Великая степь
Шрифт:
Ну, уйти не проблема. Сколько их там, в приемной? Четверо?
Пробьемся.
2
Это ударило резко, ударило и накрыло с головой — так накрывает цунами привыкший к ласковому прибою берег.
Он почувствовал, что знает: что должен сделать и как сделать все быстро и безошибочно. Секунду назад знания не было — и вот оно явилось. Ясное. Беспощадное. Снимающее все вопросы…
Должны умереть все. Все, кроме одного. Он знал, кого. Теперь — знал.
Зачем? — такой вопрос не стоял. Он знал: что, как
Он медленно встал. Передернул затвор автомата. Неторопливо шагнул к двери в кабинет Таманцева. Он знал, что сейчас сделает. Но где-то на периферии сознания билась, трепетала мысль — колющая, мешающая, досаждающая, как соринка в углу глаза. Он решил задержаться на мгновение, чтобы вынуть ее…
Грише Зорину казалось, что он никуда не торопится. Что делает все медленно и тщательно. Со стороны выглядело иначе. Троица в углу приемной, так и не снявшая капюшоны, не поняла ничего. Их подопечный сидит рядом, с автоматом на коленях, — и вот уже, без всякого перехода, на другом конце помещения распахивает дверь в кабинет генерала. И исчезает, толкнув вторую дверь, внутреннюю.
Они рванулись следом, понимая — не успевают.
3
«Я спятил», — безрадостно констатировал Гамаюн, когда осознал, чем занимается.
Он просто-напросто просчитывал оптимальный вариант ухода — так, чтобы позади, в приемной, остались четыре трупа. И чтобы прихватить с собой генерала. Тепленького. Готового к употреблению…
Я спятил. Мы все немного спятили после Прогона, но здесь что-то другое. Мания преследования? Стоп. Страдающий пресловутой манией никогда не отдает себе в этом отчет, он свято уверен, что все так и есть. Что злокозненные инопланетяне или еще более злокозненные спецслужбы имеют главную в жизни цель: испортить жизнь ему, совершенно здоровому человеку. Тайно вводят расшатывающие здоровье препараты, организуют неприятности на работе, устанавливают подглядывающую аппаратуру в сортире…
Нет. Это не мания преследования.
Тогда с чего я только что на полном серьезе уверился, что Таманцев собрался нас тут всех перестрелять? Ахинея какая… Ему и без того никто не сможет всерьез воспрепятствовать (и не захочет), если он прямо сейчас отменит все пережитки ЗАТО и объявит себя генерал-губернатором, или пожизненным президентом, или императором всея Девятки. Да хоть пресветлым ханом, в конце концов. Опору в степи может искать тот, у кого она слаба здесь, — но не Таманцев. И ту таинственную четверку из степи тащить ему ни к чему. Четыре лишних штыка расклад для него не изменят.
Значит?
Тогда все сегодняшние выкрутасы в штабе имеют одну-единственную цель. Таманцев вычисляет крысу. Вычисляет каким-то до конца не ясным способом. Используя путч как момент истины… И под подозрением генерала все. Абсолютно все. А в первую очередь Звягинцев, Сирин, Румянцев и я.
Понятно…
Но с чего тогда этот приступ паники? Всплеск мании преследования у человека, до сих пор ничего похожего за собой не замечавшего? И у остальных, кстати, лица…
Эту мысль Гамаюн до конца не додумал.
И — с автоматом наизготовку.
4
Майор Кремер, тираня Гришу таблетками и уколами, исходил из поставленной конкретной задачи: купировать воздействие на психику постгипнотического внушения — в момент, когда оно сработает. Ни механизма, ни точных обстоятельств получения внушения никто не знал. Поставленная суггестором задача и время срабатывания были известны предположительно, с большой долей вероятности. Но как ни странно, именно скудость начальной информации помогла Кремеру справиться с задачей.
Потому что это не было постгипнотическим внушением.
Имей Кремер конкретную информацию, или хотя бы обоснованные догадки, например: применено троекратное наркогипнотическое кодирование по такой-то методике — все кончилось бы гораздо хуже.
Но, понятия не имея о примененной технике, майор использовал хитрый коктейль препаратов, повышающих общий тонус, снижающих внушаемость — и в то же время дающих чувство ложной уверенности в своих силах. И безопасности, и неуязвимости — тоже ложных.
Дозы, по настоянию Таманцева и согласию Гриши, Кремер ввел лошадиные. Но и они не помогли. Это — накатившая на Гришу волна — смело все химические барьеры Кремера, как ураган — соломенный домик глупого поросенка. Лишь одна крохотная, за что-то зацепившаяся соломинка осталась. И — чуть-чуть затормозила работу нерассуждающего механизма, в который превратился Гриша. Чуть-чуть разладила. Крохотная часть сознания, остающаяся прежним Зориным, успела на долю мгновения получить контроль над отнюдь не самой главной в данной ситуации мышцей… Но этого хватило.
Гриша раздавил зубами капсулу. В самый последний момент.
5
Присутствующие в большинстве своем ничего не поняли. Даже самого главного — что сейчас их будут убивать — не поняли. Потому что все кончилось стремительно и странно…
Гриша начал движение быстро, на грани восприятия Гамаюна — влево от двери, поднимая автомат — и тут же ритм его сломался, замедлился. Спотыкающийся шаг, другой. Оружие бессильно опустилось. Зорин сделал еще шаг — неуверенный, как у вдребезги пьяного. Ткнул левой рукой в одного из сидящих за столом:
— Т-т-ты… он… — и подломился в коленях, стал опускаться на пол.
Его тут же подхватили под руки — двое в капюшонах, с автоматами, влетевшие следом. Рука Гамаюна, сидевшего за дальним концом стола, медленно разжалась, выпустив тяжелую кожаную папку — не успел швырнуть, сбить убийственный прицел. Совещающиеся шумно выдохнули — и не сказали ничего, повинуясь резкому, повелительному жесту Таманцева.
Еще двое автоматчиков оказались в комнате — один в капюшоне, другой без. Ему спрятанное лицо не помогло бы — рост и плечи мичмана Ткачика никакой маскировкой не скроешь. Оба, сразу, — к человеку, на которого указал Гриша!