Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров
Шрифт:
С этой беспримерной удачей мы их (и себя заодно) еще раз искренне поздравляем.
Антон Павлович Чехов
Все чеховские рассказы – это непрерывное спотыкание, но спотыкается в них человек, заглядевшийся на звезды.
• Чехов Антон Павлович (17 (29) января 1860, Таганрог, Екатеринославская губерния (теперь Ростовская область), Российская империя– 2 (15) июля 1904, Баденвейлер, Германская империя) – русский писатель, драматург, по профессии врач.
• За 26 лет творчества создал около 900 различных произведений (коротких юмористических рассказов, серьезных повестей, пьес), многие из которых стали классикой мировой литературы.
• Самое
Самое непостижимое в жизни Чехова, как ни смешно это прозвучит, – сама его жизнь, начавшаяся более полутора веков назад в «теневой столице империи», городе Таганроге.
Крупная удача постигла деда Чехова в первой половине XIX века: он перестал быть крепостным, выкупив себя и свою семью за 3500 рублей. Отец Антона Павловича был лавочником. В 1870-е годы он разорился, и вся семья переехала в Москву. Чехов остался в Таганроге, чтобы окончить гимназию. Осенью 1879 года он завершил свое обучение и, переехав в Москву, поступил на медицинский факультет университета.
Рассказы и фельетоны, которые он начал писать, были маленькими, похожими на зарисовки, не без оттенка горечи, но при этом очень смешными. Вспомним, например, финальную реплику в рассказе «Маска»: «Дай-то бог! – вздохнул Евстрат Спиридонович. – Негодяй, подлый человек, но ведь – благодетель!..» Рассказы Чехова стали печатать в газетах и журналах, платить за них гонорары, и этим юный Антон Павлович помогал семье не сгинуть в нужде. «Мы жили в тяжкой бедности, перебивались кое-как и не видели никакого просвета впереди, – признавался младший брат писателя, Михаил Чехов. – За три года жизни в Москве мы переменили двенадцать квартир и наконец в 1879 году наняли себе помещение в подвальном этаже дома церкви Святого Николая на Грачевке, в котором пахло сыростью и через окна под потолком виднелись одни только пятки прохожих. В эту-то квартиру и въехал к нам 8 августа 1879 года наш брат Антон…» Затем они жили на Сретенке, а после на Якиманке. По словам Чехова, это была «настоящая провинция: чисто, тихо, дешево и… глуповато». Еще одна квартира на той же Якиманке имела свои печальные особенности: «Надо спать. Над моей головой идет пляс. Играет оркестр. Свадьба. В бельэтаже живет кухмистер, отдающий помещение под свадьбы и поминки <…> Кто-то, стуча ногами, как лошадь, пробежал сейчас как раз над моей головой… Должно быть, шафер. Оркестр гремит…»
Обвиняют в невероятном успехе самого Антона Павловича. Его «железный характер», его «страшную волю», его «огромную работоспособность», его «врожденный талант». Его «почти волшебную» способность видеть и запоминать те картины жизни, которые с помощью острого его пера превращались в десятки блестящих рассказов и повестей.
Врач по специальности и призванию, он категорически отрицал, что в его рассказах и повестях есть хотя бы намек на что-то врачующее «острые болезни общества». Мастерством своим писатель должен только показывать, а быть в сочинениях назидательным доктором, указывать, что и кому надо делать, чтобы вылечиться, не должен.
Настоящий же врач (по призванию) обязан ездить по расхлябанным холерным дорогам. Он призван лечить людей в грязных деревеньках и осуществлять врачебную практику у себя на дому, как осуществлял ее Антон Павлович в своем флигеле в Мелихове, где теперь устроен музей. И многочисленные посетители этого музея с удивлением узнают, какими старинными инструментами пользовался Чехов-доктор, превращавшийся в Чехова-писателя тогда, когда был свободен от приема больных.
Писал он еще и тогда, когда был свободен от приема гостей, коих бывало в его доме в Мелихове толпы. «Спали на диванах и по нескольку человек во всех комнатах, – вспоминал его брат Михаил, – ночевали даже в сенях. Писатели, девицы – почитательницы таланта, земские деятели, местные врачи, какие-то дальние родственники, званые и незваные, толпились у него по целым неделям». Страдал ли он от этого многолюдства? Да, страдал. «С пятницы Страстной у меня гости, гости, гости… и я не написал ни одной строки». Тем не менее с юности, когда он только приехал из Таганрога в Москву, до самых тяжких последних месяцев жизни страсть к бесконечной веренице «лиц и людей» оставалась все той же юношеской страстью. «Был сейчас на скачках…», «Ел, спал и пил с офицерами…», «Хожу в гости к монахам…», «Пил и пел с двумя оперными басами…», «Бываю в камере мирового судьи…», «Был в поганом трактире, где видел, как в битком набитой бильярдной два жулика отлично играли в бильярд…», «Был шофером у одного доктора…». Не этой ли незавершающейся веренице судеб и характеров, профессий и нравов обязаны мы, по выражению К. И.
