Великие битвы великой страны
Шрифт:
– Не мало ли войска у князя Петра? – заволновался кто-то из штабных генералов.
– Там же Багратион, – ответил Кутузов. – Это удвоит силы.
Как и думал Кутузов, Наполеон действительно ударил с левого фланга. Взять Багратионовы флеши, а потом уже бросить войска на центр – таков план императора.
Сто тридцать французских пушек открыли огонь. Три кавалерийских корпуса ринулись к флешам. Десятки пехотных полков смешались на малом месте. Лучшие маршалы Франции Ней, Даву и Мюрат лично ведут атаку.
– На одного генерала столько
– Князю Багратиону хоть пять давай!
– Держись, не робей, ребята!
За атакой идет атака. Страха не знают французы. Лезут на флеши вместо убитых новые герои.
– Браво, браво! – кричит Багратион. Не может сдержать похвалы героям.
Но и русские сшиты не ржавой иглой. Не меньше у русских отваги. Сошлись две стены. Бьются герой с героем. Не уступает смельчак смельчаку. Словно коса и камень. Русские ни шагу назад, французы ни шагу вперед. Лишь курганы растут из тел убитых.
Не стихает бой у флешей. Солнце уже высоко. Не сдаются упрямые флеши.
Негодует Наполеон. Срывается план императорский.
Посылает он двести, триста, четыреста пушек. Грозен приказ императора:
– Все силы на левый фланг!
Бросаются в битву новые силы.
– Ну как, отступил Багратион?
– Нет, ваше величество.
Непобедимая шпага
Кирасир Адрианов во время Бородинской битвы был приставлен к Багратиону. Зрительную трубу подавал генералу, поддерживал за уздцы коня, во фляге таскал ключевую воду.
Неотступен, как тень, кирасир Адрианов. Посматривает он на князя Петра, на горбатый орлиный нос («грузинец», – рассуждает солдат), на длинные цепкие руки («такие шпагу не выпустят»), на ладную фигуру Багратиона («девкам на загляденье»).
Нравится Адрианову генерал. И за боевую удачу, и за то, как говорит с солдатами: все «братцы» или «ребята». И как воду из фляги пьет. Глотками большими, словно силу в себя вбирает. Но больше всего Адрианову нравится тот момент, когда, приподнявшись на стременах и вытянув кверху руку, голосом зычным, аж дрожь по спине, Багратион прокричит:
– В атаку!
Вот и сейчас. Вот уже генерал подался в седле. Вот-вот призывное крикнет. И вдруг… о пригорок вналет ядро. И в ту же секунду Адрианов решил, что привиделось. Из правой ноги генерала на землю хлынула кровь.
Осел генерал. Вцепился в поводья:
«Усидеть, усидеть. Виду войскам не подать».
Минута казалась годом. Качнулся Багратион. Без стона повалился на землю.
Подбежала генеральская свита. Стащили сапог. Мундир расстегнули. Отложили стальную шпагу.
Явился армейский доктор. Осмотрел, покачал головой:
– Осколок. Смертельно.
Кое-кто потянулся к шляпам. Вырвался стон у пожилого полковника.
Адрианов пытался пробиться к Багратиону. Его оттеснили.
– Я же при генерале!..
– Ступай, ступай! – прикрикнули офицеры. – Больше не надобен.
«Убит, убит», –
И вдруг непонятное стряслось с кирасиром. Увидел он Багратионову шпагу. Секунду смотрел. Потом схватил – и навстречу французам. Добежал, пырнул одного, другого. Замерли офицеры. Затаили солдаты дыхание. Разит кирасир Адрианов врагов, лишь шпага на солнце сверкает. Багратионова, непобедимая шпага.
Настой валерьяновый
В центре русских войск между левым и правым крылом возвышался курган – самая высокая точка на всем Бородинском поле.
На кургане была поставлена русская батарея. Теперь, после гибели Багратиона, когда французам наконец удалось потеснить левый фланг, все их силы были брошены к центру. Курганная батарея оказалась главным местом сражения.
К полудню батарея дважды переходила из рук в руки. Упорство и с той и с другой стороны достигло предела. Под генералом Барклаем де Толли убита пятая лошадь. Не стихает страшная канонада. Ядра, словно плуги, вздымают землю. Градом по полю стучит картечь. Хрипят недобитые кони. Одиноким воплем раздалось чье-то рыдание. Умирая, кто-то молится Богу. Неистово бьют барабаны. Черное облако дыма закрыло солнце.
Французы опять потеснили русских.
Стоит Кутузов на возвышенном месте у Горок, зорко следит за битвой. Подзорная труба в руках у Кутузова. Окружают его адъютанты, курьеры, посыльные. То одного, то другого манит к себе Кутузов:
– А ну-ка, голубчик, скачи на Курганную.
– Ступай-ка, батенька, в корпус Дохтурова.
– Разведай, братец, как дела у Раевского.
Мягко, без крика отдает приказы Кутузов. Все у него на счету: куда подвести резервы, какому генералу сменить позицию, к какому месту подвинуть пушки.
Знает Кутузов, что в битве бывает всякое.
Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед. Хладнокровен в бою Кутузов. Видит он, что французы теснят у Курганной русских. Однако не это в бою главнейшее. Победу в конце считают.
В это время влетает на холм генерал Вольцоген. Конь генеральский взмылен. Лицо генерала бледное. Уздечка в руках мелкую дробь выбивает.
Осадил генерал коня.
– Отступаем, – кричит, – отступаем! Рушится, ваша светлость, центр!
Вольцоген был генерал не из храбрых, хотя на словах и бойкий. Недолюбливали его в армии. Недолюбливал и Кутузов.
Видит Кутузов, что центр действительно заколебался. Смотрит на это место, потом подымает взгляд на Вольцогена:
– Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.
– Вот же, вот же! – кричит Вольцоген. – Взгляните, – и тянет подзорную трубу главнокомандующему.
Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему глазу, тому, что был выбит еще лет тридцать назад под Алуштой.
– Нет, – говорит, – ничего не вижу.
Понял Вольцоген хитрость Кутузова, промолчал. Повернулся он к месту боя. Смотрит, а там действительно отступление кончилось.