Великая Смута

Третьего декабря 1533 года великий князь Василий III Иванович скончался на 55-м году жизни. По его духовному завещанию и уже устоявшейся практике регентом трехлетнего великого князя Ивана IV стала его двадцатипятилетняя мать Елена Васильевна Глинская, в свою очередь порученная заботам дяди ее Михаила Глинского и ближайших бояр умершего государя — Михаила Юрьева и Ивана Шигоны, а также митрополита Даниила,

которым надлежало обеспечить преемственность власти и уберечь права наследника престола от возможных посягательств со стороны его дядьев Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого, по доносам великокняжеских соглядатаев не оставлявших надежд на восстановление древнего лествичного права, согласно которому власть переходила к старшему в роду мужчине.

С разрешения этой гипотетической проблемы и начало свою деятельность правительство Елены. Уже через неделю после смерти Василия III Юрий Дмитровский был обвинен в нарушении крестоцелования и в заговоре с целью захвата власти, заключен под стражу, где он впоследствии и умер от истощения.

Решение судьбы другого дяди великого князя из-за отсутствия веских поводов и оснований было отложено «на потом» или «до лучших времен».

А тем временем при великокняжеском дворе развивалась типичная при смене власти интрига, усугубленная в данном случае еще и тем, что на смену сильному князю пришла молодая и слабая женщина. Князья и бояре боролись между собой за близость к престолу, за возможность влиять на решения, принимаемые регентшей, причем спор шел не о том, как лучше обустроить государство, а о том, кому достанутся ключевые придворные должности, выморочные или конфискованные поместья, кто от имени великого князя будет «казнить и миловать». Другими словами, каждый «тянул одеяло на себя».

Неожиданно высоко стала восходить звезда князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского, далеко небесталанного военачальника, сблизившегося с Еленой Глинской, — из-за личной приязни она стала доверять ему решение не только военных, но и внутриполитических и дворцовых проблем. Насколько можно судить, это был первый в истории Руси фаворит, на коих будет так богат XVIII век. Именно между ним, любовником правительницы, и ее дядей, властолюбивым и честолюбивым Михаилом Глинским, развернулась основная борьба, победителем из которой вышел не руководитель регентского совета, назначенный самим Василием III, а «мил сердечный друг» правительницы. Дядя же, обвиненный в стремлении «самовластно держать государство», в августе 1534 года был арестован, посажен в ту же палату, где он сидел еще при прежнем великом князе, и вскоре умер от истощения, как и Юрий Дмитровский, заморенный голодом.

Примерно в это же время в Литву бежали два знатнейших боярина — князь Семен Бельский и Иван Ляцкий из рода Кошкиных, неудовлетворенные своим положением при дворе и недовольные засильем фаворита, от которого стали зависеть их карьера, благополучие и сама жизнь.

Избавившись от бояр-соперников, Овчина-Оболенский начал новую интригу. Его очередной жертвой стал последний дядя великого князя — Андрей Старицкий, позволивший себе в кругу не очень преданных ему бояр высказывать обиды на великого князя, правительницу и ее фаворита за то, что он после смерти Василия III так ничего и не получил к своему уделу. Интрига, развивавшаяся на протяжении трех лет, сопровождалась обменом посольствами и переманиванием служилых людей, формированием коалиций и готовностью удельного князя при удобном случае бежать в Литву. Дело дошло до того, что фаворит Елены повел на Андрея московские полки, а последний, собрав семью, ближних бояр и свое войско, устремился по единственно оставшейся незаблокированной дороге на Великий Новгород — часть помещиков города высказала желание перейти к нему на службу. Завершилось все относительно мирно, если не считать заключения под стражу самого Андрея и членов его семьи, торговую казнь его ближних бояр и повешение тридцати новгородских помещиков. Через полгода Андрей Старицкий повторит судьбу брата: он умрет в тюрьме от голода.

К моменту восшествия на великокняжеский стол трехлетнего Ивана IV истекал срок перемирия с Литвой, однако престарелый Сигизмунд счел для себя зазорным направлять великих послов к князю-ребенку. Кроме того, он, подзуживаемый перебежчиком Семеном Бельским, надеялся воспользоваться временным неустройством на Руси и вернуть себе то, что стараниями Ивана III и Василия III отошло к Москве. Правительство же Елены Глинской со своей стороны настаивало на соблюдении обычая заключать русско-литовские договоры исключительно в Москве. Препирательства о том, кому посылать послов и где заключать договор, тянулись почти три года, что стоило немалой крови как той, так и другой стороне. Поляки взяли Гомель, Стародуб, Почеп, сожгли Радогощ и окрестности Чернигова. Московские полки в свою очередь прошлись огнем и мечом по литовским землям до Любеча, Витебска и чуть ли не до Вильны, отбили назад Стародуб и Почеп и в довершение ко всему построили на литовской земле свои укрепленные городки Себеж, Заволочье, Велиж. Десятки тысяч человек погибли в этих взаимных набегах, еще большее количество людей было уведено в полон. Дорого народам доставался гонор их правителей.

