Великая Отечественная: война продолжается
Шрифт:
себе девушек-рабынь".
Из немецкой газеты "Франкфуртер Цейтунг", 17 апреля 1942 года:
"Рабочие оккупированных советских областей стоят в лагере, огражденном колючей
проволокой. Этих людей, привезенных из Харьковского района, в Германию,
разумеется, нужно держать в строгости, смотреть за ними, ибо нет никакой
гарантии, что между ними нет большевиков, способных к актам саботажа.
Их
Из показаний вернувшегося домой из неволи Филиппа Боцмана: "Деревня Мироновка
должна была поставить в Германию 20 юношей и девушек. Хватали молодежь на улицах,
брали ночью из постелей. Дважды мне удалось скрыться, вырваться, на третий
поймали, заперли в вагоне. Попал я в Берлин вместе с другими. В холодную казарму
загнали несколько сот человек, спали на холодном полу. Я попал на трикотажную
фабрику, где изготавливали немецкое обмундирование. Работали здесь и французы,
испанцы, военнопленные поляки. Но хуже всех относились к нам, русским. Чуть что
— ругань, избиение.
Работали, спины не разгибая, молча. На обед — миска холодного супа из
картофельных очисток. Хлеба вовсе не доставалось. Хлеб, 300 грамм суррогата,
утром выдавали. Вечером гнали в казармы. И так каждый день. Усталость, голод,
тоска. Одна девушка из Орловской области, избитая надзирателем, повесилась.
Некоторые бежать пытались, но это было трудно — выдаст первый же встреченный
немец".
"За небольшую плату, в 10 — 15 марок, каждый немец может приобрести себе рабов!
В Германии учреждены невольничьи рынки".
Из писем немецким солдатам:
Фрида Пульц из Гюльце солдату Отто Треску, 6 рота, 4 полка, 32 немецкой пехотной
дивизии:
"…Здесь в среду опять похоронили двоих русских. Их здесь уже погребено пять, а
еще двое при смерти. Да и что им жить, следовало бы их перебить…"
От матери обер-ефрейтора 405 полка, 121 пехотной дивизии:
"Вчера к нам прибежала Анна-Лиза. Она сильно озлоблена. У них в свинарнике
повесилась русская девка. Наши работницы-польки говорили, что она все время
ругала русскую, била. Она прибыла сюда в апреле и все время ходила в слезах.
Покончила с собой, наверное, в минуту отчаянья. Мы успокаивали фрау Анну-Лизу
как могли. Можно ведь за недорогую цену приобрести другую русскую работницу".
"У нас теперь работает украинская девка, лет девятнадцати. Будь спокоен, я
заставлю ее поворачиваться.
Возьму себе несколько штук"…
"Получила от тебя 100 марок и тут же отдала их твоей матери. Пусть купит пленных,
это сейчас не так дорого".
"Много русских женщин и девушек работают на фабриках "Астра Верке". Их
заставляют работать по 14 и более часов в день. Зарплаты они, конечно же, не
получают. На работу, с работы ходят под конвоем. Русские настолько переутомлены,
что буквально валятся с ног. Им часто попадает от охраны плетьми. Пожаловаться
на охрану и скверную пищу они не имеют права. Моя соседка на днях приобрела себе
работницу. Она внесла в кассу деньги, и ей предоставили возможность выбрать
любую из пригнанных сюда женщин по вкусу".
Из писем тех, кому не удалось избежать объятий «добродушных» немецких бюргеров:
8 октября 1942 г.
"Мамочка, погода здесь плохая. Все время идут дожди. Я хожу босая, потому что
обуви у меня нет. Хожу, как нищая. Хлеб получаем два раза в день по 100 грамм.
Работаем 12 часов в день. Кроме завода и бараков ничего не знаем. Как приду,
упаду на кровать, наплачусь вдоволь, вас вспоминая.
За короткое время нашей жизни здесь мы все выбились из сил, недоедаем,
недосыпаем. В маленькой комнатке нас 16 человек, все украинки и я. Приеду,
расскажу все. Но вряд ли нам свидеться суждено, потому что зимовать остаемся в
летних бараках из досок. При таком питании да без сна и голой да босой не выжить
мне. Если можете, не откажите, вышлите чесноку да луку, потому что пища
однообразная. У меня уже десна чешутся, цинга начинается".
10 ноября 1942 г.
"Наша жизнь, мамочка, хуже, чем у собак. Суп дают такой же зеленый, и его по-прежнему
никто не ест. У меня от думок иссох мозг и глаза от слез не видят. Сегодня все
12 часов работали голодные. Но плачь, не плачь, а работать нужно. А какая работа
может быть у голодного изо дня в день человека? Немка придет: "Нона, шнеллер,
арбайтен!"…
Дорогая мамочка, как мне тяжело без вас. Я не в силах сдержать рыдания. Я от
обиды плачу. О, есть еще хуже, еще тяжелее, но я не в силах описать…
Мы уже привыкли к тому, что в два часа ночи открывается дверь, включается свет и
полицай кричит «ауфштейн» (встать!). Сразу встаем, выходим во двор, стоим час.