Крупные рассказы и повести Чехова являются чем-то еще более грандиозным, чем даже «энциклопедия русского быта». Начавший, по его признанию, «с чепухи» (то есть с мелких рассказов и фельетонов), он быстро эту чепухупреодолел и создал такие произведения, которые вторую сотню лет занимают читателей внешней своей простотой и бесконечной своей глубиной. «Степь», «Припадок», «Именины», «Ионыч», «Палата № 6», «Студент», «Крыжовник», «Мужики», «Бабье царство», «Попрыгунья», «Черный монах», «В овраге», «Человек в футляре», «Дама с собачкой», «Скучная история»… Никто не может понять, как удалось двадцатидевятилетнему человеку написать историю, в заголовке названной «скучной». На самом деле она поразительно нескучна. И рассказывается в ней о последних месяцах жизни большого ученого, у которого «так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать их, то студенты называют его иконостасом», а шея напоминает «ручку контрабаса». Этот «известный и почтенный» человек мучительно пытается понять, как и для чего прожил он свою жизнь или же он и не жил вовсе, а влачился по жизни, увлекаемый кошмарной силой обстоятельств. «Я чувствую, что долее не могу видеть ни своей лампы, ни книги, ни теней на полу, не могу слышать голосов, которые раздаются в гостиной. Какая-то невидимая и непонятная сила грубо толкает меня вон из моей квартиры. Я вскакиваю, торопливо одеваюсь и осторожно, чтоб не заметили домашние, выхожу на улицу. Куда идти?» А в «Даме с собачкой» герой мучительно старается вырваться из цепких объятий пошлых и мертвых обстоятельств. И вырывается из них, абсолютно не ведая, что дальше произойдет с ним и его возлюбленной, случайно встреченной на ялтинской набережной, где отчего-то «пожилые дамы были одеты, как молодые, и было много генералов».
Быть может, засилье в России генералов и чиновников, непроходимая пошлость, запойная глупость, густая красота природы, тьма просторов, чудовищные расстояния, жестокая бедность и вневременная «осетрина с душком» заставили Чехова все бросить и, вопреки предупреждениям друзей и мольбам многочисленных поклонниц, отправиться в тяжелейшее путешествие на каторжный Сахалин. Двенадцать тысяч верст преодолел он на свои деньги. Проехал через всю Россию на поездах, пароходах и в тряской коляске, чтобы попасть в кромешный ад, созданный человеком для других людей. Итог – полное и окончательное убеждение в том, что «хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы».
Никто не может понять, каким образом слабое здоровье его позволило ему преодолеть всю Россию, но многие понимают, что заставляло Чехова, преодолевая сибирскую глушь, констатировать: «Нет ни мяса, ни рыбы; молока нам не дали, а только обещали <…> Весь вечер искали по деревне, не даст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве каком угодно».
Два месяца провел он на Сахалине, а затем по бушующим морям проплыл на пароходах тысячи километрах и доплыл до Одессы. Возможно, неодолимой была тяга его к путешествиям, а возможно, по его признанию, оказало свое влияние и то, что остро хотелось «вычеркнуть из жизни год или полтора». Или же более чем откровенное размышление о самом себе: «Помышляю о грехах, мною содеянных, о тысяче бочек вина, мною выпитых <…> Я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить». Друзьям из своего путешествия он пообещал привезти манильских сигар и статуэтки обнаженных японских девушек. И привез. Сигар, статуэтки, а для себя живого мангуста. А с настоящей японской девушкой познакомился в Благовещенске и остался доволен ее изумительным любовным мастерством и тем, что в ее маленькой комнате не было «ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов».
Одна из его многочисленных московских поклонниц, пробовавшая свои силы в написании прозаических произведений, однажды обедала с ним, и он ей с присущей ему откровенностью сказал, что она никогда не станет настоящей писательницей по той причине, что ей «не знаком труд ради куска хлеба».
Сам же он стал писателем не потому, что был талантлив, а потому, что случай и упорный труд так им распорядились. За тем же обедом Чехов признался, что за шесть лет постарел лет на двадцать. И она, подтверждая это чеховское наблюдение, сказала потом своей подруге: «Во всей его фигуре была видна такая усталость! Я подумала: весна его жизни миновала, лета не было, наступила прямо осень».