К важнейшим внешнеполитическим событиям этого периода относятся и обострившиеся отношения с Крымом, что, в частности,

и подтолкнуло Москву на заключение пятилетнего (до 1542 г.) перемирия с Литвой. Некоторое время Крымское ханство было как бы поделено на две враждующие между собой части. Одну из них возглавлял Саип-Гирей, а другую — следующий за ним по старшинству из Гиреева рода Ислам. Это, конечно же, снижало их возможности по организации крупных набегов на соседние страны, тем не менее и тот и другой, не принимая на себя никаких обязательств, считали возможным требовать от московского князя подарков и «поминков», время от времени подкрепляя свои притязания локальными набегами на русские поселения по берегам рек Оки и Прони. Обстановка изменилась в худшую сторону после того, как один из ногайских князей, внезапно напав, убил Ислама и Саип-Гирей стал единовластным хозяином Крыма. Подстрекаемый Семеном Бельским, стремившимся с помощью литовцев и татар восстановить независимость своего Бельского удела и надеявшимся получить к тому же и Рязанское княжество, крымский хан с помощью своих сторонников организовал в Казани заговор, в результате которого хан Еналей, подручник Москвы, был убит. На его место Саип-Гирей посадил своего брата, Сафа-Гирея. Тот, не без рекомендации брата, перестал выплачивать дань-оброк Москве и чуть ли не сразу возобновил набеги на русские земли. А из Крыма в Москву продолжали сыпаться требования «большой казны» и отказа от каких-либо прав на Казань. Над Русской землей нависла угроза разрушительного набега. В этих условиях правительству Елены Глинской ничего другого не оставалось, как, сохраняя внешние признаки собственного величия, на время согласиться с такой расстановкой сил. Уже подготовленный поход на Казань был отменен.

Историки практически единогласны в отрицательной оценке Елениного правления. Однако справедливость требует, чтобы мы все-таки сказали и о том, что ей удалось сделать. А слабой правительнице и порочной женщине оказалось по силам строительство Китайгородской стены в Москве, восстановление почти полностью сгоревшего Ярославля, а также городских стен Владимира и Твери, укрепление Вологды и Великого Новгорода, возведение Буйгорода и Устюга, а также городков на Балахне и Проне.

И еще одним знаковым событием ознаменовалось правление Елены Глинской. При ней была установлена единая монетная система Великого княжества Московского. Дело в том, что во времена Василия III на Руси большое распространение получила умышленная порча серебряных денег, в результате вес монет, а следовательно, и покупательная способность снизились чуть ли не в два раза. «Резчики» денег и фальшивомонетчики были казнены, удельные княжества лишены права лить свою монету, хождение старых денег запрещено. С 1535 года на Руси из одной гривенки серебра (около 200 граммов) стали лить по три рубля московских или по 300 денег новгородских, на которых князь на коне изображался уже не с мечом в руке, а с копьем. Отсюда пошло и название — копейная, копейка.

Чуть более четырех лет правила Елена. Правила без грубых ошибок и особого ущерба земле Русской. Наоборот, некоторые ее шаги, а вернее, шаги ее правительства, где партию «первой скрипки» играл князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, были продуманы, целесообразны и прогрессивны. Но властолюбивое московское боярство никак не хотело мириться с тем, что всеми делами в государстве заправляет человек, находящийся по Родословцу ниже многих из них, а это в те времена расценивалось не иначе, как «бесчестие». Поэтому не приходится удивляться тому, что 3 апреля 1538 года тридцатилетняя мать великого князя умерла. Большинство историков склонны считать, что она была отравлена. Русское общество, не готовое к спокойному восприятию ее чуть ли не открытого сожительства с Иваном Овчиной, не то что безразлично, а даже с некоторым злорадством отнеслось к кончине регентши. Об этом говорит хотя бы то обстоятельство, что, вопреки православным обычаям, похоронили Елену в день смерти и, как подметил Н. Карамзин, без митрополичьего отпевания.

А уже через семь дней был заключен под стражу Иван Овчина-Оболенский. Расправились с ним его же методами — заморили голодом.

Теперь в борьбе за власть схлестнулись могущественные кланы князей Шуйских, потомков суздальских князей, поддерживаемые новгородцами и некоторыми членами Рюрикова рода, и Бельские, на стороне которых выступали многие выходцы из Литвы. Но дрались они не за великокняжеский престол, ибо никто из них не мог оспаривать прав Ивана IV. Они дрались за возможность управлять его именем, что, кроме чести и славы, давало им возможность сказочного обогащения. Те, кто на какой-то период времени оказывался наверху, как хищные звери набрасывались на лакомые куски. Иван IV, обвиняя Шуйских, впоследствии писал Андрею Курбскому: «…сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили! Дворы, села и имения дядей наших взяли себе и водворились в них! Казну матери нашей перенесли в большую казну… из казны отца нашего и деда наковали себе сосудов золотых и серебряных и написали на них имена своих родителей, как будто бы это было наследственное добро… Потом на города и села наскочили и без милости пограбили жителей… рабов своих сделали вельможами… мзду безмерную отовсюду брали, все говорили и делали по мзде». И так поступали не только Шуйские. Каждая из враждующих боярских семей, оказавшись у власти и пользуясь фактическим бесправием великого князя, спешила заполучить себе как можно больше.