Великая война: как погибала Русская армия

Базанов Сергей Николаевич

Кавказский фронт. Заключение перемирий на русских европейских фронтах, настойчивые требования солдат Кавказского фронта вступить в переговоры с противником^{649} подтолкнули фронтовое командование принять предложение турецкой стороны о мирных переговорах, поступившее 17 ноября. Главнокомандующий войсками Кавказского фронта генерал от инфантерии М.А. Пржевальский дал согласие начать диалог о перемирии, но при условии, что противник не будет производить стратегических перегруппировок и все войска останутся на занимаемых ими позициях^{650}. С 29 ноября по 2 декабря в городе Эрзинджан (Турция) работала специально созданная комиссия по перемирию Кавказского

фронта. Вместе с турецкой стороной она разработала договор о перемирии. Телеграмма командования Кавказского фронта, переданная частям и соединениям, извещала о начале перемирия с 1 часа ночи 5 декабря^{651}.

Таким образом, в середине ноября — начале декабря было заключено перемирие на всех пяти фронтах. Причем на Северном и Западном фронтах договоры о перемирии подписали делегаты военно-революционных комитетов, а на остальных — представители командования. А 20 ноября в оккупированном немцами Брест-Литовске начались переговоры между делегациями, уполномоченными советским и германским правительствами, и 2 декабря было подписано соглашение о перемирии сроком на 28 дней между Советской Россией и странами Четверного союза.

Однако, заключив перемирие, Совнарком не смог дать стране и армии того долгожданного демократического мира «без аннексий и контрибуций», который провозглашался большевиками в дооктябрьский период. Сепаратные действия советского правительства в условиях продолжения войны в Западной Европе во многом предопределили грабительский и «похабный», как признавал В.И. Ленин, мир с Германией. К тому же заключение местных соглашений о перемирии на фронте окончательно подорвало единое централизованное управление войсками и свело на нет роль Ставки Верховного главнокомандующего.

Кроме того, после заключения общего перемирия с противником солдатские массы считали войну законченной, и усилия советского правительства поднять их на так называемую революционную войну были заранее обречены на провал, тем более что солдаты тяготели к любому миру. Советский Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко вынужден был констатировать, что в распоряжении советской власти отсутствовала «революционная армия бойцов», а солдаты в частях являлись «армией тех, кто думает только о своей хате»^{652}.

Борьба большевиков за претворение в жизнь декрета о мире неразрывно связана с таким феноменом Первой мировой войны, как братание^{653}. Как ранее отмечалось, братание с противником представляло собой проявление наивысшей всеобщей деморализации войск, хотя многие солдаты связывали с этими невраждебными актами надежды на заключение мира. В послеоктябрьский период братание было не только официально узаконено, но и стало одним из главных инструментов борьбы большевиков за заключение сепаратного мира с противником. Лозунг дней, прошедших от декрета о мире до ленинского обращения 9 ноября по радиотелеграфу к солдатам заключать локальные перемирия с неприятелем, «Братание ускорит мир» стал доминирующим на фронте. Фактически поддержка и организация большевиками братаний в этот период психологически подготавливало солдат только к миру. Но не к «справедливому демократическому миру без аннексий», за который ратовали большевики, а к миру любой ценой. Ведь в итоге внедрения ими массового братания непоправимым стало положение в деле обороноспособности действующей армии, а справедливый мир можно было заключить только при наличии крепкого фронта.

Следует также подчеркнуть, что продолжение курса большевиков на братание в послеоктябрьский период, когда они объявили себя оборонцами, в политическом и военном отношении было в интересах противника, так как безнадежно подрывало воинскую дисциплину. Исполняющий должность начальника Генерального штаба генерал-лейтенант В.В. Марушевский в разговоре по прямому проводу с Верховным главнокомандующим генерал-лейтенантом Н.Н. Духониным в ночь на 11 ноября, касаясь этого вопроса, особо подчеркивал: «Мне лично кажется, что если на всем фронте происходило братание в течение многих недель и что если предложение о

немедленном перемирии, переданное комиссарами на фронт, проникло уже в сознание войсковой массы, то положение делается, вероятно, трудно поправимым»^{654}.

В период заключения «солдатских миров» с представителями командования противника — с 14 ноября по 5 декабря — братание было практически непрерывным на всех русских европейских фронтах (только на Кавказском фронте все попытки турецкой стороны вызвать русских солдат на мирный контакт заканчивались безрезультатно). Для этого времени было характерно, что инициатором встреч с русскими солдатами часто выступало австро-германское командование с целью получения разведывательных данных и посылало на такие акции одних и тех же лиц, как правило, офицеров разведки, переодетых в форму рядовых. Кроме сбора разведывательной информации, противник открыто занимался и разложением русской армии, прибегая к спаиванию алкоголем наших солдат и обильно снабжая их своими агитационными изданиями на русском языке. Накопив же достаточный разведывательный материал, командование противника в одностороннем порядке приостанавливало братание^{655}.

Несмотря на очевидный вред рассматриваемого явления, большевики не отказались от него и после заключения перемирия. Более того, при выработке текста договора о перемирии со странами Четверного союза именно по предложению советской стороны в него был включен пункт о братании^{656}. Примечательно, что по этому поводу восторженно высказался советский Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко. В телеграфном обращении к солдатам от 4 декабря он отмечал, что «братание — одно из могучих средств нашей революционной борьбы», и «поставлено братание на почву правильной социалистической пропаганды международного братания»^{657}.

Однако целый ряд случаев свидетельствовал о том, что вместо «правильной социалистической пропаганды международного братания» наши солдаты все больше втягивались в меновую торговлю с солдатами противника. В частности, в сводке сведений, составленной 21 декабря Военно-политическим и гражданским управлением при Верховном главнокомандующем, сообщалось, что братание чаще всего выражалось в «обмене вещей; солдаты группами… собираются для этой цели и братаются с немецкими солдатами». В рапорте этого управления за 4 января 1918 г. по-прежнему указывалось, что на фронте «братания продолжаются и носят в большинстве случаев характер натурального обмена». А 16 января начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич в сообщении советскому правительству о состоянии действующей армии вынужден был также признать, что «братание превратилось в бойкую торговлю»^{658}. Таким образом, надежды Крыленко на братание как на «могучее средство революционной борьбы» не оправдались. Если вначале солдаты связывали с ним свои чаяния о мире, то после заключения перемирия политические цели большевиков стали безразличны фронтовикам и в основу братания легли материальные интересы.

РЕАКЦИЯ СОЛДАТ-ФРОНТОВИКОВ НА ДЕКРЕТ О ЗЕМЛЕ

Растущей деморализации солдат-фронтовиков и распаду действующей армии содействовало не только братание со всеми его аспектами. В значительной степени способствовал этому и не решенный Временным правительством земельный вопрос. В результате после обнародования принятого Совнаркомом декрета о земле солдатская масса все больше втягивалась в аграрное движение в прифронтовых районах и зачастую выступала в роли инициатора аграрных погромов. Аграрное движение крестьянства в тылу вызывало беспокойство солдат-фронтовиков, подавляющее большинство которых составляли крестьяне, усиливало их тягу домой и рост дезертирства, так как многие солдаты опасались, что при разделе помещичьей земли они будут обойдены. На этой почве значительная часть солдат, находившихся в отпусках, выжидала и не желала возвращаться на фронт.