Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Поланьи Карл

Человек должен был смириться с мирским проклятием: он был обречен либо остановить процесс размножения собственного рода, либо сознательно приговорить себя к уничтожению через войну, мор, голод и порок. Бедность — так напомнила о себе обществу природа, а то, что ограниченность запасов пищи и безграничная способность человечества к размножению пришли в противоречие именно тогда, когда перед людьми внезапно открылась перспектива беспредельного роста материальных благ, делало иронию истории еще более жестокой.

Так открытие общества вошло в духовный мир человека, но каким путем эту новую реальность, общество, следовало перевести на язык конкретной жизни? Моральные принципы гармонии и конфликта в качестве ориентиров для практических действий подверглись предельно искусственной интерпретации и были втиснуты в схему, поражающую своей почти полной внутренней противоречивостью. Утверждалось, что экономике присуща гармония, поскольку-де интересы общества и индивида в конечном счете совпадают, — но подобного рода гармоническое саморегулирование требовало от индивида соблюдения

экономических законов даже тогда, когда законы эти грозили ему гибелью. Конфликт — как конкуренция между индивидами или как борьба классов — также является неотъемлемой чертой экономики, — но подобные конфликты, опять же, могут оказаться всего лишь средством для достижения еще более глубокой гармонии, потенциально присущей нынешнему обществу или, быть может, обществу грядущему.

Пауперизм, политическая экономия и открытие общества находились между собой в теснейшей связи. Пауперизм привлек внимание к тому непостижимому факту, что бедность, казалось бы, растет вместе с богатством. Но это был лишь первый из обескураживающих парадоксов, перед которыми поставило индустриальное общество современного человека. В новое свое обиталище он вошел через дверь экономики, и это случайное обстоятельство сообщило всей эпохе материалистический дух. Рикардо и Мальтусу ничто не казалось более реальным, чем материальные товары. Законы рынка означали для них предел человеческих возможностей. Годвин верил в безграничные возможности человека и поэтому отвергал законы рынка. То, что человеческие возможности ограничены не законами рынка, а законами самого общества, суждено было постигнуть Оуэну; он один сумел разглядеть за покровом рынка нарождающуюся реальность — общество. Но его прозрение было забыто на целое столетие.

Между тем именно в связи с проблемой бедности люди впервые стали размышлять о том, что означает жизнь в сложном обществе. Введение политической экономики в сферу теории происходило в двух противоположных перспективах — прогресса и способности к совершенствованию, с одной стороны, детерминизма и вечного проклятия — с другой; ее перевод в область практики также осуществлялся противоположными способами — через принципы гармонии и саморегулирования, с одной стороны, конкуренции и конфликта — с другой. Экономический либерализм и классовая теория уже были заложены в этих противоречиях. Так, с неодолимостью стихийного явления, вошел в наше сознание новый комплекс идей.

Глава 8

Причины и следствия

Система Спинхемленда была задумана, в сущности, как временная мера, однако немногие институты оказали столь же определяющее влияние на судьбу целых цивилизаций, как этот эксперимент, отвергнутый ради того, чтобы могла начаться новая эра. Он был типичным продуктом периода трансформации и заслуживает внимания всякого, кто изучает сегодня человеческую историю.

В эпоху меркантилизма организация труда в Англии основывалась на Законодательстве о бедных и на Статуте о ремесленниках. Конечно, термин «законодательство о бедных» применительно к законам 1536–1601 гг. не является вполне точным: фактически эти законы вместе с позднейшими поправками составляли лишь часть английского кодекса законов о труде; другой его частью был Статут о ремесленниках 1563 г. Последний касался лиц, имеющих работу, законодательство о бедных — тех, кого мы бы назвали безработными и нетрудоспособными (помимо детей и престарелых). К этим законодательным мерам прибавился в дальнейшем, как уже было сказано, Акт об оседлости 1662 г., регламентировавший местожительство простых людей и до предела ограничивавший свободу их передвижения. (Четкое различие между работающими, безработными и нетрудоспособными для той эпохи, безусловно, является анахронизмом, поскольку оно предполагает современную систему заработной платы, возникшую около 250 лет спустя. В нашем чрезвычайно схематичном изложении термины эти употребляются для краткости).

По Статуту о ремесленниках, организация труда покоилась на трех столпах: законодательном принуждении к труду, семилетнем сроке ученичества и ежегодном установлении размеров заработной платы государственным должностным лицам. Данный закон — и это следует подчеркнуть особо — к сельскохозяйственным рабочим относился в такой же степени, как и к ремесленникам, и в сельских районах применялся точно также, как и в городах. В течение примерно восьмидесяти лет статут строго соблюдался; впоследствии пункты об ученичестве (за исключением традиционных ремесел) отчасти вышли из употребления, к новым же производствам, вроде хлопчатобумажного, они были попросту неприменимы; ежегодное определение размеров заработной платы, которое основывалось на прожиточном минимуме, после Реставрации также перестало производиться на значительной территории страны. Формально пункты о ежегодных расценках были отменены лишь в 1813 г., а статьи о заработной плате — в 1814 г. Однако система обязательного ученичества во многих отношениях пережила данный статут; она по-прежнему остается в Англии обычной практикой в ремеслах, требующих квалификации. В сельской местности постепенно исчезло законодательное принуждение к труду. Тем не менее мы вправе утверждать, что в течение двух с половиной столетий, о которых идет здесь речь, Статут о ремесленниках служил правовой основой общенациональной организации труда, опиравшейся на принципы регулирования и патернализма.

