Великая революция идей. Возрождение свободных рынков после Великой депрессии

Бёргин Энгус

В январе 1931 г., незадолго до публичных дебатов с Кейнсом, Роббинс предложил Хайеку прочитать цикл лекций в ЛШЭ [90] . Это случайное совпадение по времени привело к предположению, что Роббинс искал в Австрии интеллектуальное подкрепление. «Когда разворачивался спор по поводу общественных работ, – писала кембриджский экономист Джоан Робинсон, – профессор Роббинс пригласил из Вены члена австрийской школы, чтобы получить противовес Кейнсу» [91] . Хайек был самым одаренным учеником видного экономиста Фридриха фон Визера и одним из наиболее активных участников регулярного частного семинара, который Людвиг фон Мизес с 1924 г. вел для молодых венских интеллектуалов; поэтому Хайек имел обширные связи в австрийском научном мире. Его, что было необычно, знали англо-американские экономисты, – в значительной мере благодаря знакомствам, которые он завел во время длительной стажировки в Нью-Йорке в 1923–1924 гг., и участию в международных конференциях в последующие годы. Но все же Хайек был тогда начинающим экономистом с небольшим количеством публикаций и пребывал в рамках австрийской академической системы, печально известной тем, что путь к профессорскому званию она делала долгим и полным лишений [92] . За пределами родной страны исследования Хайека оставались практически не известными.

90

Howson, Lionel Robbins, р. 178.

91

Joan Robinson, «The Second Crisis of Economic Theory», in Contributions to Modern Economics (New York: Academic Press, 1978), р. 2.

92

См.: Хюльсманн Й. Г. Последний рыцарь либерализма: жизнь и идеи Людвига фон Мизеса. М.; Челябинск: Социум, 2013. С. 130–131.

Преподаватели и студенты ЛШЭ считали гостя «открытием» Роббинса, и лекции Хайека вызывали «большое возбуждение». В четырех лекциях он изложил многочисленным слушателям содержание работы, которую вскоре опубликовал под названием «Цены и производство». Многим оказалось сложно воспринимать Хайека: у него был очень сильный акцент, за ходом его мысли «трудно было следить», а его идеи выглядели «замысловато запутанными» [93] . Однако уже на первой лекции он продемонстрировал

такое знание английской денежной теории, какое редко встречалось даже среди самих английских ученых, не говоря уже о тех, кто получил образование в другой национальной школе. В дальнейшем он опирался на идеи австрийской теории капитала, которые были новыми для многих слушателей. Людям, незнакомым с происхождением этих идей, было нелегко в них вникнуть, но они, безусловно, обладали несомненным потенциалом, позволявшим анализировать самые насущные проблемы в изучении экономических циклов. Как и Кейнс, Хайек придерживался предложенного шведским экономистом Кнутом Викселлем различениия между естественной и рыночной ставками процента и анализировал влияние кредитной деятельности банков на соотношение между ними. Однако опора на теорию капитала позволяла ему рассматривать влияние расхождения этих двух ставок на длительность периода производства. Хайек считал, что, когда рыночная ставка процента опускается ниже естественной, более прибыльными представляются методы производства, рассчитанные на более длительную перспективу, и компании начинают выводить инвестиции из капитальных благ, обеспечивающих производство потребительских товаров в ближайщем будущем. Через некоторое время после этого маневра потребители демонстрируют готовность платить более высокие относительные цены за имеющиеся потребительские товары. В новой обстановке рыночная ставка процента повышается, компании вынужденно прекращают инвестиции в окольные методы производства [т. е. в более долгосрочные производственные проекты. – Перев.], и начинается кризис [94] . Логика этой схемы подсказывала Хайеку, что любые «искусственные стимулы» еще больше исказят отношение между рыночной и естественной ставками процента и посеют семена «новых неурядиц и новых кризисов». Единственное, что можно предпринять, если уж депрессия началась, полагал он в «Ценах и производстве», это «дать время для окончательного выздоровления, когда в ходе длительного процесса структура производства адаптируется к имеющемуся объему средств, которые можно инвестировать в капитал» [95] . В заключение Хайек отметил, что при незавершенности денежной теории отходить от золотого стандарта неразумно и что попытки противодействовать длительной депрессии с помощью дополнительных государственных расходов только деформируют инвестиционную структуру и тем самым продлят стагнацию [96] . По его трезвой оценке, в условиях экономического кризиса правительствам лучше всего не делать вообще ничего.

93

Дж. Гилберт, интервью с Надимом Шехади, 4 марта 1983, Shehadi Papers; сэр Рой Аллен, интервью с Надимом Шехади, без даты, Shehadi Papers; Aubrey Jones, in Abse, My LSE, р. 36.

