Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)
Шрифт:
Честно говоря, все эти «воспоминания и размышления» не могут не вызвать саркастическую улыбку у человека, знакомого с истинным положением дел. Почему? Разберёмся по пунктам.
Во-первых, с кем мы имеем дело? По его собственным признаниям, автор письма родился в 1927 году. Первый срок получил в 12-летнем возрасте (когда «воровское» движение было уже в расцвете). Завершилась его «воровская» эпопея в 1958 году. Другими словами, основная уголовная деятельность «мемуариста» приходится на послевоенные годы. К этому времени уже давно сложились «воровские законы», обряды и традиции… Поэтому совершенно дико читать тирады типа «кодекс поведения, который у нас сложился, мы потому и назвали «законом»… Помилуйте! Да этот кодекс сложился — и «законом» его назвали — ещё до того, как вы перестали пешком под стол ходить!
Далее. Нелепо звучит утверждение о том, что якобы нехорошие «блаторилы» объявили себя «ворами в законе» и «придумали коронацию». Она придумана была, когда
К слову, о «честных ворах». Это словосочетание появилось задолго до того, как его «придумали» послевоенные «огольцы». О смысле и происхождении понятий «вор в законе» и «честный вор» мы уже говорили в предыдущей главе. И чтобы уж последним штрихом довершить картину: с первых лет появления верхушка «советского» уголовного мира именовала себя не только «ворами в законе» (или просто «ворами», или «законниками», или «честными ворами», или «честняками» — всё это синонимы), но часто рекомендовалась просто — «Я — в законе!». Считая, что этого вполне достаточно для обозначения своего статуса. Вовсе не чураясь дополнения «в законе», а как бы даже подчёркивая его.
Есть немало и других возражений, однако, думается, вполне достаточно сказанного выше.
Чекистскую версию возникновения «воровского ордена» подробно развили Георгий Подлесских и Андрей Терешонок в своей книге «Воры в законе: бросок к власти». По их мнению, каста «воров» вообще была создана… органами ОГПУ!
Эта теория настолько экзотична, что лучше всего предоставить слово самим авторам:
Приказ ОГПУ № 108/65 от 8 марта 1931 года предписывал органам ОГПУ проводить мероприятия по чистке личного состава милиции и УГРО (уголовный розыск), предупреждать проникновение в агентурный аппарат милиции и УГРО преступного элемента и вести наблюдение за проведением этих директив в жизнь.
И вот что интересно. В этом же приказе рекомендовалось привлекать классово близких пролетариату и крестьянству людей для выявления чуждых элементов, проникающих в органы милиции и УГРО. Практики совершенно однозначно трактовали данное положение как возможность использовать уголовников (!) в борьбе с врагами народа…
Подобного рода операции относились к прерогативе ОГПУ-НКВД. В частности, ими занимался так называемый отдел Уголовного Розыска Главной Инспекции ОГПУ, который разрабатывал методы борьбы с уголовной преступностью и внедрял их в практику.
…Разумеется, ОГПУ осознавало опасность того, что огромные массы людей, содержащиеся в ужасных условиях советских концлагерей, восстанут. Чтобы устранить эту опасность, в лагерях началась активная вербовка в качестве агентов ОГПУ уголовных авторитетов из числа так называемых «уркаганов», профессиональных уголовников. Были выработаны соответствующие инструкции для оперативной работы с этой категорией уголовников. В частности, рекомендовалось создавать контролируемые ОГПУ группировки во главе с завербованным уголовным авторитетом, который с помощью своих «соратников» мог бы обеспечивать необходимую дисциплину среди «троцкистов» (так называли осуждённых по статье 58). Эти группировки не должны были «лезть в политику», завербованным авторитетам запрещалось самим участвовать в насилии над осуждёнными; запрещалось иметь собственность сверх того, что положено было рядовому осуждённому. Однако были и существенные послабления в режиме содержания: завербованные уголовники не работали и имели возможность свободного передвижения по лагерю для встреч с подобными людьми и сбора информации; администрация же лагерей обязана была всячески поддерживать авторитет этих агентов. К подобной уголовной аристократии привилась кличка «блатные», на жаргоне — «блатари».
Однако довольно скоро они сами стали называть себя «ворами в законе». Спроси сегодня у подобного деятеля о значении этого выражения, и последует гордый ответ, что «в законе» — значит, авторитет признан «по закону» преступного мира и сам соблюдает воровские «законы». Пусть так. Но не следует забывать, кто позволил этим «баронам» выделиться из остальной массы заключённых и с какой целью использовал их авторитет.
Для начальника лагеря слова «в законе» означали, что авторитет завербован ОГПУ в качестве агента… Кроме того, каждый лагерный начальник был одновременно и старшим оперативным начальником, предоставляя регулярные отчёты об агентурной работе среди заключённых. Воры в законе находились у них на оперативном контакте. Такова, как говорится, правда жизни.
Мы, со своей стороны, уточним: такова, как говорится, ложь и нелепая легенда сочинителей, густо замешанная на невежестве. Но отмахнуться от неё мы не можем. Всесторонне проанализируем «теорию» бойких авторов.
