Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

Кравков Василий Павлович

21 мая. […] Алексеев на могилевск[ом] военном съезде 16 мая молил и просил воинов исполнить свой долг, просветиться умом и разбудить в своем сердце любовь к родине. А «Известия С[овета] р[абочих] и с[олдатских] депутатов]» уже пытаются своими некорректными выпадами подорвать авторитет Верховного главнокоманд[ующ] его и даже Керенского [936] . […]

Вместо рот пополнения на фронт приходят одни лишь списки, приветы и красные флаги с надписями «Войнадо победного конца!» Газетами с гордостью признается, что наша-де армия теперь самая свободная во всем мире. А какая ей цена в отношении боеспособности?! Полный разброд сил; нет ни единения, ни взаимного доверия, и тоже превеликая пропасть между солдатами и офицерством! Революцию теперь не отличишь от разбоя, и анархия сделалась подлинной формой правления государства российского.

936

«Правда»,

«Дело народа» и им подобные футуристические газеты подстрекают народ к насилиям… Ленины и все вылезшее исчадие ада из подполья беспрепятственно творят свое злое дело. «День» приводит слова какого-то жирондиста, что революция подобна Сатурну, пожирающему своих детей, и боится, как бы наша прекрасная революция, наоборот, не была бы съедена своими собственными детьми! — (Примеч. автора.)

Печатный станок денно и нощно работает над бесконечным выпуском кредитных бумажек, падающих все более и более в своей валюте. Заплакали наши «буржуйные» денежки!

Получено распоряжение о передвижении нашего корпуса на позиции — в сторону к Подгайцам, предполагают из него сделать чуть ли не ударную группу — «корпус смерти». На надежде и вере в наших воинов должно поставить крест! Живем — на вулкане, не ведая и не ручаясь за завтрашний день; «комкор» наш уж навостривает лыжи свои к эвакуации. […]

24 мая. […] «Комкор» — в штабе армии, а по дивизиям начались митинги и совещания между гг. солдатами насчет дальнейшего их образа действий; все начальство стушевалось и ходит с поджатыми хвостами, всячески только стараясь угодить «товарищам». Армия наша обратилась в самую свободную на свете республику, но совершенно переставши быть армией, к[ото]рая тем должна быть сильней, чем самодержавно-монархичней будет форма ее управления! Какая гримаса действительности, что царская армия оказалась могущественнее свободной армии революционной России! В занятых войсками районах с каждым днем растут случаи грабежей и убийств мирных жителей; особенно страдают несчастные еврейские семьи. […]

Еще вчера вечером стало известно в штабе об уходе Алексеева и вступлении в должность Верховного глав[нокомандующе]го Брусилова. Алексеева, может быть, в значительной степени и «ушли» «товарищи»… […]

25 мая. […] После красноречивых заклинаний и патриотических воззваний с участием комиссара Савинкова [937] соблаговолили выступить 45-й и 46-й полки с 12-й артиллерийской] Сибирской бригадой; 47-й полк не вышел и объявил автономию! 48-й полк и 49-й продолжают пока раздумывать; 51-й полк «позволил» идти желающим, но отобравши от них всякое снаряжение; 52-й полк [938] целиком стоит на месте, арестовавши всех офицеров, включая командира! «Здесь чудеса — здесь леший бродит…» Вот к чему привела тактика непротивленства злу, творимому разнузданной толпой! Минутами является намерение уехать из этого кошмарного омута анархии, но выбраться отсюда и добраться до дому — одно сплошное мученичество; да лучше ли мне будет там?.. Терпеливо буду выжидать естественного конца. […]

937

Савинков Борис Викторович (1879–1926) — один из лидеров партии эсеров, руководитель ее боевой организации. Комиссар Временного правительства в 7-й армии в мае-июне 1917 г., комиссар Юго-Западного фронта в июне-июле 1917 г.

938

52-й Сибирский стрелковый полк.

Мой фельдшер Устюгов за время революции порядочно-таки испакостился: развязно стал подбивать меня на подлоги и максималистический, сверхзаконный образ действий. В отношении разнузданных рабов, вижу я, одних эволюционных мер воспитания недостаточно; наряду с ними extempore [939] в спешном, неотложном порядке необходимо для обуздания применять иногда и террор «царской» нагайки и «столыпинского воротника» — одним террором совести нашего «православного» не проймешь! […]

939

Без подготовки, спешно (лат.).