94

Резюме теории экономического цикла Хайека см. в: Caldwell, «Introduction», рр. 14–18.

95

Friedrich Hayek, Prices and Production, 2nd ed. (London: Routledge and Kegan Paul, 1935), р. 99 [Хайек Ф. Цены и производство. Челябинск: Социум, 2008. С. 116].

96

Ibid., p. 127 [Там же. С. 153].

Роббинс тут же признал в Хайеке сильного союзника, тоже выступавшего против государственных расходов, кредитной экспансии и таможенных пошлин. Он с энтузиазмом поддержал ректора ЛШЭ Уильяма Бевериджа, который подумал, что Хайек, возможно, был бы подходящей кандидатурой на должность профессора экономической теории им. Тука; это место долгое время было вакантным, и занять его только что отказался Джейкоб Вайнер [97] . Хайек мог лишь мечтать о получении места профессора в Лондоне и был несказанно рад такому подарку судьбы [98] . Лондон, давняя столица финансового мира и динамично развивающийся центр экономической мысли, представлялся Хайеку идеальным вариантом. «Представьте, в 32 года вы профессор Лондонской школы экономики, – сказал он потом в одном из интервью. – Это уж точно предел желаний» [99] . Кроме того, его привлекала культурная жизнь новообретенной страны. В соответствии с традициями английского общества, отмечал он, окружающие «понимают, что вам нужно в данный момент, но не обременяют вас лишними словами». Эта благовоспитанная сдержанность, способная передавать целую гамму отношений за счет одних лишь выверенных правил поведения, сильно контрастировала с австрийскими обычаями. «Это было как войти в теплую ванну, – заметил Хайек, – где температура такая же, как у вашего тела» [100] .

97

Robbins, Autobiography of an Economist, 127; Howson, Lionel Robbins, р. 200.

98

Фридрих Хайек, интервью с Ирлен Крейвер, 1978, Center for Oral History Research, UCLA Library.

99

Фридрих Хайек, интервью с Арменом Алчианом, 11 ноября 1978, Center for Oral History Research, UCLA Library.

100

F. A. Hayek, Hayek on Hayek: An Autobiographical Dialogue, ed. Stephen Kresge and Leif Wenar (Chicago: University of Chicago Press, 1994), р. 100.

Появление Хайека способствовало утверждению ЛШЭ в качестве оплота экономистов, выступавших против позиции Кейнса и Кембриджа. В течение первых же шести месяцев своего пребывания в качестве приглашенного лектора Хайен опубликовал в издававшемся ЛШЭ журнале «Economica» первую из двух своих обширных критических рецензий на «Трактат о деньгах» Кейнса. Он резко упрекнул Кейнса за то, что в его теории совершенно отсутствовала теория капитала. Кейнс признал справедливость критики, но, в свою очередь, высмеял утверждение Хайека о наличии «в экономической системе автоматического механизма», способного выравнивать уровни сбережений и инвестиций [101] . В ответ Хайек указал, что Кейнс так и не смог убедительно объяснить причины расхождения уровня сбережений и уровня инвестиций. Кейнс согласился, что его теория нуждается в уточнениях, но в частной переписке с Хайеком заметил, что «лучше тратить время на более полезные вещи, чем на пререкания» [102] . Потом нападение на Хайека продолжил коллега Кейнса Пьеро Сраффа. В разгромной журнальной статье он утверждал, что теория Хайека основана на поразительно упрощенной концепции денег и совершенно абсурдно считать, подобно Хайеку, будто существует одна-единственная естественная ставка процента [103] . Со временем тон полемики стал слишком резким. Кейнс назвал «Цены и производство» «едва ли не самой ужасной путаницей, какую мне только приходилось читать», а Сраффа добавил, что Хайек построил «чудовищный паровой молот, чтобы расколоть орешек, – и не может его расколоть» [104] . К концу 1932 г. Хайек стал признанным главным теоретическим оппонентом Кейнса, и выяснилось, что обе позиции имеют слабые стороны.

101

John Maynard Keynes, «The Pure Theory of Money: A Reply to Dr. Hayek»,” in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, р. 153.

102

Кейнс – Хайеку, 29 марта 1932 г., in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, р. 173.

103

Piero Sraffa, «Dr. Hayek on Money and Capital», in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, рр. 200, 205.

104

Keynes, «Pure Theory of Money», р. 154; Sraffa, «Dr. Hayek on Money and Capital», р. 201.

