Великая степь
Шрифт:
А сейчас все просто, никаких механических носителей информации — исключительно из губ в уши. Длинные послания излагают белым стихом — с четким ритмом, помогающим не пропускать слов. Все так. Остается вопрос: кто этими хайдарами-вестниками работает? И как они пересекают периметр? Свои, из Отдела — едва ли. И не в чести мундира дело: в рейдах все на виду, не до шпионских рандеву…
Идеальное место — привоз. Выгороженная площадка сразу за главным КПП, куда кочевники приезжают для меновой торговли. Бартер сей, поначалу опасливый и неуверенный, становится все более оживленным, растет количество и людей, и товаров. За всеми тут
И отпадает периметр, за него Гамаюн ручался. Разве что какой камикадзе вплавь или вброд по озеру — до первого айдахара.
Остается одно — Школа. Не одиннадцатилетка для офицерских детей, а Школа. Туда ходят дети кочевников — надо думать, не за светом знаний, а за мелкими подарками, уносимыми ежедневно. За железом, высоко ценимым в степи. Школа (как и привоз), казалось, сыграла свою роль в налаживании отношений с соседями. Резко сократилось число нападений степняков и число жестоких ответных ударов. Казалось, все пошло на лад… Дети — послы мира, как говорили когда-то. Или будут говорить. Но, похоже, так лишь казалось — до Ак-Июса и вырезанных под корень Постов. До объявленной Нурали-ханом мобилизации.
Школа… Дети-шпионы? Пионеры-герои на степной лад? Школой руководила Милена. И Гамаюну хотелось просчитать иное решение загадки. Найти другой канал утечки — но он пока не находил. А времени не оставалось, отключение не сработало, а рядом стягиваются в боевой кулак не меньше десяти тысяч сабель…
На отгадку неожиданно натолкнулся Ткачик. Уже натолкнулся, но пока не осознал, с чем и с кем он пересекся этим утром — мысли занимало другое. Покушение…
Понял всё мичман чуть позже.
VII. Пак. Милена
1
Экипаж, подкативший из степи к главному КПП Девятки, выглядел уморительно, и дежурные (усиленный втрое против обычного наряд) смеялись от души.
Два верблюда. Два огромных двугорбых корабля пустыни, запряженные цугом при помощи весьма странной для здешних мест упряжи. Но не в волокушу, и не в обычную степную кибитку с полукруглым войлочным верхом и огромными, в рост человека, цельнодеревянными колесами. Влекомый бактрианами экипаж покинул отнюдь не мастерскую безвестного степного каретных дел мастера — но стены Тольяттинского автозавода. Верх белой «четверки» напрочь отсутствовал, грубо срезанный, но заменяющие его алюминиевые дуги свидетельствовали, что крышу при нужде натянуть недолго.
Метров за пятнадцать до железных ворот комбинированное средство передвижения попыталось затормозить — неудачно. Меланхоличные звери продолжали топать, не обращая внимания на выкрики возницы (водителя?) и его бессистемное дерганье за элементы упряжи. Водитель пустил в ход тормоза «четверки» — почти с нулевым эффектом. Колеса перестали вращаться, но скорость экипажа замедлилась незначительно.
Смех
Водитель покинул колымагу. Вид его вполне соответствовал транспорту — такое же смешение эпох и стилей. Серый степной малахай соседствовал с заплатанными джинсами, лицо украшали солнцезащитные очки. Оно, лицо, кстати, более соответствовало общепринятому представлению о степняках-кочевниках, чем лица реальных здешних жителей — рыжеволосых и синеглазых. Широкие скулы, узкие прорези глаз, нос-пуговка — типичный монголоид.
— Кто такой? Куда едешь? — вышедший наружу сержант старался, чтобы слова его звучали весомо и твердо. Не получилось — смех прорывался сквозь напускную суровость. Да и то сказать, все на КПП прекрасно знали, кто это такой и куда едет.
— Мая базар едет, туда-сюда торговай, покупай-продавай мал-мала… — прибывший охотно включился в игру, пародируя впервые спустившегося с горных пастбищ жителя братской советской республики.
— Пропуск по-х-ха-ха-ха… — страж ворот не выдержал и засмеялся в голое.
Пропуск, как ни странно, у монголоида обнаружился. Отыскался в объемистом кожаном кошеле. Кроме запаянной в пластик картонки с фотографией, в этом вместилище хранились: овальная медная пластинка с грубым изображением лошадиной головы, круглая самшитовая пластинка с изящным изображением беркута, нефритовый кругляш с отверстием (без изображений), узенькая полоска шелка с затейливо сплетенным орнаментом и многочисленные кожаные жетоны различных форм и размеров с вытесненными тамгами — сложными и не очень. Там же хранился украшенный кисточкой хвостик тушканчика…
Это были различные пропуска и опознавательные знаки, и владелец экипажа мог беспрепятственно путешествовать по Великой Степи из конца в конец — единственно с риском нарваться на беспредельщиков, ни во что не ставящих волю степных владык. Впрочем, кое-что запасливый путешественник приготовил и для отмороженных личностей.
Предъявленный документ был признан законным и действующим. Ворота распахнулись. Детище ВАЗа мощностью в две верблюжьих силы покатило к жилому городку.
2
Она удивилась, хотя любая другая женщина не нашла бы во всем ничего странного: позвонил муж, сказал что на работе выпал свободный часок, предложил пообедать дома, вместе… Обычное дело. Обычное, если вы замужем не за Карахаром…
У Гамаюна свободных часов не бывало в принципе — Милена знала это как никто другой. Значит, что-то ему от нее потребовалось. Что-то срочное, не могущее ждать до вечера, и при этом исключающее его визит в Школу, и ее — в Отдел. Что-то замотивированное невинным обедом… Интересно…
Подобные мысли — странное явление в голове двадцатишестилетней женщины, к тому же многими признаваемой за первую красавицу Девятки… И, вдобавок ко всему, — дипломированного историка. Больше ее умозаключения подходили бывалому волку-оперативнику, привыкшему мгновенно вычленять истинные причины чужих поступков и настороженно готовому к любой поганой неожиданности.
Но такая уж она была — Милена. Дочь человека отнюдь не самой мирной профессии. И жена Карахара.