Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней
Шрифт:
Мудрец в своей добродетельности, считали они, не проницаем для болезней, бедности, рабства, любых иных превратностей судьбы, из-за которых убиваются обычные люди. Никакие земные стоны, даже сполохи всемирного пожара, если бы таковой случился, не доходят до той моральной высоты, на которой находится стоический мудрец, и в то же время как воплощенная добродетель и именно в силу своей добродетельности мудрец особенно искусен в земных делах, даже чечевичную похлебку он будет варить иначе, чем прочие люди.
Такое понимание морали, когда она отождествлялась с добродетельностью индивидов и рассматривалась одновременно как основа внешней благоустроенности человека и общества, было соотнесено со второй, постпервобытной, стадией традиционного общества, которая является в то же время первой, доиндустриальной, стадией цивилизации. Маркс в качестве характерной, исторически существенной черты этой эпохи выделил отношения личной зависимости.
Отношения личной зависимости нельзя сводить к отношениям господства и подчинения типа рабства или крепостного права, хотя последние были основополагающими и самыми показательными. Речь идет о более общей характеристике, согласно которой общественные отношения имеют лично окрашенный и лично опосредованный характер. Так как «производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах» [147] ,
147
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 101.
Дело коренным образом меняется в Новое время, с переходом от отношений личной зависимости к отношениям вещной зависимости. Суть изменения состоит и том, что теперь общественные отношения людей чем дальше, тем больше задаются объективной логикой самой предметной среды.
Общества, сложившиеся в пространстве новоевропейской цивилизации, настолько усложнились, что оболочка личных или лично окрашенных отношений стала для них крайне узкой. Они переросли эти отношения. Развитие этих обществ оказывается таким же объективным, как и развитие природы, оно имеет форму естественноисторического процесса. Более того, на основе взрывного роста народонаселения, углубляющегося разделения труда и дифференциации функций в обществе стали складываться особые, вполне самостоятельные, автономные системы, существующие по своим, объективным, исключительно строгим и, что в рамках нашего рассуждения особенно важно, безличным законам и критериям. Формирование таких систем — исторический процесс, и их точное описание — непростая научная задача. Нам достаточно подчеркнуть, что речь идет о таких социальных комплексах, как политика, хозяйство, наука, право и др. Каждая из этих социальных практик, помимо всего прочего, функционирует тем успешнее, чем менее она зависит от личных связей и привязанностей.
Словом, современные общества стали массовыми и технологичными; они приобрели такой вид, когда уже не могут быть сколько-нибудь адекватно осмыслены в рамках этической теории. Они стали предметом изучения ими же порожденной науки социологии. Если Платон и Аристотель исходили из убеждения, что благо отдельного человека и благо государства есть одно и то же, то современные мыслители от Маркса до Сартра считают, что это — разные вещи. Общество становится такой же самостоятельной и грозной силой, как и природа. Оно перемалывает действия людей в такие безличные результаты, которые противостоят им в качестве мощных и неумолимо враждебных сил. Отношения человека с обществом характеризуются глубоким отчуждением, в результате чего индивиды свои моральные амбиции, связанные с потребностью в индивидуально-ответственном существовании, могут удовлетворять только по ту сторону социальности, в противостоянии ей.
Функционирование общества и отдельных его сфер в режиме социальных систем обнаруживает две особенности, связанные с личностными качествами включенных и них индивидов (работников). Во-первых, знания и умения, которые требуются от работников, предполагают специальную подготовку, получаемую в процессе многолетнего образования. Они связаны больше с качествами ума и тела, чем души, прямо не соотнесены с их этическими добродетелями. Типичным примером здесь является расхождение профессиональных и моральных качеств. Аристотелевская ситуация, передаваемая крылатым выражением «Платон мне друг, но истина дороже» и воспринимавшаяся античным сознанием скорее как исключение, чем распространенная норма, стала в современном мире вполне типичной. Профессиональные решения часто оказываются для личности тяжелой, порой невыносимой моральной нагрузкой, а этическая взыскательность не дает гарантии и даже не требуется для профессионального успеха. Любой из нас предпочтет летать на самолете, сделанном первоклассным конструктором со злобным человеческим характером, чем добрым человеком, не имеющим инженерных дарований и подготовки. Словом, те личностные качества и умения, на которых держится сложнорасчлененная, глубоко специализированная структура современных обществ, не являются прямым продолжением, выражением или дополнением моральной мотивации. Пожалуй, самым наглядным примером раздвоенности моральных и деловых качеств человека является довольно типичная для нашего времени ситуация, когда он в качестве гражданина вынужден бороться против того, что он делал в качестве работника, как это случилось с великими физиками-атомщиками XX века.