В то время как работы Хайека усилили противников идей Кейнса в ЛШЭ, международные связи Хайека укрепили ее космополитическую репутацию. Список иностранных гостей школы в 1930-х годах включает ведущих ученых из разных стран; это, в частности, Эрик Линдаль, Бертиль Улин и Рагнар Фриш из Скандинавии, Констентино Брешиани-Туррони из Италии, Фрэнк Найт и Джейкоб Вайнер из Чикагского университета, Виллем Раппар из Швейцарии, а также австрийские коллеги Хайека Готфрид Хаберлер, Фриц Махлуп и Йозеф Шумпетер [105] . Эти визитеры могли наблюдать факультет, где царили сплоченность и приподнятое настроение, характерные для этих слегка бесшабашных ранних лет ЛШЭ. Хайек, Роббинс и их коллега Арнольд Плант жили по соседству в коттеджном районе Хэмпстед-Гарден, обменивались книгами и беседовали в свободной обстановке; сотрудники факультета каждый день собирались на чай в общем зале, а большинство ведущих преподавателей регулярно участвовали в большом семинаре, на котором представлялись и обсуждались новые работы [106] . Осознание очевидной важности экономической науки в политической обстановке тех лет и молодость ведущих профессоров факультета возбуждающе действовали на студентов и преподавателей. Как потом вспоминал Николас Калдор, начало 1930-х годов было для ЛШЭ «временем бесконечных обсуждений, которые могли длиться сутками», насыщенном «атмосферой творческого напряжения», которую нелегко было усвоить последующим поколениям [107] .

105

Robbins, Autobiography of an Economist, р. 132; Фридрих Хайек, интервью с Надимом Шехади, 1983, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 200.

106

Фридрих Хайек, интервью с Надимом Шехади, 1983, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 206.

107

Nicholas Kaldor, Essays on Value and Distribution, 2nd ed. (London: Duckworth, 1980), p. XI.

Приход Хайека стал очень важным событием, но всем было ясно, что ведущей фигурой факультета остается Роббинс. Они читал вводный курс, знакомивший новых студентов с основами предмета, вел семинар, на котором преподаватели обсуждали новые работы, и курировал главные административные задачи. Все отдавали должное его личному обаянию, вниманию к студентам, прекрасному знанию современной экономической литературы и административным способностям. В работе «Великая депрессия» (1934) Роббинс свел воедино свои собственные рекомендации с рекомендациями Хайека и изложил их в форме, доступной широкому читателю. Если работы Хайека тех лет отличались крайне сложным языком и их с трудом понимали даже студенты магистратуры и аспиранты, то Роббинс писал доходчиво, ясно и местами ярко. Он отвергал распространенное убеждение, будто недавний крах был вызван дефектами рыночного механизма, и, напротив, утверждал, что главная вина лежит на вмешательстве в действие этого механизма. «Картелирование промышленности, рост влияния профсоюзов, размножение государственных контрольных инстанций создали такую экономическую структуру, которая, каковы бы ни были ее этические или эстетические достоинства, гораздо меньше способна быстро адаптироваться к переменам, чем прежняя конкурентная система, – писал он. – И это еще очень мягко сказано» [108] . Более всего Роббинса тревожили две вещи: «препятствия для предпринимательства», возникающие в результате государственного вмешательства, и возможность неустойчивого инфляционного бума, порождаемого попытками победить депрессию

с помощью программы масштабных общественных работ [109] . Его рекомендации предусматривали восстановление международного золотого стандарта, резкое сокращение ограничений в международной торговле, лишение профсоюзов возможности препятствовать тем, кто готов работать за более низкую плату, и введение твердого правила, что убыточные компании не будут спасать от банкротства [110] . Роббинс нарисовал широкую историческую картину, в которой приветствовал свободную рыночную систему, существовавшую, по его мнению, в Англии до Первой мировой войны, и сетовал на отклонения от этой системы, накопившиеся с тех пор [111] .

108

Robbins, The Great Depression (London: Macmillan and Co., 1934), р. 60.

109

Ibid., р. 125.

110

Ibid., рр. 172, 183, 189, 190.

111

Ibid., р. 60.

