Великая окопная война. Позиционная бойня Первой мировой

Ардашев Алексей Николаевич

Иногда немцы, буквально засыпав нас снарядами, выходили из окопов и начинали наступление, но каждый раз мы своим огнем ружейным и пулеметным (патронов для пехоты тогда еще не жалели) их отбивали…

С наступлением ночи огонь прекращался, и мы тут же, недалеко от окопов, хоронили своих убитых. Невысокий холм — братская могила, общая для всех убитых за день и деревянный, а иногда и можжевеловый, крест над ней! Из резерва прибывал ночью батюшка с церковником и отпевал их в каждом батальоне.

Тихая ночь покрывала все! Кротко мерцающие звезды, иногда луна, освещали эту

скорбную картину! Пение «со святыми упокой рабов твоих», «их же имена ты, Господи, веси» — (потому что не всегда роты успевали дать знать батюшке эта имена) — грустно разносилось в темноте… Каждый из нас, кто слышал это пение, думал: быть может, завтра и моя очередь?…

В начале октября вернулись в роту мои младшие офицеры: из госпиталя пор. Бадзен и из командировки — подпор. Врублевский.

И вот, наконец, по соображениям начальства «свыше» 17 окт. последовал приказ нашей дивизии, в ночь на 18 октября перейти в наступление, в частности нашему полку дана задача: взять впереди лежащее им. Капсодзе, занятое немцами.

Нужно сказать, что наши окопы от немецких разделяла речка, протекавшая среди болота. По ночам уже были заморозки, но все-таки это болото и глубокие на нем колодцы-«ямы» не замерзали.

Получив этот приказ, полк засветло выслал вперед офицерскую разведку наметить пути наступления к им. Капсодзе в этом болоте.

Ночью в 2 ч полк, соблюдая тишину, вышел из окопов, построился в штурмовую колонну: 4-и и 3-й баталионы впереди, в 4-м баталионе головная рота — моя 16-я. 2-й и 1-й баталионы во 2-й линии.

Близкий разрыв вражеского снаряда

Начальником всей штурмовой колонны полка назначен был георгиевский кавалер, командир 1-го баталиона подполк. Борзинский. В приказе было сказано начать наступление всей дивизии ровно в 3 ч ночи. Устно передано было, что по сигналу ракетой наша артиллерия предварительно откроет усиленный огонь для подготовки этого штурма, 4-му баталиону, как головному, приказано держать связь направо со 107-м Троицким полком.

Около 3 ч ночи явился из штаба дивизии подполковник Борзинский. Проверили часы — остается 10 мин до трех, а соседа справа — 107-го полка нет! Послали туда ординарца. Наконец — 3 часа, а никакой ракеты нет! 10 минут четвертого, а наша артиллерия — ни звука! Наконец, явился посланный из 107-го полка и доложил, что полк застрял, потому что командир штурмовой колонны подполковник N. (фамилию его забыл) среди болота попал в окошко и утонул! Полк же скоро выступит. Подполковник Борзинский по телефону узнает от командира полка, что подготовка атаки артиллерийским огнем отставлена, дабы ночной штурм явился для немцев неожиданностью.

Команда шепотом: «На молитву, шапки долой!» Все молчаливо молятся. — «Шагом марш!» — Темная-темная ночь! Проводники-разведчики идут впереди, указывая дорогу. Тихо… только шуршит мерзлая трава под тысячами ног… Все команды передаются шепотом.

Строгий приказ «не открывать огня до самого штыкового удара» напоминается всем ротам.

Вдруг — близко-близко одиночный выстрел и с жалобным, тонким звуком пролетела куда-то пуля! Эх! Это — немецкий секрет, лежавший около наших окопов, успел выстрелить, очевидно, желая дать знать своим об опасности. И, действительно, сейчас же тревожно забегали лучи немецких прожекторов, нащупывая врага… а затем затакал и их пулемет, но пули летали высоко куда-то назад…

Инстинктивно все увеличиваем шаг и, слава богу! Только что спустились вниз по откосу к ручью, как немцы сразу открыли сильный огонь из многих пулеметов и из ружей залпами… Забухали и их пушки… Сзади во второй линии 1-го и 2-го батальонов послышались крики раненых… Рой ружейных и струи пулеметных пуль пронизывали ночной воздух своим жужжанием и воем над самыми нашими головами… Жуткое чувство страха и опасения, что еще немного ниже возьмут немцы траекторию, и смерть начнет косить свои жертвы и в наших рядах…

Мы спускаемся все ниже к речке… опасность миновала… Проходим выше пояса вброд речку… Режущий холод пронизывает все тело от ледяной воды с запахом гнили и навоза… Потом мы узнали, что в эту речку немцы по ночам сбрасывали трупы убитых в ночных стычках русских разведчиков… Несколько таких разлагающихся трупов роты 3-го бат. нашли у самой речки. Долго-долго потом воняла моя шинель этим трупным запахом.

Совершенно мокрые, в хлюпающих водою сапогах, двигаемся мы вперед, несмотря на ураганный огонь над нашими головами. Все потери убитыми и ранеными несет вторая линия, не успевшая спуститься к речке.

Но вот и у нас начинается подъем местности вверх от речки, и сейчас же и у нас убитые и раненые… Крики и стоны тяжелораненых резко нарушают дисциплину молчаливой атаки…

Немцы взяли нас под перекрестный огонь: пулеметы их расположены подковой… Наше наступление окончательно остановлено!.. А казалось — цель, т. е. их окопы, уже так близко! Неожиданность штурма пропала совершенно…

Ясно слышны их тревожные голоса и команды…

Мы залегли за невысокими кучами собранного для поля удобрения, так как окопаться в мерзлой земле очень трудно. Пули летят уже совершенно низко, нельзя и головы высунуть, но все-таки они летят выше и дальше туда, где резервы.

Случайно за одной мерзлой кучей очутились вместе: полк. Борзинский, я и офицеры 15-й роты. Набежав потом сзади, поруч. Бадзен повалился на нас с хохотом: «А я всех вас давил!»

Наблюдатель

— Где же троицкие? — спрашиваю я полк. Борзинского. — Правый наш фланг открыт, почему наша артиллерия не отвечает на их огонь?

Полковник Борзинский ругается, что прервана телефонная связь со штабом дивизии, а главное — вся неожиданность атаки пропала: немцы встречают нас во «всеоружии», и скоро начнет рассветать…