26 мая. […] Пошли небольшие части 48-го, 49-го полков; в общем, из всего корпуса согласилась идти на позиции лишь значительно меньше, чем половина стрелков; 52-й полк по строптивости перещеголял 47-й полк; оставшаяся вооруженная орда имеет намерение идти прямо на станцию и требовать своей посадки: кого в Киев, а кого — в Москву! Не чувствуя на себе никакой узды, освобожденные рабы делают попытки всячески испортить пути сообщения, ч[то]б[ы] задержать ушедших товарищей и прекратить возможность прибытия сюда других войсковых частей. Ну, моментик: свои «православные» стали нам теперь страшнее швабо-германцев! Комиссар Савинков (оказывается, он — бывший террорист, соучастник убиения Плеве [940]

и [великого] князя Сергея Александровича! [941] ), урезонивавший взбунтовавшихся рабов, с сокрушением сердца признался, что ничего с ними не поделаешь, как только пустить в ход пулеметы! Значительно поправел! Должен поправеть и Керенский, когда узнает, что творится за сценой его красноречивого ораторствования с энтузиазмом аплодировавших ему невоюющих воинов. В России и здесь, на фронте, уже организуются для самообороны и приведения «в христианскую веру» бунтующие массы.

940

Плеве Вячеслав Константинович (1846–1904) — государственный деятель, действительный тайный советник (1899), министр внутренних дел в 1902–1904 гг. Погиб в результате теракта.

941

Сергей Александрович (1857–1905) — великий князь, генерал-лейтенант (1896), Московский генерал-губернатор в 1891–1905 гг. Убит эсером -террористом.

Примечательно, что войсков[ые] части, где люди поразвитее, — 12-я и 13-я артиллерийские] бригады и инженерный полк, — вышли безо всяких скандалов. Не оправдал себя на деле 50-й полк, из к[ото]рого ушла лишь маленькая горсточка стрелков, это — тот полк, к[ото]рый еще недавно — 5 мая — общим собранием «единодушно» возжелал идти бить коварного врага — «перейти от слов к делу» — и за то в приказе удостоен был названия «доблестных», «истинных воинов», «обнаруживших мудрое проникновение в коварные замыслы врага и сознательную горячую любовь к Родине» (sic!)! Я уверен, что столь бессмысленного и бестолкового бунта не в состоянии были бы проявить люди с мало-мальски развитой культурой, напр[имер], хотя бы поляки, если бы пришлось им защищать свободу своей «отчизны». Нашими же бунтующими скотоподобными рабами руководит главным элементом животная трусость. […]

Обдумываю, как бы мне самому убраться отсюда целым и невредимым. Тяжело писать, голова стала не на месте. Были мы под самодержавием царя и его слуг, теперь попали под самодержавие толпы и проходимцев, облекшихся в одежду защитного цвета «революционеров» и «социалистов». Музыкой глубокого государственного понимания и смысла звучат теперь сказанные когда-то слова П.А. Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, а нам — великая Россия!»

Внутри России — картина универсальной разнузданности; энергия разрушения все ширится и углубляется. С нетерпением ожидаем как мессии появления на сцену к[акого]-либо провиденциального человека, взявшего бы крепко в свои руки власть диктатора. При царском самодержавии мы власть ненавидели, держа кукиш в кармане смиренно, при революции же теперь, с ее пляской бессилия и сверхсвободным проявлением бесшабашного разгильдяйства — презираем ее! Широко раскрылась поганая пасть зверя, вскормленного попустительством, потворством, подуськиванием и разжигательстовм, упоенного анархической свободой! […]

27 мая. […] Керенский на меня производит впечатление не государственного ума человека, а лишь велеречивого жонглера, отличного митингового оратора. В беседе с корреспондентами после своего объезда Юго-Западного фронта и в докладе Вр[еменному] правительству он пренаивно констатирует о победном подъеме духа у солдат, что все в армии идет хорошо, нашел в ней какой-то «здоровый рост»… Ничего же подобного в действительности! Некрасов же, обмениваясь взглядами с журналистами по поводу самочинно рождающихся на Святой Руси во множестве анархических сатрапий — в частности, о трагифарсе в Кронштадте, — изрек успокоительную фразу, что это-де есть не анархия, а лишь проявление народовластия в примитивной форме!! Комик! Россия трещит по всем швам от грубого бесчинства и безобразия раскрепощенной в своих животных инстинктах подлой толпы, а министр нас, объятых ужасом обывателей, утешает, что это-де пустяки, «не анархия, а лишь проявление народовластия в примитивной форме»! Благодарим покорно! […]

28 мая. […] Целый букет сенсационных известий: воззвание Гинденбурга к Совету р[абочих] и с[олдатских] депутатов] о готовности заключить с соизволения Вильгельма безобидный для нас мир, поддерживаемый энергично якобы и Карлом Австрийским [942] , в противном случае — угроза «совершить прогулку» по полям российским на север и восток! Еще: отправилась какая-то странная миссия парламентеров с Румынского фронта к Времен[ному] правительству, во главе два австрийских генерал [а], два полковник[а] [и] пятнадцать офицеров! Гурко отставлен от должности главнокоманд[ующ]его за строптивость и назначен в наказание командовать какой-то запасной дивизией Казанск[ого] округа. Чувствуется, что мы вот-вот официально объявим своим милым союзникам о своем полнейшем «non possumus» [943] воевать дальше. […]

942

Карл I (1887–1922) — император Австрии и король Венгрии в 1916–1918 гг.

943

Не можем (лат.).