Хайек и Роббинс предельно четко представляли, против чего они возражают. По словам Роббинса, к кризису привели не принципы капитализма, а их нарушение [112] . Он считал необходимым отменить целый ряд реформ, в результате которых разрывались кредитные циклы и снижалась способность компаний адаптироваться к изменяющимся условиям. На том этапе своей карьеры Хайек тоже считал эти пункты самыми важными. Как он заявил в инаугурационной лекции, «видимо, не будет преувеличением сказать, что экономическая наука развивалась прежде всего как результат исследования и опровержения череды утопических проектов». Себя он причислял к длинному ряду экономистов, специализировавшихся на доказательстве того, что попытки исправить «недостатки существующей системы основаны на полнейшем пренебрежении теми силами, которые на самом деле обеспечивают ее работу» [113] . Оба они не считали капиталистическую систему ни идеальной, ни даже способной быстро и естественно выйти из существующего кризиса. Когда Роббинса стали резко критиковать за то, что он не может указать путь выхода из депрессии, Роббинс ответил, что составление такой дорожной карты не в его силах. «Если я вижу человека, который заблудился на пороховом заводе и собирается зажечь спичку, чтобы осмотреться, я, естественно, не обязан молчать только потому, что сам не знаю, куда идти, – объяснял он в 1932 г. в письме редактору журнала «Economist». – Но при этом я не вижу никакого “выхода” в претенциозных проектах. Именно эти претенциозные проекты и завели нас туда, где мы сейчас находимся» [114] . В тот период Хайек и Роббинс почти не занимались разработкой собственной политической философии и рекомендаций в сфере экономической политики, а сосредоточили усилия на критическом анализе экономических последствий чужих теорий и предложений. Пока их интересовало не создание общественного идеала, а его развенчание; поэтому общий тон их риторики был предельно негативным.

112

Ibid., р. 194.

113

Hayek, «Trend of Economic Thinking», р. 123.

114

Лайонел Роббинс, письмо редактору, Economist, 28 May 1932, 1189.

Свои перспективы Хайек и Роббинс оценивали довольно мрачно. Их пессимизм еще более углубился с выходом в 1936 г. работы Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег». До этого момента кембриджской экономической теории мешали давние недостатки «Трактата о деньгах», которые признавал и сам Кейнс. Однако когда Кейнс отказался от допущения о заданности совокупного выпуска и перенес внимание на уровень совокупного спроса, он радикально изменил отправные пункты дискуссии и предложил гораздо более убедительное объяснение проблемы устойчивого равновесия при неполной занятости [115] . У первых читателей книги складывалось впечатление, что она задумана как ответ именно на те проблемы, с которыми тогда столкнулись экономики Англии и США, и предлагает ясный путь к выходу из кризиса. Кроме того, ее аргументы в пользу доступного кредита, увеличения государственных расходов и введения внешнеторговых ограничений, казалось, подтверждали правильность популистского подхода к экономической политике. Это приводило в ярость экономистов, занимавших противоположную позицию. Чикагский экономист Фрэнк Найт писал своему коллеге Джейкобу Вайнеру, что Кейнс «принимает сторону рядового обывателя», оказывает поддержку «антиинтеллектуальным» воззрениям и «выбрасывает ключи от крепости в окно филистимлянам, которые уже ломятся в ворота» [116] . Дополнительное преимущество Кейнс получил от того обстоятельства, что поддержал распространенные настроения в крайне трудной для понимания форме. Вскоре его мысли были упрощены коллегами и последователями, но язык самой книги представлялся многим экономистам умышленно затемненным. В рецензии на «Общую теорию» Вайнер отметил: «Ни в одном случае для обозначения старого понятия не используется старый термин, если можно придумать новый, а если старые термины все же используются, они, как правило, приобретают новые значения» [117] . (В частной переписке он не скрывал, что находит терминологию Кейнса «ужасающей» [118] .) Такое сочетание своевременности, эзотеризма и соответствия господствующему мнению оказалось чрезвычайно эффективным, поскольку книга воспринималась как жизненно важное послание, требовавшее дальнейшей и весьма значительной научной работы. По словам Альберта Хиршмена, Кейнс «сумел преподнести здравый смысл в парадоксальном обличье, сделав свою теорию вдвойне привлекательной: она отвечала и популистскому настрою интеллектуалов, и их тяге к изысканности и парадоксальности» [119] .

115

John Maynard Keynes, The General Theory of Employment, Interest, and Money (London: Macmillan, 1936; reprint, San Diego: Harvest, 1964), рр. 23–34. [См.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 58–66.] Обзор новых идей «Общей теории» см. в: Skidelsky, John Maynard Keynes, vol. 2, Economist as Saviour, рр. 537–571.

116

Фрэнк Найт – Джейкобу Вайнеру, 6 августа 1940 г., box 16, folder 24, Jacob Viner Papers, Mudd Library, Princeton (далее Viner Papers).

117

Jacob Viner, «Mr. Keynes on the Causes of Unemployment», Quarterly Journal of Economics 51 (1936), р. 147.

118

Джейкоб Вайнер – Лайонелу Роббинсу, 21 января 1938 г., box 22, folder 14, Viner Papers.

