Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Другим распоряжением Верховного генерал-лейтенанту стало указание – вечером в парадной форме и при всех орденах быть у него для участия в приеме председателя совета министров Польской Республики.
Разгром немецких войск под Москвой начался 5 декабря, с удара севернее Москвы Калининского фронта под командованием Конева по армиям «Центр». Советское наступление стало очевидной победой Сталина, и это осознали во всем мире.
Французский историк генерал А. Гийом оценил зимнюю компанию 1941/ 42 года как «первый реванш» стран, воевавших против Германии. Впервые с начала Второй мировой войны германские
Московская битва изменила весь дальнейший ход войны, заставив Гитлера пересмотреть свои планы. Он отказался от идеи захвата советской столицы, но прежде всего – поражение под Москвой потрясло немецких солдат и офицеров, почти дошедших до ее стен.
Бывший командир 47-го танкового корпуса генерал-лейтенант Рудольф Бамлер свидетельствует: «Мы находились восточнее Тулы, в Епифании… Советское наступление было для нас совершенно внезапным… Наутро ударили советские дивизии, у которых хотя было мало артиллерии, но имелось большое количество автоматического оружия… Я вспоминаю такие картины: пехотинцы бредут по заснеженным полям, не желая залезать в окопы и бросая оружие. Даже некоторые офицеры бежали с передовой, крича, что продолжать бой не имеет смысла…
Так было в 53-м армейском корпусе, командование которого совершенно растерялось. Командир корпуса и начальник штаба заявили по телефону: «Сопротивление бесполезно, мы уходим домой!» Отступление от Москвы произвело на всех ужасающее впечатление… Я, как сейчас, вижу длинные колонны безоружных, оборванных солдат, бредущих по заснеженной пустыне… Я утверждаю, что отступление 1941 – 1942 годов было исходным пунктом большого военного кризиса, от которого немецкая армия ни материально, ни морально так и не смогла оправиться».
На противоположной, «северной» стороне немецкой группы в журнале 3-й танковой армии записывали: «Можно видеть, как бредут порознь солдаты, тащатся то за санями, то за коровами… Солдаты производят отчаянное впечатление… Никто не успевает принимать защитные меры против многочисленных воздушных атак противника. Просто невозможно придумать, как удержать фронт. Даже такие превосходные соединения, как 1-я и 7-я танковые дивизии, находятся под угрозой развала…»
От полного разгрома еще в 1941 году германскую армию спас Гитлер. 16 декабря он вынужден был отдать известный «стоп-приказ», требовавший фанатического упорства при «обороне занимаемых позиций». «Его фанатичный приказ, – пишет генерал Гюнтер Блюмментрит, – обязывающий войска стойко драться на каждой позиции и в самых неблагоприятных условиях, был, безусловно, правильным… Дивизии не разрешалось отступать больше чем на 5—10 километров за одну ночь».
Но как бы ни было существенно значение Московской битвы, нельзя упускать из внимания, что Сталин в 1941 году не ограничился этой кампанией. Еще в ноябре на северном участке Волховского фронта под Ленинградом была проведена наступательная операция, закончившаяся освобождением Тихвина.
Одновременно войска Южного фронта 17 ноября
Удары советских фронтов протрясли Гитлера. То было не только военное, но и политическое поражение. Перестав адекватно оценивать ситуацию, он решился на отчаянный шаг. Чтобы поддержать свое пошатнувшееся реноме победителя, 11 декабря он объявил войну Соединенным Штатам Америки. Жуков пишет, что, «узнав об этом, И.В. Сталин рассмеялся: «Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил».
Сталин не мог не смеяться. Опрометчивый шаг главы Рейха отозвался для агрессора неприятными последствиями: теперь из страны, соблюдавшей нейтралитет, Америка автоматически превращалась в союзника СССР.
И все-таки «польский вопрос» был мучительной мозолью не только самих поляков. Министр иностранных дел Великобритании Иден приехал в Москву через Мурманск поздним вечером 15 декабря. Переговоры начались на следующий день. Англию на них представляли Иден и Кадоган, в составе делегации были Криппс и генерал Ней. С советской стороны в переговорах участвовали Сталин, Молотов и приехавший с англичанами советский посол в Великобритании Иван Майский.
В ходе начавшихся переговоров обсуждались вопросы положения СССР и о заключении двух договоров: о союзе и взаимопомощи во время войны и политического – о послевоенном сотрудничестве. Уже на втором заседании Сталин достал из кармана лист бумаги и спросил, обращаясь к Идену:
«Полагаю, вы не будете возражать, если к нашему соглашению о послевоенном переустройстве мы приложим небольшой протокол» [75] .
Особенностью этого документа являлось то, что он предусматривал признание границ 1941 года – с включением в состав СССР Эстонии, Латвии, Литвы, Западных Украины и Белоруссии.
«Я не могу этого сделать, – уклонился от прямого ответа Иден, – не посоветовавшись с премьер-министром и американцами. Мы сможем дать ответ, когда я вернусь в Лондон. – Одновременно он сослался на Черчилля, заявившего ранее, что никакие территориальные изменения, происшедшие в ходе этой войны, не будут признаны британским правительством. – Возможно, – сказал министр, – что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с моим правительством…
Не скрывая иронии, Сталин спросил:
– Действительно ли необходимо, чтобы вопрос о Прибалтийских государствах был обусловлен решением британского правительства? – И уже утверждающе добавил: – Мы ведем сейчас самую тяжелую войну и теряем сотни тысяч людей, защищая общее дело с Великобританией, которая является нашим союзником, и я полагаю, что такой вопрос следует рассматривать как аксиому и тут не требуется никакого решения.
– Вы имеете в виду, – откровенно удивился Иден, – будущее Прибалтийских государств после окончания войны?