Великая Отечественная война глазами очевидцев
Шрифт:
Рассказ первый
Борис Акимович Дехтяр (19.05.1922 г. – 06.02.2012 г.)
(Россия, г. Нижний Новгород)
Рассказ фронтовика записан в ноябре 2011 года
«22 июня 1941 года я был на границе. Накануне вечером около нашей казармы (а казарма – это был большой сарай, длинный, в котором мы соорудили себе нары в три этажа, и рядом в «пирамидах» стояли наши винтовки, и в таком виде мы там спали), перед выходным днем, воскресеньем, бывший хозяин этого сарая пришел к нам и сказал: «ребята, завтра будет война!»
И мы все вместе
Ну, и мы легли спать. Мы радовались, что завтра не будет этого каторжного труда на границе, где мы сооружали эти укрепления. Она же была голая. И вот в три часа ночи я проснулся, и слышу, что какой-то прерывистый мощный гул идет откуда-то сверху. Непонятно, что. Мы еще не знали, что это.
Я и еще несколько человек выскочили на улицу. Небо было совершенно черное, и в нем очень четко, в строгом строю летели десятки самолетов. Они летели в нашу сторону, на восток. Силуэты их были как пушинки, белые и прозрачные, как бумажные. И мы поняли, что там Солнце, их уже было видно, их освещало. А гул был мощный. И я сразу подумал: «война!»
Побежали к командирам, нас «в ружье». А в четыре утра нас уже обстреляли немецкие самолеты. Прилетели два небольших самолета, обстреляли. А нас было, значит, наша рота в этом сарае. А всего нас там был отдельный батальон.
Отдельный, потому что он подчинялся не какому-то полку или дивизии, а напрямую 15-му армейскому управлению военно-полевого строительства, было такое. Нас в батальоне было восемьсот пятьдесят человек. Вооружены все были винтовками, хорошими винтовками. Это были карабины на основе русской винтовки 1898/1930 годов. Но они были изготовлены в Польше и достались нам как трофей.
Вот мы все были ими вооружены. У них вместо нашего штыка был штык-нож. Поскольку у нас были замечательные командиры: командир роты – Смирнов, командир батальона – капитан, батальонный комиссар, они были очень опытные. Они были себе на уме, и нам говорили: «не расставайтесь с винтовками, обоймы держите в подсумках и прицепите к поясу, чтобы все было на вас!»
Они рисковали, об этом кто-то мог донести, были же особисты и прочие. Но мы их слушали. И когда была команда: «в ружье!», нас вывели и велели окапываться. До этого окапываться мы не могли, не имели права, потому что войны-то не будет!
А укрепления строили в самой первой стадии. Вот я лично, если бы не война, то я бы вообще сдох. Такой каторжный был труд, десятичасовой рабочий день. Я был на песчаном карьере. А песок добывали для бетономешалки.
А другим было еще хуже. Они дробили камень в щебень для этой бетономешалки. И мы строили огромный аэродром, состоящий из бетонных плит. Они были как пчелиные соты: шестиугольники, вплотную, под самые тяжелые самолеты.
И я был самым молодым. А более старшие, хоть они и колхозники все были, говорили: «как можно у самой границы строить аэродром для таких тяжелых самолетов? Почему не
И вот, в это утро, в четыре часа, мы уже были в бою. Потому что после самолетов пришли немцы. Как я уже потом догадался (через недели две-три), мы были вне главного удара. Потому что лесистая местность, пролегавшая в низине, и болота. А немцы, как мы потом поняли, прошли по прекрасному шоссе, левее нас, мощными танковыми колоннами. И сразу далеко прошли. О нас они, наверное, знали, разведка работала, что это строители. Рядом, в соседнем селе, стоял такой же батальон, тоже восемьсот пятьдесят человек, и они на нас решили не обращать внимания.
Поэтому на нас бросили отряды, с которыми мы справлялись. А как справлялись? Наш командир, Смирнов, понимал, какие мы стрелки. Ну, я был «ворошиловским стрелком», я дома, в школе уже знал винтовку хорошо. Тогда так готовили. А это были колхозники все.
Он сказал: «стрелять только залпом, всем вместе и по моей команде!» Ну, если восемьсот винтовок сразу ударят в одно место, что-то получается. А там стояли строительные машины, они в выходной не работали. Дорожные машины, трактора около бетономешалки. Вот мы за ними залегли. Лично я за трактором залег.
И не заметил, как на меня свалился немец откуда-то сверху. Я с испугу не выстрелил, а так как у меня в руках была лопатка, которой я окапывался, так я его по горлу ее лезвием и ударил.
Вот так это все началось. В первый же час связь была полностью потеряна. Когда теперь некоторые говорят, что ничего подобного, что мы были полностью готовы, это полная чушь. Я просто свидетель этого. Но я не только свидетель. Потом, в госпиталях, на пересыльных пунктах я встречался с десятками людей, которые были тоже в таких же условиях.
Ничего не было, никакой готовности. Вот это сообщение ТАСС, которое было, о том, что войны не будет, оно вообще всех «демобилизовало». И поэтому получилась вот такая ситуация.
И вот, эти наши командиры, понимающие дело, поскольку не было связи, послали вестового на коне к высшему командованию. Приехал вестовой, и мы впервые в жизни увидели автомат. Немцы-то с автоматами были. И я впервые в жизни увидел этот автомат – ППШ, с круглым диском.
Я учитель, студент второго курса института, не представлял себе, что такое автомат. Когда я читал в газетах, что применяют автоматическое оружие, я думал, что оно само стреляет или еще что-то. Я не понимал, что такое автомат.
А немцы уже ими вооружены были. Да, конечно же, не на сто процентов, но они у них были. И это очень важно, потому что теперь молодым трудно разобраться, что же было на самом деле. Вот так было на самом деле.
Все это происходило на новой границе между Польшей и Советским Союзом. Что такое «новая граница», может быть, многие не знают. Это граница, которая была по договоренности Сталина с Гитлером установлена 17 сентября 1939 года. Фактически в этот день.
Я должен сделать отступление, и рассказать немного об этом. До призыва в армию я жил в городке, в пятидесяти километрах от старой границы, той, которая была до 1939 года. И поскольку мы были близко, то, когда в последних числах августа 1939 года мы узнали, что Сталин и Гитлер заключили между собой договор о дружбе, то все были просто потрясены. Никто ничего не понимал.