119

Albert Hirschman, «How the Keynesian Revolution Was Exported from the United States, and Other Comments», in The Political Power of Economic Ideas, ed. Peter A. Hall (Princeton: Princeton University Press, 1989), р. 349.

«Общая теория» не оказала практически никакого непосредственного воздействия на государственную политику, но быстро распространилась в профессиональной среде. По словам экономиста Массачусетского технологического института Пола Сэмюельсона, она действовала «подобно свирепой болезни, которая внезапно охватывает и почти истребляет племя, живущее на каком-нибудь острове в Океании» [120] . Даже критики Кейнса признавали, что его книга оказала сильное влияние на многих молодых экономистов. Оценивая книгу, Джозеф Шумпетер специально остановился на том, как она воспринималась в Гарварде, отметив «ожидания лучших наших студентов, их нетерпеливое желание поскорее получить книгу в руки, жадность, с которой они проглатывали ее, и интерес, проявленный к ней всеми слоями англоамериканского сообщества, которые были способны к такого рода чтению» [121] . Хотя ведущие профессора экономического факультета Лондонской школы экономики, естественно, не одобряли книгу, студенты старших курсов и молодые преподаватели встретили ее с энтузиазмом. Как вспоминал Тибор Сайтовски, «большинство наших студентов жадно читали ее днем и ночью» и «преклонялись» перед ее мудростью [122] . В 1933 г. студент Хайека Абба Лернер организовал семинар, на котором студенты ЛШЭ обменивались мнениями с коллегами из Кембриджа. Этот семинар постепенно стал местом обращения в новую веру, а сам Лернер после шестимесячного пребывания в Кембридже в 1933–1934 гг. превратился в убежденного кейнсианца [123] .

120

Paul Samuelson, «Lord Keynes and the General Theory», Econometrica 14 (1946), р. 187.

121

Joseph Schumpeter, «Review: The General Theory of Employment, Interest and Money», Journal of the American Statistical Association 31, no. 196 (1936), р. 791.

122

Тибор Сайтовски, интервью с Надимом Шехади, 15 ноября 1983 г., Shehadi Papers.

123

Николас Калдор, интервью с Надимом Шехади, без даты, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 253.

«Общая теория» была задумана как покушение на самые устои ортодоксальной экономической теории, но Кейнс, как отметил Элвин Хансен в своей известной рецензии, не преминул выпустить «порядочно стрел в адрес новой венской и лондонской школ» [124] . В первую очередь Кейнс выделил контраст между своим опитмистическим конструктивным подходом и гораздо более пессимистической и капитулянтской позицией, которая ассоциировалась с ЛШЭ. «Эффективное средство борьбы с экономическими циклами нужно искать не в устранении бумов и в установлении хронической полудепресии, – указывал Кейнс, – а в том, чтобы устранить кризисы и постоянно поддерживать состояние квазибума» [125] . Насмешки Кейнса по поводу идей Хайека быстро стали распространенной темой для обсуждения даже на семинарах в самой ЛШЭ. Когда младший коллега Хайека, Николас Калдор, обратился в кейнсианство после преподавательской стажировки в США в 1934/35 учебном году, он начал отпускать на своих семинарах саркастические замечания, которые все шире распространялись в ЛШЭ [126] . В этой обстановке Хайек принял пораженческое решение вообще никак не откликаться на книгу Кейнса. Потом он приводил много оправданий своему бездействию, в том числе нежелание вновь вступать в полемику с человеком, который постоянно меняет свои взгляды, намерение подождать, пока выйдет пересмотренный вариант его собственной теории капитала, и нежелание опровергать Кейнса в то время, когда многие другие ведущие экономисты казались еще хуже [127] . Но каковы бы ни были мотивы Хайека, многие восприняли его решение признанием поражения.

124

Alvin Hansen, «Mr. Keynes on Underemployment Equilibrium», Journal of Political Economy 44, no. 5 (1936), p. 669.

125

Keynes, General Theory of Employment, Interest, and Money, р. 322. [См.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 294.]

126

Николас Калдор, интервью с Надимом Шехади, без даты, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 252. О знаменитых комментариях Калдора см.: Джек Фишер, интервью с Надимом Шехади, 1984, Shehadi Papers.

127

См., например, Хайек – Тиму Гроусклоузу, 9 июня 1985 г., box 22, folder 27, Friedrich Hayek Papers, Hoover Institution Archives, Stanford, Calif. (далее Hayek Papers); Хайек – Филиппу Бограну, 19 января 1982 г., box 11, folder 40, Hayek Papers.