Великие противостояния в науке. Десять самых захватывающих диспутов
Шрифт:
По этой же причине попытки обсуждать теорию эволюции с креационистами в официальном окружении часто заранее обречены на провал. Крайне консервативные креационисты способны «отгородиться стеной» от всего, что касается основной науки, но это совсем не означает, что они глупы. Развивая идею «науки сотворения», креационисты догнали официальную науку на следующем этапе борьбы. Они теперь не просто используют слово «наука» в своем названии — они начинают спорить с эволюционистами «по-научному». Конечно, в этих дискуссиях было много достижений и открытий. Появилось даже множество новых фактов, с которыми необходимо было разобраться. В результате сложность этих диспутов поднялась
Более того, научный прогресс — не такое уж легкое дело, и поэтому можно было наблюдать множество дискуссий и даже споров среди эволюционистов{155}. Эволюционисты говорят: «Мы спорящая наука, а не застывшее вероучение. Это означает, что мы хотим разобраться во всех сложных элементах проблемы». Но очень часто это означало также, что способность широкой общественности следовать за наукой стремительно падала. Антиэволюционные силы указывали на эти научные споры и сравнивали их со своей собственной, гораздо более определенной системой взглядов. «Что это за наука такая, — спрашивали они, — где все ученые спорят между собой?»
В равной степени» интересно и то, как использовалось обеими сторонами огромное количество знаний, полученных биологическими науками со -времен Дарвина. Одно и то же доказательство рассматривалось и использовалось двумя воюющими сторонами по-разному. Рональд Пайн, учитель средней школы в городке Аврора, штат Иллинойс, высказался более прямо: креационист «с помощью лжи может возвыситься за полчаса больше, чем ученый способен опровергнуть за неделю»{156}.
Хождение вокруг да около и проблема сложности
«Ложь» креационистов может принимать множество форм, включая и ту из них, которую можно назвать «хождение вокруг да около» основного аргумента. Весьма распространенным был следующий взгляд на проблему: системы и органы живых организмов, например глаз, являются такими «неупростимыми комплексами» и так взаимодействуют с другими системами и органами, что просто невозможно поверить, что все они смогли объединиться посредством естественного отбора и создать прекрасно согласованное, функционирующее целое. Где-то, так или иначе, должно присутствовать «разумное устройство». Ричард Докинз{157}, пытаясь разобраться в креационистских аргументах, посвящает только одному вопросу о глазе 59 страниц{158},
Другим интересным примером является так называемая проблема белых пятен, рассмотренная в длинной, украшенной многочисленными сносками статье во влиятельном издании Commentary{159}. Автор статьи, Давид Берлински, не был биологом, но пользовался достаточным авторитетом как ученый. Он преподавал в университете математику и философию и написал заслуживающую уважения книгу по истории дифференциального и интегрального исчисления{160}.
«Проблема белых пятен» имеет отношение к пробелам в знаниях об ископаемых памятниках прошлого. Без сомнения, такие белые пятна существуют. Большой пробел относится к началу кембрийского «взрыва», произошедшего более 500 миллионов лет назад, когда огромное количество новых видов вдруг появилось в напластованиях окаменелостей. К сожалению, палеонтологи нашли относительно мало останков переходных видов, существовавших
Кембрийский пример является, вероятно, самым большим белым пятном. В то же время их существует великое множество, что совсем не удивительно: многое могло случиться с окаменелостями за полмиллиарда лет. Однако более важно постепенное заполнение многих пробелов па мере того, как новая техника и время приносят нам новые доказательства, касающиеся окаменелостей.
Ссылаясь на один из самых больших пробелов между современными морскими животными и их (предполагаемыми) наземными предками, Стивен Джей Гулд, главный игрок в проэволюционной команде, пишет: «Я абсолютно восхищен возможностью сообщить, что в нашем обычно безуспешном изучении окаменелостей мы проникли в богатую экземплярами формацию [с] наилучшим набором переходных ископаемых останков, который эволюционист мог когда-либо надеяться найти»{161}.
Берлински, ссылаясь на список из 250 белых пятен, занимает абсолютно противоположную позицию: «Конечно, существование мест, где пробелы заполнены, представляет интерес, но не относится к делу. Ключевые вопросы так и остались без ответов»{162}. Это означает, что пока не исчезнет последний пробел, теория эволюции не может быть признана верной. Пройдет немало времени, прежде чем он будет удовлетворен.
Дарвин был хорошо осведомлен об этих белых пятнах и посвятил им целую главу. Он писал: «Я смотрю на геологические записи как на историю мира, плохо сохранившуюся и написанную на разных диалектах; мы обладаем только последним томом этой истории»{163}.
Неудивительно, что статья Берлински вызвала множество откликов. Появившееся три месяца спустя продолжение, содержащее ответы ученых, было значительно длиннее первой публикации. Многие критические замечания исходили от эволюционистов. Один из них, Дэниел Деннетт, писал: «Мне это понравилось: еще одна яркая демонстрация того, что при желании вы можете напечатать любую ерунду, пока вы говорите то, что редакционная коллегия хочет от вас услышать, и тем стилем, к которому она благоволит»{164}. Журнал выделил Берлински еще 16 страниц, на которых он отвечал на обвинения и продолжал свои рассуждения.
Другой довод оппонентов гласил, что креационизм является потомком «довода в пользу замысла», который 200 лет назад выдвинул британский богослов Уильям Пейли. Если вы увидите лежащие на земле часы, то какова вероятность того, что все их детали соединились вместе случайно? Вы, должно быть, согласитесь, что небольшая. В таком случае, какова вероятность того, что таким способом появился человек? Современная теория разумного замысла приравнивала эволюцию к случайности и убеждала, что ее сложность могла возникнуть только вследствие целенаправленного проектирования. С опаской оглядываясь на прошедшие судебные процессы, защитники этой теории не называли имя разработчика.
Постоянное упоминание случайности весьма досаждало эволюционистам. Согласно Докинзу, многие теоретики разумного замысла, не принимавшие эволюцию Дарвина, просто упускали (или игнорировали) одну важную вещь, а именно: «Дарвинизм не является теорией беспорядочных случайностей. Это теория беспорядочных мутаций плюс неслучайный общий естественный отбор»{165} (курсив в оригинале). Докинз спрашивает: «Почему таким премудрым ученым так трудно усвоить такую простую вещь?»