Таким образом, Статут о ремесленниках дополнялся Законом о бедных. Термин этот способен совершенно сбить с толку нашего современника, который не видит большой разницы между «бедняком»

и «паупером». Между тем английские дворяне считали «бедным» всякого, кто не располагал доходом, достаточным для того, чтобы жить не трудясь. Слово «бедняки», таким образом, было фактически синонимом выражения «простой народ», а понятие «простой народ» включало в себя всю нацию, кроме землевладельцев (редкий из преуспевающих купцов не приобретал тогда земельной собственности). А значит, термин «бедняк» относился ко всем нуждающимся, иначе говоря, к любому человеку, если и пока он испытывал нужду. Разумеется, сюда входили и пауперы, но не только они одни. Общество, провозглашавшее, что в его пределах найдется место всякому христианину, должно было заботиться также и о престарелых, калеках, сиротах. Но, кроме того, существовали здоровые бедняки, которых мы будем называть безработными, исходя из предположения, что они были способны заработать себе на жизнь физическим трудом, если бы только для них нашлась работа. Нищенство сурово каралось, за бродяжничество в случае рецидива полагалась смертная казнь. Закон о бедных 1601 г. определил, что здоровых бедняков следует принуждать к труду, чтобы они могли отрабатывать свое содержание, обеспечивать которое должен был приход; обязанность призрения бедным была недвусмысленно возложена на приход, имевший право собирать необходимые суммы через местные налоги или взносы. Платить их должны были все домохозяева и землевладельцы, как богатые, так и небогатые, в соответствии со своими доходами от земли или домов.

Статут о ремесленниках вместе с Законом о бедных составляли то, что можно было бы назвать «общенациональным» кодексом о труде. Однако законодательство о бедных практически применялось на местном уровне: в каждом приходе — крошечной административной единице — существовал особый порядок обеспечения работой здоровых бедняков, содержания богаделен, обучения ремеслу сирот и детей неимущих, призрения калек и стариков, похорон пауперов; в каждом приходе была своя шкала соответствующих налогов. Все это звучит весьма внушительно, реальная же картина была зачастую гораздо более скромной: многие приходы не имели богаделен, в еще большем их числе не было принято серьезных мер для того, чтобы с пользой занять трудоспособных бедняков; существовало бесчисленное множество способов, с помощью которых инертность местных налогоплательщиков, нерадивость «попечителей по призрению бедных», бездушный эгоизм частных интересов, связанных с пауперизмом, могли препятствовать проведению в жизнь закона. И все же почти шестнадцатитысячному административному аппарату, занятому осуществлением законодательства о бедных, в целом удавалось ограждать социальную структуру английской деревни от вредных и разрушительных влияний.

Однако при общенациональной системе организации труда местная организация борьбы с безработицей и призрения бедных представляла собой вопиющую аномалию. Чем разнообразнее были местные правила на сей счет, тем выше опасность того, что благополучный приход могут наводнить толпы профессиональных пауперов. Чтобы защитить от их наплыва «лучшие» приходы, после Реставрации был принят Акт об оседлости, и более ста лет спустя Адам Смит сурово осуждал этот Акт за то, что он стеснял свободу передвижения простых людей, не позволяя им найти себе полезное занятие, а капиталистам — нанять необходимую рабочую силу. Только по особой милости приходских и местных мировых властей мог человек оставаться за пределами своего прихода, в любом другом месте ему грозило принудительное выдворение, пусть даже он имел работу и был на хорошем счету. Таким образом, юридический статус простого человека означал свободу и равенство, подверженные существенным ограничениям. Он был лично свободен и пользовался равенством перед законом, но не имел права свободно выбирать род занятий для себя и своих детей, не мог селиться, где ему угодно, и обязан был работать. Два великих елизаветинских статута вместе с Актом об оседлости были Хартией вольностей для простого народа и в то же время закрепляли его неполную правоспособность.

Промышленная революция уже успела набрать ход, когда в 1795 г., под давлением потребностей индустрии, Акт 1662 г. был частично отменен, приходское крепостное право уничтожено, а работник вновь получил свободу передвижения. Теперь уже можно было создать национальный рынок труда. Но в том же году, как известно, был введен такой способ применения законодательства о бедных, который означал полный отказ от елизаветинского принципа обязательного труда. Спинхемленд гарантировал «право на жизнь», вспомоществование дополнительно к зарплате стало нормой, к нему добавилась денежная помощь на содержание семьи, причем все эти суммы выдавались в качестве пособий неимущим, живущим самостоятельно, иначе говоря, их получателей не отправляли в работные дома. Размер пособий был весьма скудным, однако для того чтобы не умереть с голоду, их вполне хватало. Это был самый настоящий возврат к регулированию и патернализму — и именно в тот момент, когда, казалось бы, паровой двигатель настойчиво требовал свободы, а машины просили рабочих рук. Закон Спинхемленда совпал по времени с отменой Акта об оседлости. Противоречие было явным: Акт об оседлости аннулировали потому, что промышленная революция остро нуждалась в общенациональном рынке труда, в работниках, которые продавали бы свой труд за плату, — между тем Спинхемленд провозгласил принцип, что теперь человек может не страшиться голода, так как приход будет содержать его и его семью, как бы мало он ни зарабатывал. Таким образом, в промышленности долгое время проводились параллельно два курса, находившиеся между собой в вопиющем противоречии, — чего же еще, кроме уродливых социальных аномалий, можно было ожидать?