Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Впрочем, тяжеловесному мышлению Жукова недоставало не только предвидения последствий для страны тех или иных стратегических операций. Ему не был присущ и творческий взлет тактического воображения при проведении и самих операций.
Операции, осуществляемые в первой половине войны при его непосредственном участии, часто заканчивались неудачами. Его тактика была прямолинейна, как замах тяжелого топора, упорно ударявшего по одному и тому же месту. Историками уже замечено, что при самостоятельном командовании фронтами Жуков побеждал лишь тогда, когда имел подавляющее превосходство в вооружении и численности
Но была и еще одна характерная черта, отличавшая «полководца» от его коллег. Жуков был безудержно жесток. Его приказы пестрят расстрельными мерами. Так, в период командования Ленинградским фронтом в приказе от 17.9. 1941 года Жуков указывает: «…За оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу».
Оценивая 22 сентября 1941 года действия 8-й армии, он пишет: «…Предупредить командиров всех степеней, что они за самовольное оставление Петергофа будут расстреляны как трусы и изменники». И «полководец» не ограничивался угрозами. В приказе от 4 ноября войскам Западного фронта он сообщает: «За невыполнение приказа фронта по обороне Рузы и сдачу г. Руза без боя Герасимов и Шабалов (командир дивизии подполковник А.Г. Герасимов и комиссар дивизии бригадный комиссар Г.А. Шабалов. – К. Р. ) расстреляны перед строем».
В этом смысле в моменты острых ситуаций Жуков был удобен Сталину как исполнитель, сторонник жестких мер. Требовательный, жестокий и неумолимый по отношению к подчиненным, Жуков не оглядывался на потери и с достаточным упорством старался добиться осуществления поставленной перед ним задачи. Правда, одновременно не считаясь и с сопутствующими обстоятельствами.
Поняв настоящее существо характера этого самолюбивого генерала, Сталин использовал его качества по назначению – как своеобразный бульдозер, расчищавший поле для выполнения планов Ставки. Он разглядел и другие «слабости» Жукова, и его исполнительность он подогревал поощрениями в виде наград и званий, щекочущих обостренное самолюбие этого резкого военачальника.
Жуков не был стратегом в классическом понимании этого слова. Он не внес в историю военного искусства ни одного свежего и оригинального штриха. Его методы командования целиком основывались на превосходстве в силе, в количестве солдат и вооружений, которые он постоянно просил у Сталина. Похоже, маршал даже не задумывался, откуда эти силы и средства берутся, и нисколько не смущался, когда, не добившись результатов, растрачивал их.
В вопросах политики Жуков вообще был примитивен; об этом свидетельствует его «свадьба» и последующий «развод» с Хрущевым. Запоздалое вознесение Жукова, в конце 90-х годов, на пьедестал «большого полководца» стало лишь попыткой заполнить тот вакуум, который образовался на исторической сцене после тенденциозного очернения Верховного главнокомандующего. К чему, кстати, именно сам маршал завистливо и активно приложил руку.
Но вернемся в июль 1941 года. 30-го числа, по вызову Сталина, в Ставку прибыли главком Северо-Западным фронтом Ворошилов и член Военного совета Жданов. На заседании рассматривался вопрос об усилении обороны Ленинграда. В этот же день начальником
Утрата в первые месяцы войны огромного количества военной техники и оружия создала острую проблему. 30 июля Сталин позвонил по телефону наркому вооружения. Д.Ф. Устинов пишет: «И.В. Сталин сказал:
– В Государственный Комитет Обороны поступил доклад маршала Кулика о том, что для обеспечения артиллерийским вооружением вновь формируемых стрелковых соединений недостает триста тридцать 45-мм противотанковых пушек и двести 76-мм. Кулик пишет, что их можно получить только за счет увеличения поставок промышленности. Других ресурсов нет.
Сталин умолк. В телефонной трубке было слышно его дыхание. Я терпеливо ждал, зная, что подобные паузы он делает, обдумывая возникшую у него в связи со сказанным новую мысль. Он продолжил:
– Совсем недавно Кулик, да и Тимошенко докладывали мне совсем другое. Заверяли, что у нас орудий этих калибров хватит с избытком. Просили прекратить их производство… Но за это спрос с них. Вам, товарищ Устинов, нужно тщательно взвесить наши возможности по увеличению поставок этих пушек армии. Сделайте это срочно и доложите мне лично» [63] .
Положение осложнялось тем, что один из заводов, изготавливавший пушки, к этому моменту был эвакуирован. Однако после вмешательства Сталина выпуск орудий вырос. Уже в августе он превысил в шесть, а в сентябре – в одиннадцать с половиной раз показатели июля.
Вследствие того, что армия не смогла остановить немецкое наступление, Сталину пришлось организовать колоссальную операцию по переброске на Восток 2593 промышленных предприятия вместе с оборудованием и рабочим персоналом, составившим 12 миллионов человек.
О грандиозности этой акции говорит уже то, что за 193 дня второй половины 1941 года объем перевозок составил 1,5 миллиона вагонов (7772 вагона в сутки). Из прифронтовой полосы было вывезено 2,5 миллиона голов скота. Чтобы осуществить такую операцию, тоже требовалось время.
Конечно, решения Сталина по удержанию Ленинграда, Москвы и Киева обусловливались не только военно-стратегическим положением этих центров – Сталин заботился о сохранении оборонного потенциала страны.
30 июля в беседе с представителем президента США Гарри Гопкинсом он откровенно заявил, что в этих центрах находится около 70% всех военных заводов. Поэтому Гопкинс сообщил Рузвельту, что «если бы немецкая армия продвинулась примерно на 150 миль к востоку от этих центров, то она уничтожила бы 75% промышленного потенциала России».
Конечно, то, что первые полгода войны Красной Армии пришлось отступать, не было запланированной мерой. К этому вынудили реальные обстоятельства. Но такое отступление само являлось осмысленной стратегией. И все-таки чем руководствовался Сталин, регулярно нанося в первые месяцы войны контрудары по немецким группировкам?
Забегая вперед, приведем эпизод, происшедший в декабре 1941 года. В период переговоров в Москве с министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом в составе делегации, сопровождавшей его, был и советский посол Иван Майский.