Во-вторых, общество в целом и его субсистемы в отдельности представляют собой столь тонко организованную и взаимосвязанную сеть, что она не может выдержать нагрузки, связанной с расхождением намерений и действий, с прямым давлением нравственно порочных мотивов. К примеру, средневековый аптекарь, использующий свое искусство для тайного изготовления ядов, или рыцарь, злоупотребляющий своим оружием, тоже представляли для общества опасность. Но эти опасности имели все-таки ограниченные следствия, не выходившие далеко за рамки личного участия и, кроме того, они блокировались массой внешне контролируемых нормативных ограничений, связанных с цеховой порукой, детальной расписанностью поведения и т. д. Иное дело их современные аналоги — работник фармацевтической промышленности или офицер при ядерном оружии. Если они будут в своей профессиональной деятельности руководствоваться злыми умыслами, то возможные отрицательные последствия могут многократно превысить масштабы личного участия и стать катастрофическими для общества в целом. Нормальное функционирование современного общества требует того, чтобы оно было застраховано
Один из известных современных социологов рассматривает людей «как внешнюю среду социальных систем» [148] . Люди становятся элементами социальной системы не сами по себе, а в той лишь мере, в какой они порождаются или воспроизводятся этими системами — в их специальных знаниях и умениях. Социальные системы в этом смысле сами производят свои человеческие предпосылки. Степень зрелости социальных систем определяется их возможностью воспроизводить самих себя, а это, помимо всего прочего, означает, что они должны обладать способностью успешно функционировать независимо от характера мотивов, которыми руководствуются вовлеченные в них индивиды. Политика становится самостоятельной системой тогда, когда она не зависит от доброй воли политиков, а ее институты могут успешно функционировать даже в том случае, если бы, как выразился Кант, на месте людей оказались дьяволы. Наука становится автономной тогда, когда ее результаты не зависят от этоса честности, когда вырабатываются такие критерии истины, которые будут эффективны даже при невероятном допущении, что все ученые вдруг стали бы сознательно лгать друг другу. Современное общество, рас- смотренное сквозь призму этики, характеризуется тем, что здесь социальный эффект и в этом смысле (поскольку общее благо есть моральная ценность) нравственно значимый результат все менее зависят от моральных мотивов, меры добродетельности и порочности индивидов в классическом значении этих понятий. Первым эту ситуацию, применительно к политике, описал Макиавелли. Впоследствии, применительно к экономике, ее исследовал Адам Смит.
148
Luhman N. Sozialc Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1984. S. 325.
Проиллюстрируем на конкретном примере мужества изменение роли моральной мотивации в социальной деятельности. Начиная с античности, мужество считается одной из четырех кардинальных добродетелей. Оно представляет собой нравственную меру поведения человека в бою. В своей сути это воинская добродетель. Мужество как качество личности соотнесено с войной как общественным явлением. Одно обусловливает другое. Общество предпринимало колоссальные усилия для культивирования мужества, поскольку это в значительной степени было условием его самосохранения. Известны решающие битвы, которые выигрывались благодаря мужеству и проигрывались из-за трусости отдельных лиц. Моральный дух, который наряду с вооружением и тактикой всегда считался решающим фактором успеха в войне, был прежде всего связан с мужеством воинов. Сопоставим теперь эту картину с новым обликом войны, продемонстрированным США во время кампании против Ирака в 1991 году, получившей название «Буря в пустыне», а также последующих агрессий США и его союзников против Югославии, Афганистана, вновь против Ирака. Со стороны Америки и его союзников это — война сложных и точных расчетов, что-то вроде компьютерной игры; ведется она практически заочно — без непосредственного соприкосновения тех, кто стреляет, с теми, в кого стреляют. Все дело организовано таким образом, что солдаты и офицеры редко и, скорее, в порядке исключения попадают в ситуации, когда от них могло бы потребоваться личное мужество. Война приобрела характер, когда ее могут выиграть и трусы. А если взглянуть на дело глазами средневекового рыцаря, то можно даже сказать: только подлые трусы и могут вести и выигрывать такие войны.