Названный выше приказ ОГПУ по времени действительно совпадает с периодом становления «воровского ордена» — началом 30-х годов. Но только на этом его «связь» с возникновением «воровской» касты и заканчивается. Объясняем,
Приказ, на который ссылаются «исследователи», — отражение глухой и долгой борьбы органов ГПУ и милиции. Борьба эта велась с 1924 года, когда заместитель председателя ГПУ Генрих Ягода подписал секретный циркуляр, где ставился вопрос о передаче в ведение ОГПУ органов милиции и уголовного сыска. В то время против этого резко высказался нарком внутренних дел Александр Белобородов. Он дал резкую отповедь Ягоде, заявив, что надо улучшать милицию, а не менять её подчинённость. И вопрос был снят с повестки дня.
Однако, выждав, Ягода всё же добился в конце концов своего: с его подачи 31 декабря 1930 года ВЦИК и СНК РСФСР упразднили своим постановлением НКВД РСФСР, а функции руководства милицией и уголовным розыском передали ОГПУ.
Чекисты победили. Но им необходимо было показать, что передача милиции в их ведение была совершенно необходима. Вот тогда в марте 1931 года появляется знаменитый приказ ОГПУ, который предписывал всем чекистам в центре и на местах заняться активной чисткой аппарата милиции и уголовного розыска. Проще говоря, необходимо было доказать бездарность, непрофессионализм, коррумпированность и другие грехи работников милиции и «принципиальность», «боевитость» чекистов в разоблачении этих фактов.
Разумеется, не последнюю роль играли и обвинения в сращивании сотрудников милиции с преступным элементом. Поэтому в приказе милиционерам запрещалось входить в близкий контакт с уголовниками и заключать с ними какие-либо негласные соглашения. То есть всю оперативную работу чекисты оставляли за собой.
Все эти «интриги мадридского двора» и являются тайной подоплёкой знаменитого приказа. Отсюда и всяческое нагнетание обстановки, призывы использовать все средства для «разоблачения» «продажных» «ментов» (чекисты в этом контексте, разумеется, выглядят идеально чистыми и благородными «борцами за правое дело»).
Впрочем, при любых раскладах направленность приказа — узко специальная: борьба за чистоту рядов милиции и УГРО. Поэтому никакой связи с поддержанием порядка в советских концлагерях и предотвращением «восстаний» он не имел и иметь не мог. Это — совершенно разные области оперативной работы.
Далее. Терешонок и Подлесских обращают внимание на рекомендацию использовать при разоблачении чуждых (преступных) элементов в милиции и УГРО «классово близких» пролетариату и крестьянству людей. При этом авторы подчёркивают, что имелись в виду уголовники.
Действительно, имелись в виду уголовники. Но далеко не всякие уголовники! Более того: в то время из категории «классово близких» исключались профессиональные «урки». Не случайно в исправительно-трудовом кодексе 1924 года, например, было чёткое разделение между заключёнными «из трудящихся» и «не принадлежащими к классу трудящихся». Профессиональные преступники, рецидивисты наряду с «буржуями» относились к последним…
Было существенное различие между терминами «социально близкий» и «классово близкий». Если «социально близкими» Советская власть могла считать профессиональных уголовников и «босяков» (особенно этот термин стал популярен в период «перековки» преступников на «великих стройках социализма» 30-х годов), то под «классово близкими» имелся в виду совершенно другой контингент.
Чтобы читателю стало совершенно ясно, какой именно, мы приведём отрывок из рассказа стрелка ВОХРа, напечатанного в знаменитом сборнике «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931–1934 гг.»:
Сам я из деревенской бедноты, сын батрака. В старую армию попал молодым парнем в шестнадцатом году. В революции участвовал на фронте, а в Красную армию пошёл добровольцем.
Как случилось, что я свихнулся, — я вам рассказывать не буду… Пять лет получил. С начала сидел я в смоленских лагерях, а как начали строить канал, попал в Карелию.
Привезли нас в Медвежью гору. Меня вызвали в Управление, поговорили, что я из бедняков и был в Красной армии, статья у меня подходящая и срок небольшой, и меня отобрали в ВОХР. И других отобрали, и всем дали оружие. Никак я такого оборота дела не ожидал…Десять лет как не держал я в руках винтовку…
— Винтовка хорошая, чего смотришь? — незаметно подошёл командир. — Имей в виду — если заключённому дают винтовку — это честь. В охрану не всякого принимают, с разбором. Классово-близких нет. Понятно?
— Понимаю, гражданин начальник.
— Ну, смотри, товарищ, служи исправно.
Так что «классово близкими» в начале 30-х были вовсе не «блатари» и рецидивисты, а бытовики с обязательной принадлежностью к рабочим или крестьянам. Таким новая власть доверяла даже оружие. Таких выделяла из общей арестантской среды. Тот же вохровец вспоминал: «Насиделся я по домзакам с ворами, с бандитами. Иной на волю на месяц, как на курорт, выйдет и опять в тюрьму, поплёвывает да на блатном языке своё чешет. Я среди них ни как свой ни как чужой». Другими словами, между «классово близкими» бытовиками и «социально близкими» «уркаганами» была дистанция огромного размера. Именно на «классово близких» и рекомендовала опираться власть, чтобы предотвратить проникновение преступного элемента (надо думать, как раз из «социально близких»!) в правоохранительные органы.