Великая война не окончена. Итоги Первой Мировой

Млечин Леонид Михайлович

Многие сановники предостерегали от участия в войне. И не только потому, что испытывали симпатии к Германии. Бывший министр внутренних дел России Петр Николаевич Дурново писал императору: «Если военные действия будут складываться неудачно, социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна».

Но в Санкт-Петербурге считали, что если сейчас откажутся защитить маленькую Сербию, то Россия утратит право именоваться великой державой. На императора нажимал его дядя великий князь Николай Николаевич, Верховный главнокомандующий, министры. И министр иностранных

дел Сазонов.

Карьерный дипломат Сазонов много лет прослужил за границей – в Лондоне, Ватикане, Вашингтоне. Он стал министром в 1910 году. Со всем пылом призывал императора к жесткой линии.

После австрийского ультиматума Сербии Сазонов сказал:

– Это европейская война.

Он позвонил императору и доложил об ультиматуме. Николай отреагировал мгновенно:

– Это возмутительно.

Совет министров одобрил предложения Сазонова:

– просить Австрию продлить срок действия ультиматума;

– советовать Сербии не принимать боя, оттянуть войска и просить великие державы «рассудить возникший спор». При этом мобилизовать четыре округа (Одесский, Киевский, Московский и Казанский) и оба флота – Черноморский и Балтийский.

В протоколе заседания записали: «Обращено было внимание на то, чтобы всякие военные подготовления не могли быть истолкованы как недружелюбные действия против Германии».

Едва появилось сообщение о частичной мобилизации, как германский посол граф Фридрих Пурталес приехал в российский МИД. Сказал, что Берлин будет склонять Вену к уступкам, но «настойчиво просил, чтобы преждевременной мобилизацией в России не было бы создано препятствия к осуществлению Германией воздействия на Вену».

Сазонов не поверил послу. Заметил своим помощникам:

– Заявление посла рассчитано лишь на то, чтобы, усыпив наше внимание, по возможности отсрочить мобилизацию русской армии и выиграть время.

В три дня вновь приехал германский посол. Прочитал телеграмму канцлера: «Если Россия будет продолжать свои военные приготовления, хотя бы и не приступая к мобилизации, Германия сочтет себя вынужденной мобилизовать, и в таком случае последует с ее стороны немедленное нападение».

Сазонов ответил крайне резко:

– Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин австрийской непримиримости.

Граф Пурталес вскочил:

– Я всеми силами протестую, господин министр, против этого оскорбительного утверждения.

Расстались более чем холодно.

Когда российский поверенный в делах в Сербии сообщил о начале бомбардировки Белграда, военный министр Владимир Александрович Сухомлинов и министр иностранных дел Сазонов собрались в кабинете начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Николаевича Янушкевича. Мнение было общее: «ввиду малого вероятия избежать войны с Германией» необходимо объявить не частичную, а полную мобилизацию. Доложили по телефону императору. Он согласился. Но около одиннадцати ночи военный министр позвонил Сазонову:

– Император отменил общую мобилизацию.

На следующий день военный министр Сухомлинов и генерал Янушкевич в присутствии Сазонова стали звонить императору и просить

«дозволить приступить к общей мобилизации». Император ответил «нет» и хотел закончить разговор. Янушкевич успел сказать, что Сазонов просит разрешения обратиться к его величеству. Сазонов взял трубку и попросил срочно принять его для доклада о ситуации. Император назначил аудиенцию на три дня. Генерал Янушкевич уговаривал Сазонова склонить императора ко всеобщей мобилизации.

– После этого, – сказал Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для преподания противоположных приказаний в смысле новой отмены общей мобилизации.

Император принял Сазонова в Александрийском дворце в Петергофе.

«В течение почти целого часа министр доказывал, что война стала неизбежной, так как по всему видно, что Германия решила довести дело до столкновения, – записано в дневнике МИД. – Сильное желание государя во что бы то ни стало избежать войны, ужасы которой внушали ему крайнее отвращение, заставляло его величество, в сознании принимаемой им в этот роковой час тяжелой ответственности, искать всевозможных способов для предотвращения надвигавшейся опасности. Он долго не соглашался на принятие меры, хотя и необходимой в военном отношении, но которая, как он ясно понимал, могла ускорить развязку в нежелательном смысле».

При разговоре присутствовал генерал-майор свиты императора Илья Леонидович Татищев, несколько лет он был личным представителем Николая II при кайзере Вильгельме II. Когда все замолчали, он, желая заполнить паузу, произнес:

– Да, решить трудно.

Император с неудовольствием резко возразил:

– Решать буду я.

Но мнение Сазонова стало последней каплей.

– Я сидел против него, – вспоминал министр ту встречу с императором, – внимательно следя за выражением его бледного лица, на котором я мог читать ужасную внутреннюю борьбу, которая происходила в нем в эти минуты…

Наконец государь, как бы с трудом выговаривая слова, сказал министру:

– Вы правы. Нам ничего другого не остается делать, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание о мобилизации.

Сазонов спустился на нижний этаж дворца к телефону. Позвонил Янушкевичу, передал, что император согласен. И, вспоминая утренний разговор, добавил:

– Теперь вы можете сломать телефон.

И все-таки император еще надеялся обойтись без войны. Отправил телеграмму Вильгельму: Россия не примет военных действий, «пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу».

А министр иностранных дел Сазонов почему-то надеялся, что мобилизация пройдет тайно. Но следующим утром на улицах расклеили сообщения на красной бумаге о военном призыве. Берлин ультимативно потребовал отменить мобилизацию.

1 августа в пятом часу вечера германский посол граф Фридрих Пурталес позвонил начальнику канцелярии министра иностранных дел России барону Маврикию Фабиановичу Шиллингу: ему нужно видеть министра. Тот ответил, что Сазонов в Совете министров. Когда он вернулся, Пурталес приехал.