и оперлась на локти. — Там есть чернильный карандаш, он подойдет. Если вы подпишете, я никогда больше не буду брать без спросу яблоки. Я все, что могу, для вас сделаю! А правда, что на границе дают апельсины и портрет президента, это правда так и есть? А сколько спасательных шлюпок бывает на больших пароходах?
— Каждый сам себе спасательная шлюпка, — сказал консул. — Я кое-что придумал! — Он положил папку для рисования себе на колени. — Ты должна сама себе дать визу. Подпиши ее сама!
— Я сама? — испуганно переспросила Эллен.
— Только сама.
— А как это делается? — с сомнением спросила Эллен.
— Ты это можешь. В сущности, каждый человек — сам себе консул. И в самом ли деле огромен наш огромный мир — это зависит от каждого человека.
Эллен изумленно уставилась на него.
— Видишь ли, — сказал он, — все те, кому я выдал визу, — все эти люди будут разочарованы. Ветер нигде не ложится спать.
— Нигде? — недоверчиво повторила она.
— Кто сам себе не даст визы, — сказал консул, — тот может объехать весь мир и никогда не попадет, куда ему было надо. Кто сам себе не даст визы, тот навсегда остается взаперти. Только тот, кто сам себе даст визу, становится свободным.
— Я хочу сама себе дать визу, — Эллен попыталась выпрямиться, — по как это делается?
— Ты должна подписаться, — сказал он. — И эта подпись означает, что ты даешь себе обещание: ты не заплачешь, когда будешь прощаться с мамой, а совсем наоборот, ты будешь утешать бабушку, которой это будет очень нужно. Ты ни в коем случае не будешь больше таскать без спросу яблоки. И что бы ни случилось, ты всегда будешь верить, что рано или поздно вокруг будет синева! Что бы ни случилось.
Эллен, дрожа от возбуждения, сама подписала себе визу.
Забрезжило утро. Тихо, как опытный взломщик, оно вскарабкалось наверх по подоконникам. Запела птица.
— Видишь, — сказал консул. — Птица тоже не ставит никаких условий.
Этого Эллен не поняла.
Снаружи по улицам катились тележки молочников. Все уже переставало сливаться в одну общую массу. И в просторных парках пестро и неряшливо выплывали из тумана первые осенние цветы.
Консул подошел к телефону. Он поднес руки к вискам и пригладил волосы. Встряхнул головой, трижды качнулся, встав на цыпочки, прикрыл глаза и снова их вытаращил. Поднял трубку, набрал не тот номер и бросил трубку на рычаг.