Таким образом, традиционное противоречие, состоящее в том, что благие намерения не получают адекватного воплощения во внешних результатах, дополняется новым, согласно которому благой нравственный результат вовсе не требует адекватных мотивов. Впору перевернуть парадокс Овидия и сказать: «Дурное вижу, хвалю, но к благому влекусь». Моральная мотивация теряет прямое воздействие на функционирование сложившихся социальных систем. Благой результат, совпадающий с отлаженностью социальной системы, в этом случае гарантируется самой логикой, внутренним механизмом её функционирования и развития. Он объективно запрограммирован. Нравственность в традиционном значении этого понятия как индивидуальная мораль оказывается излишней не потому, что система враждебна ей. Совсем наоборот: система структурируется в соответствии со своей собственной логикой, задавая в том числе жесткие и строго контролируемые действия вовлеченных в нее индивидов, и обеспечивает свое функционирование более надежно и гарантированно, чем если бы это зависело от доброй воли отдельных индивидов. Тем самым этики добродетелей, замкнутая на мотивы и обнаруживающаяся в непосредственном общении, дополняется системной или институциональной этикой, которая не зависит от содержательных мотивов, воплощена в правилах функционирования систем, совпадает с их объективной логикой.
Мораль дает человеку сознание своего достоинства. Она формулирует основания, по которым люди могут ценить себя и друг друга. По этим основаниям мужественный человек выше, чем трус, щедрый человек выше, чем скупой, самоотверженный человек выше, чем себялюбец. Что касается социальных систем, то каждая из них имеет свои критерии, определяющие ценность индивидов, и свои знаки отличия, фиксирующие эту ценность в рамках соответствующих систем. В науке — это одни критерии, они связаны с научными открытиями и получают отражение в разного рода званиях и премиях, в экономике — другие, связанные с успехом в конкурентной борьбе и выражающиеся в величине банковских счетов, в политике — третьи, состоящие в искусстве соразмерять разные интересы, умении добиваться успехов на выборах и т. д. В каждой из этих социальных систем мораль действует не сама по себе, не прямо, не через собственно моральные мотивы, а опосредованно, косвенно, через дисциплину и жесткие формы деятельности, которые специфичны именно для данной системы. Вполне естественно, что человек, который хочет быть полезным и заслужить уважение в науке, должен практиковать совершенно иные качества и умения, чем человек, который хочет быть полезным и заслужить уважение в бизнесе. Столь же естественно, что эти разные, быть может даже противоположные, качества и умения нельзя оценивать сами по себе, на основе абстрактных моральных принципов, вне их системного контекста. Они ценны и оправданны своей функциональностью, их общественная значимость выявляется только в рамках соответствующих социальных систем и в качестве элементов этих систем. Более того, сами по себе они противоречат традиционному каталогу добродетелей: мораль культивирует скромность — наука всей своей организацией толкает ученых к тому, чтобы выделиться, достичь результатов, достойных высших наград; мораль ориентирует на альтруизм и призывает богатеть в бога — рыночная экономика держится на стремлении людей к собственному интересу и гонит их к земным богатствам. Получается: то, что сомнительно с точки зрения абстрактной чистоты моральных мотивов — и тщеславие ученого, и жажда богатства предпринимателя, — морально вполне оправданно в конкретных контекстах делового поведения.